Жертва любопытства - Светлана Ивановна Черных

и думала: «Интересно, кто же проплатил весь этот балаган, кассовые сборы от которого не покроют даже затрат на содержание работников этого цирка, не говоря уже об аренде этой поляны на целых четыре дня»? Акробаты, открывающие программу, выкатили в центр арены круглый батут, и худенький юноша, запрыгивая с него на плечи своего напарника, слишком громко крича при этом: «Ап!» Он продолжал прыгать, а Лана с большим интересом наблюдала за тем, как Тао восхищенно следит за каждым движением, происходящим на арене, и обеими руками прижимает к груди фотоаппарат. Лане показалось, что он даже забыл, что нужно моргать. Зрители хлопали тихо и неохотно, но безумных оваций с лихвой хватало и на фонограмме, которую звукооператор умело, включал ровно через три секунды после очередного крика «ап!». Лысый шпрехшталмейстер отпускал в зал сальные шуточки и подкручивал длинные усы, неестественно рыжего цвета. На арену вышла худая пожилая женщина, ее обильный макияж бросался в глаза, а она, виляя худыми бедрами, дефилировала по арене с палочкой в руке и заставляла пять маленьких пуделей прыгать в расставленные колечки. Когда ей это удавалось, она радовалась больше зрителей и сама себе аплодировала. «Ну, ладно, Тао никогда в жизни не был в цирке и для него и это убожество-праздник, ладно у Камиллы здесь будет выступать брат, а Гарри просто — все равно, но я-то, я, нафига сюда приперлась?» злилась на себя Лана и уже не знала, как поставить ноги, чтобы они не затекали.

— Боже! Я умираю, хочу курить! Сказала Лана сама себе вслух. Гарри встал, чтобы проводить ее, но она остановила его

— Сиди, сиди! Я сама! И направилась к выходу, держась за ходунки. Проходя мимо молодой женщины с маленьким мальчиком на коленях, она невольно услышала, как он закапризничал и сказал: «Мама! Мама! Купи мне такой же лисапедик, как у этой тетеньки! Лана вышла на улицу и у нее от свежего воздуха закружилась голова. Она достала сигарету и щелкнула зажигалкой.

— Тьфу, ты черт, газ закончился! Она растеряно посмотрела по сторонам. В нескольких шагах от нее курил худощавый и сутулый клоун в ярком костюме и кудрявом парике, за толстым гримом на лице было абсолютно не понятно, какое настроение у него сейчас, потому что алая улыбка была нарисована ровно то одного уха до другого. Она подковыляла к нему и, держа в руке сигарету, обратилась

— Извините, можно зажигалку?

Клоун, молча, поднес ей к лицу огонек, но Лана случайно выдохнула, и он потух. Клоун еще раз зажег зажигалку, и Лана коснулась его руки своей, закрывая пламя от ветерка.

— Благодарю! Сказала она и отошла в сторону. Клоун, так и не произнеся ни слова, затушил сигарету и пошел в сторону палаток. «Надо же, подумала Лана, а у него ведь абсолютно новый костюм!» Когда она прикуривала, то уловила запах новой одежды и дорогого одеколона, что никак не сочеталось с запахом старости, нищеты и экскрементов животных, которым был просто пропитан шатер. Ей абсолютно не хотелось туда возвращаться, и она прикурила от окурка вторую сигарету.

— Борис, ты опять воруешь мясо у животных! Пропищал противный женский голос за растяжкой шатра. — Они же не люди, которым можно по три месяца не платить зарплату! Ну, ладно у меня еще собаки, я их хлебом подкармливаю, но как же Машка? Она же беременная! Ей нужно жрать, чтобы нормально родить и не сдохнуть!

— Эллочка! Эллочка! Успокойся, звезда моя! Послезавтра будет мясо и тебе и всем твоим собачкам! И зарплату я вам тоже выдам! Денечек потерпи еще, красавица моя! Лане стало любопытно, кто это там выясняет отношения, и она выехала из укрытия. На шум ее ходунков оглянулись шпрехшталмейстер и дрессировщица собачек. Они переглянулись между собой и толстяк, взяв даму под локоть, потащил ее ко второму входу в шатер.

— Борис, а как же моя Чуча? Я уже два дня не могу найти свою любимицу…

Странная пара исчезла в шатре и Лана с неохотой побрела туда же! Когда она уселась рядом с Камиллой, то на сцене раскланивалась молодая пара жонглеров, он держал в обеих руках кегли, а она разноцветные кольца.

— Лана, ну где ты пропадаешь? Ты же пропустишь все самое интересное! Ну, ничего! Я все — все фотографирую! Говорил Тао, а сам не сводил глаз с арены и громко хлопал.

Закончилась фонограмма с аплодисментами и на сцену выбежал Бориска.

— Дамы и Господа! Леди и Джентльмены! А сейчас перед вами выступит гордость нашего цирка! Я бы сказал, наш бриллиант или лучше! Наш золотник, который мал, да дорог! Наш непревзойденный мастер иллюзии Иннокентий Лебединский! Кешенька, прошу! И гром фанфар раздался из динамиков под куполом цирка, а на арену в черном фраке и цилиндре, семеня коротенькими ножками, вышел карлик, с лошадиной улыбкой в пол лица. Вместо платочка у него из кармашка торчала бумажная салфетка, он демонстративно свернул из нее розочку, подбросил вверх, но она не упала, а старить парить в воздухе, повинуясь плавным движениям коротеньких ручек желтозубого карлика. Фокусник, не дотрагиваясь до розочки, подталкивал ее своими движениями прямо навстречу Лане. Зрители замерли. И вот, когда розочка повисла прямо перед ее глазами, карлик дунул на нее, и она вспыхнула и рассыпалась пеплом в воздухе, а Лане на колени упала настоящая белая роза. На этот раз все зрители и даже Лана зааплодировали. На мгновение Лане показалось, что Тао сейчас расплачется от счастья. Но сама она старалась подобные вещи пропускать мимо сердца, иначе ее любопытство сведет ее же с ума, а она знала, что тайна любого фокуса, это священная тайна, и она старалась не думать, как это получается. Иннокентий Лебединский продолжал творить чудеса, а Лана вспоминала один из последних их споров с Сержем о чуде пасхального огня. Это был даже не спор, а скорее Ланино упрямство и нежелание верить в сказки.

— Ну, ты же ученый! Злилась Лана. Как ты можешь верить в эту чушь! Когда иллюзионисты уже заставляют исчезать статуи и поезда, неужели ты думаешь, что нет такого фокуса с появлением огня! Но Серж всегда уходил от споров в вопросах теологии, а Лану это просто сводило с ума. Вот и сейчас, глядя на то, что вытворяет карлик с колодой игральных карт, которая безоговорочно слушалась его коротких пальчиков и, взлетая в воздух затейливыми змейками, падала ему строго на ладошку, она уговаривала себя думать, что это никакое ни чудо, а всего лишь на всего тяжелый и упорный труд. Труд человека,