Каинова печать - Людмила Басова

– Ну так что, отказываешься?

– Я хотел летом съездить к маме Розе, попросить прощения, а после института вернуться к ней насовсем, – признался Виктор и увидел, как легкая усмешка тронула губы Ольги Петровны.

Не поверила, понял он и вдруг разозлился. Да кто она такая? Любовница, шлюха. Поколебавшись, спросил:

– Я могу подумать?

– Можешь, времени у тебя достаточно.

– А вы поживете пока в доме?

– Нет, у меня сегодня самолет. Так что и завещание, и ключи я оставляю тебе.

– Хорошо, спасибо. Я приму решение.

Какое решение, Виктор уже знал и чувствовал себя от этого униженным и жалким.

Во Владоград он поехал в ближайшее воскресенье. Его мучил вопрос, который он не посмел задать Ольге Петровне. В комоде, в жестяной коробочке от индийского чая, лежали облигации, а также украшения Розы Моисеевны – кольца и серьги.

– Это мне оставил покойный отец, – рассказывала она Вите, – но я ничего, кроме обручального кольца, не ношу. Знаешь, не всем женщинам идут украшения. Вот когда ты приведешь мне в дом красивую невестку, то подаришь все это ей.

Интересно, лежат ли они по-прежнему в коробочке? Или мама Роза отдала их этой Ольге Петровне в благодарность за то, что та ухаживала за ней?

Дом Виктор нашел в полном порядке. Все было вычищено, окна глядели чистыми стеклами, лишь легкая пыль на полированной мебели напоминала о том, что неделю он простоял без хозяев. Украшения лежали в коробочке, только теперь к ним прибавилось еще одно – обручальное кольцо. Раскрыл шифоньер. На плечиках висели два костюма Арона Марковича, больше у него, кажется, и не было, платья Розы Моисеевны. В другом отделении, по полочкам было аккуратно разложено постельное белье, полотенца. В кухне тоже была такая чистота, которой у них с мамой Розой он и не припомнит. Только корицей не пахло… Теперь он хозяин всего этого. Спасибо маме Розе, все-таки она его любила. Но что-то мешало почувствовать благодарность по-настоящему, порадоваться тому, что теперь не надо думать о крыше над головой, снимать угол, и вообще, выживать, вместо того чтобы полностью посвятить себя искусству.

Устав от дороги и одолевших сомнений, он незаметно погрузился в сон. И надо же – откуда-то вылезла улыбающаяся физиономия секретаря комитета комсомола Ерохина. Будто сидит он здесь же, в этой комнате, напротив, в таком же кресле, разделяет их только круглый стол, покрытый бархатной скатертью с кистями. Потом приподнимается, тянет к Виктору руку то ли поздороваться, то ли поздравить с приобретенным имуществом, но вместо этого произносит: «Как жить будешь, гнида?» Виктор вскочил, протер глаза. Стол стоял, как стоял, и кресло за ним – тоже, но никакого Ерохина не было, да и откуда ему было взяться? Заметался по комнате, натыкаясь на стулья, вдруг ощутил дом как капкан, куда его заманили обманным путем. «А вот возьму и откажусь, – с веселой злобой подумал Виктор. – Испытать хотели на вшивость? Так фиг вам! Пробьюсь сам и всем докажу, всем, вы еще услышите обо мне!» – мысленно обращался он к невидимым противникам.

Через несколько месяцев Виктор оформит наследство на себя, но не простит этого не только своим приемным родителям, но и всему еврейскому народу. Такая странная трансформация произойдет в его сознании. Впрочем, такая ли уж странная? Вина – ноша тяжелая, не каждому по плечу, а человек по своей природе многогранен. Есть люди с обостренным чувством совести. Такие мучаются даже самой малой, порой и мнимой виной, очищают душу свою покаянием и через покаяние приходят к Богу. Для других совесть вообще субстанция абстрактная, никогда и ни перед кем не чувствуют они себя виноватыми. В народе их называют отморозками. Но если случится, что судьба ли, история ли вознесет одного из таких столь высоко, что поставит над страной, горе той стране и тому народу. Но есть и третьи, которым вина мешает жить в согласии с самим собой, и они избавляются от нее, находя виновных вовне, оправдывая свой неблаговидный поступок, неудачу или даже преступление стечением обстоятельств, ситуацией, и перекладывают ношу свою на плечи тех, кто, по их мнению, эту ситуацию создал. Но таким, не потерянным для Бога, Провидение обязательно предложит еще одно испытание, даст шанс сделать последний выбор.

Так случится и с Виктором.

Перед Первомаем работы привалило, и хоть он больше не чувствовал себя бедным студентом, но «живых» денег не хватало. Продавать кольца или сдавать облигации «золотого займа» не торопился, поэтому с удовольствием взялся за оформление одного из заводских клубов. Получив под отчет небольшую сумму для покупки материалов, обежал хозяйственные магазины, а затем зашел в книжный. Здесь в отделе политической книги продавались всевозможные плакаты, календари, портреты членов Политбюро и других важных деятелей КПСС. Ему нужен был портрет Хрущева, чтобы, закончив оформление, повесить его на сцене клуба.

Подойдя к прилавку, спросил, сколько стоит портрет.

– У нас сейчас нет портрета Никиты Сергеевича, – ответил продавец. Говорил он с чудовищным еврейским акцентом.

– Как же нет? – возмутился Виктор. – А это кто по-вашему?

– Молодой человек, этот я вам не могу продать, все члены Политбюро продаются целиком, полностью, так сказать.

– Вот черт! – ругнулся Виктор, соображая, где поблизости еще есть книжный магазин, и вдруг до него дошла двусмысленность услышанной фразы. Весь подобравшись, он наклонился над прилавком и зловещим шепотом произнес:

– Значит, у нас Политбюро продается целиком? Все вместе?

Секунду-другую старик недоуменно смотрел на Виктора, но тут же понял, как можно истолковать сказанное. У него покраснели веки круглых птичьих глаз и кончик носа. Дрожащим голосом стал оправдываться:

– Молодой человек! Вы не так поняли. Это комплект, комплект продается целиком. Я хотел сказать…

– Я понял, что вы хотели сказать, – ледяным тоном прервал его Виктор, повернулся и медленным шагом вышел из магазина. На улице рассмеялся: «Пускай потрясется, старый жидяра…»

Портрет нашел в другом магазине, работал в клубе до вечера, а вернувшись, застал в общежитии веселую компанию. Из своих не было только Рустама, зато Вася привел девушку Веру, с которой встречался уже два года. Она была студенткой филфака МГУ, писала стихи, которые обязательно читала вслух на вечеринках. Впрочем, читала не только свои – приносила книги молодых, но уже известных поэтов Евтушенко и Рождественского, Бэллу Ахмадулину, любила поговорить и поспорить об искусстве, была умна, но некрасива. Рядом с Гиви сидели два парня, похоже, его земляки. Жили они тоже в общежитии, но учились на первом курсе. На столе стояла недопитая бутылка портвейна № 12, две пустых притулились у ножки стола на полу. Закусывали килькой в томате, хлебом и порезанными на четвертинки луковицами. Виктор, у которого кое-что осталось от клубных денег, не стал раздеваться, стоя выпил на голодный желудок полстакана вина, голова закружилась, захотелось выпить покрепче, расслабиться и повеселить собравшуюся компанию. Он и отправился в магазин, принес бутылку водки и килограмм любительской колбасы. Закусил после водки, но уже опьянел с непривычки, оттого и осмелел.

– Я вам такое расскажу сейчас, помрете со смеху. Вот мы иногда спрашиваем, кто сочиняет эти анекдоты? Да сама жизнь. Представляете, захожу за портретом Хрущева…

Ребята смеялись, тоненько подхихикивала Вера. Повторяли без конца: «Значит, Политбюро продается только полностью?» И опять смеялись.

– Подождите, это еще не все!

Виктор стал рассказывать, как испугал старого продавца-еврея, и не сразу заметил, что помрачнел Гиви, поскучнели и остальные, лишь Вера продолжала смеяться неприятным повизгивающим смехом. А когда заметил, насторожился.

– Ты зачем испугал старого человека? – спросил Гиви. – Ты откуда знаешь, что этот человек пережил?

– Да брось ты, Гиви! Просто привыкли трястись по всякому случаю…

– Привыкли? Привыкли, потому что приучили.

Гиви поднялся:

– Пошли, ребята, у вас посидим, на гитаре поиграем.

– Вы чего? – заволновался Витя. – Играй здесь, Гиви.

Но два молодых грузина послушно встали и вышли за старшим товарищем. Засобиралась и Вера, Вася отправился ее провожать.

– Насвинячили и ушли! – психанул Виктор и стал прибираться.

На душе было тревожно. Рустам ночевать не пришел. Гиви вернулся поздно, не включая света разделся и лег. Оба не спали. Виктор злился на себя. Не надо было рассказывать эту историю. Ну выдал бы как всегда пару анекдотов, а тут черт попутал. Гиви думал о своем. О том, что никогда не видел отца – его расстреляли в 37-м, мать, как жену врага народа, отправили в лагерь далеко на Север. Там через два месяца и появился на свет Гиви. Когда умерла мать и где ее похоронили, он так и не узнал. Его разыскала и забрала в Грузию двоюродная сестра матери. По иронии судьбы она была замужем за полковником НКВД. Впрочем, ситуация для того времени не слишком редкая. Революция продолжалась: один сын – за белых, другой – за красных… Через несколько лет (Ягоду сменили на Ежова) полковник НКВД был тоже арестован и расстрелян. Красавица тетка вышла замуж вторично, за художника. Он-то и заменил Гиви отца, разглядел в мальчике способности к рисованию и все сделал, чтобы развить их. Своих детей у тетки не было ни в первом, ни во втором браке. Вася в эту ночь не пришел ночевать, видимо, остался у Веры, она была москвичкой и жила с матерью в отдельной квартире.