Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917 - Юрий Макаров

Наше лагерное собрание

Лагерное собрание было выстроено за несколько лет до моего выхода в Полк на средства офицеров, причем строил его безвозмездно архитектор Пронин, брат двух офицеров полка А. С. и Б. С. Прониных. И извне и внутри оно было очень красиво, поместительно и производило отличное впечатление. По общим отзывам, оно было лучшее из всех летних собраний всего гвардейского корпуса.

Я затрудняюсь сказать, в каком оно было стиле, но так часто строились большие богатые дачи или загородные клубы.

Дом был деревянный на высоком каменном фундаменте, двухэтажный, с вышкой в виде башни, с площадки которой открывался дивный вид на Красное, на лагери и на все окрестности, радиусом верст на тридцать. На шпиле башни, когда Полк был в лагерях, постоянно развевался синий полковой флаг с желтым полковым вензелем, латинские перекрещенные «П», Петрус Примус. Эта площадка была, самая высокая точка в Красном и флаг был виден отовсюду.

Широкое и глубокое крыльцо поднималось над землей ступеней на 8, на 10. Помню это хорошо, потому что, когда мы, молодые, случалось прыгали с верхней ступеньки прямо на землю, то летели по воздуху довольно долго. И крыльцо и лестница были обнесены широкими и массивными перилами.

С крыльца большие двойные двери вели в переднюю. Как во всех зданиях этого типа, все стены внутри Собрания были голые, деревянные, все балки, карнизы и доски покрыты светло-желтой краской и лаком, что на солнце было особенно красиво.

Из передней слева, сбоку подымалась широкая, с поворотом и площадкой, лакированная лестница в верхний этаж. Из передней же двойные двери вели: налево в бильярдную, направо в читальню, где стояли соломенные кресла и где на круглом столе посредине лежали, газеты, журналы, и «книга заявлений», и прямо — в очень большой двухсветный зал, служивший столовою. В этот же зал можно было войти через двойные двери из читальни и через маленькую одностворчатую из бильярдной. Когда кто-нибудь из молодежи по неуважительной причине опаздывал к обеду и приходил тогда, когда все, во главе с командиром полка, уже сидели за столом, рекомендовалось проникать в зал через бильярдную дверь, т. к. с командирского места эту дверь можно было видеть только повернувшись на 90 градусов.

На ширине бильярдной комнаты, небольшая часть зала отделялась от главной части сквозной перегородкой из балок, которая шла поверху, на высоте приблизительно метров 4–5, и спускалась в краям. Этой верхней перегородкой весь зал как бы разделялся вдоль на две неравные части, узкая — односветная и широкая — двухсветная. Стекла окон в узкой части были разноцветные, с рисунками, что при закате солнца давало всему залу необыкновенно красивое освещение.

В узкой части зала, вдоль цветных окон, стоял длинный закусочный стол, а параллельно ему, в главной части — большой обеденный стол, загибавшийся углом вдоль противоположной от входа стены. По середине шедшей поверху сквозной переборки из желтых лакированных балок, как раз над серединой обеденного стола, висел большой масляный портрет Петра Великого, родной брат того, который висел в зимнем Собрании. Никаких других портретов, а тем более картин, в большом зале не было. Те же портреты царя и царицы висели в читальной. Под портретом Петра, по самой середине стола, лицом к терассе, было место командира полка. Насупротив его, липом к цветным окнам сидел старший полковник. Направо и налево от них садились по старшинству полковники и капитаны. На конце, загибавшемся под углом, сидела молодежь. В зале в стене против Петра, как раз посередине двойные стеклянные двери вели на очень большую, почти такой же величины, как зал, крытую полукруглую террасу, выходившую в сад. В хорошую погоду на этой террасе почти всегда ужинали и очень часто обедали.

В противоположной от читальной стене двойные двери вели в корридор, откуда налево было большое помещение буфета, а направо, выходившая окнами в сад, маленькая столовая для вольноопределяющихся, кладовая, большая умывальная комната и уборная. Корридор выходил на заднее крыльцо, откуда асфальтовая дорожка вела в кухню, помещавшуюся в отдельном домике, немного позади главного здания.

Над дверью, ведшей в корридор и в буфет, во втором этаже, помещались полуоткрытые хоры, отделявшиеся от зала массивной деревянной решеткой. В парадных случаях на хорах располагался хор музыки. Посередине хор в зал выступал маленький балкончик, как бы нарочно сделанный для оратора или проповедника. Но если таковые и имелись, то были в полку без надобности; единственное лицо, которое стояло иногда на балкончике, и то спиною к залу, был дирижер, ст. музыкант Матвеев.

В лагерях электричества не полагалось. Освещать солдатские палатки электричеством, было бы, приблизительно, так же неуместно, как провести туда воду. Не было электричества и в Собранья. В первую половину лета по вечерам было настолько светло (белые ночи), что вообще никакого освещения не нужно было. А с половины июля во время ужинов в зале на столе зажигали свечи в бронзовых канделябрах, что в большом, высоком и темном зале было очень красиво. Когда в это время года ужинали на терассе, то на стол ставили свечи с колпаками, что на фоне темного сада было также очень, красиво. Во время же больших обедов в зале зажигали керосино-кадильные фонари, которые слегка шипели, давали избыток белого пронзительного света и были достаточно безобразны. Помню, что когда их в первый раз повесили и зажгли, то председатель Распорядительного комитета Н. М. Лялин, человек хозяйственный, но вкусом не отличавшийся, был своим нововведением очень горд. Большинство же считало, что с этими фонарями наш прелестный обеденный зал стал весьма походить на цирк или на манеж. Но с Н. М. Лялиным спорить было трудно. Все равно сделает по своему.

Ход во второй этаж шел из передней. Туда вела отлогая широкая, с площадкой и поворотом лестница, с массивными перилами, как и все в Собрании, светло-желтого полированного дерева. В передней части верхнего этажа, над передней и над читальней, было два кабинета с мягкой мебелью, оба с балконами. Балкон кабинета, где стояло пианино, был прямо над подъездом. Балкон другого — выходил в сад. Из кабинета над читальней, открытая галлерея вела в две отдельные комнаты, приходившиеся над задней частью Собрания. В первой из них жил хозяин Собрания — офицер, а во второй вольнонаемный буфетчик.

Собранская терасса выходила в сад, который был довольно велик и подходил вплотную к шоссе, идущее из Царского Села в Красное. У самого шоссе стояла старая беседка, но, насколько помню, никто там никогда не сидел. В глубине сада была теннисная площадка, но содержалась она плохо и вследствие этого почти никто в теннис не играл, хотя из молодежи были хорошие игроки. Сбоку от тенниса был гимнастический городок, с лестницей, трапецией и кольцами. Тут же стояли параллельные брусья. За теннисной площадкой и гимнастикой был устроен кегельбан. Он был в хорошем состоянии, но, насколько помню, за всю мою лагерную службу офицеры играли в кегли раза два или три.