Верни мои крылья (СИ) - Ветрова Татьяна

Затем расправил он крылья, поднялся в голубой простор неба и полетел к светилу. Всё ближе и ближе подбирался он к своей цели, а все остальные птицы остались на земле. И смотрели они на Феникса снизу вверх, но ни одна не решилась последовать за ним. А он поднимался всё выше и выше и вот уже почувствовал всем телом своим смертельный солнечный жар. И вспыхнуло тогда оперение Феникса, и загорелось оно алым огнём. Вскричал он от боли неописуемой, но не остановился!

Не испугался, не замедлил своего полета Феникс и продолжал подниматься, усиленно размахивая горящими крыльями. И видели птицы на земле, какая участь постигла смельчака, но ни одна из них не захотела помочь ему.

Внезапно ударил яркий солнечный луч прямо в сердце смелого Феникса, и рассыпалась гордая птица во прах, а прах тот упал на теплую бренную землю и смешался с пылью вековечной на необозримых её просторах. Так в своем стремлении к прекрасному на глазах у всех погиб Феникс.

И захохотали птицы, злорадствуя:

— Посмотрите, что осталось от этого безумца! Поделом же ему за его глупость!

И не знали они, что не погиб дух Феникса так, как погибло тело его. Не ведали они, что вознесся он к солнцу, чтобы через мгновение ринуться к земле.

А увидели птицы, как что-то сверкающее пронеслось в небесном просторе и остановилось над тем местом, где рассеялось облако праха благородного Феникса. Вспыхнул сноп белого огня, и вылетела из него новая птица. Была она молода, сильна, красива, пурпурным задорным огнем сверкало её оперение.

И был той птицей сгоревший Феникс — так восстал он из праха своего, чтобы всегда продолжать стремиться к прекрасному.

Обомлели и замерли на миг птицы, но вскоре вновь захохотали и закричали привычно:

— Безумец! Мало ему одной смерти, хочет он себе и вторую!

Было завидно тем птицам, что обрел Феникс свою вторую жизнь, а у них её не было. И понял Феникс тогда причину их криков и глянул с грустью на собратьев своих, опечалившись безумием их и завистью.

Не вняв крикам их, направился он тогда в горы, чтобы жить одному.

С тех пор каждый год летит Феникс к солнцу в своем стремлении к прекрасному. Только не видим мы его, потому что не понимаем высокого стремления Феникса…”

Знаешь, дорогой друг.

Феникс побывал в жарком пламени огня, прошел невыносимую, страшную боль и возродился вновь.

Я не могу сказать, что чувствую себя как Феникс, но с большой уверенностью скажу: “Я будто снова родилась”.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Родилась и заново научилась жить и любить эту жизнь. После случившегося, вот не поверишь, мне совсем не хотелось жить. Первые месяцы я была безэмоциональная и безразличная ко всему окружающему кукла. И только зайдя в социальные сети, увидела улыбающегося Марка, и мое сердечко екнуло снова. Спустя два года. Последняя фотография в его ленте, выложенная три месяца назад, заставила меня хотя бы попробовать жить. Ему тоже было плохо на тот момент, но он держался как мог.

Я научилась заново доверять людям, заново ходить по улицам города и не оглядываться каждые пять секунд, ближе подпускать к себе Марка, намного ближе, чем рассчитывала, и делиться с мамой секретами.

У меня будто открылось второе дыхание, появилось вдохновение творить. Я взялась за краски и холст. Начала рисовать цветными красками. Да, в то время я тоже рисовала, но все было тусклым, каким-то невзрачным. Знаешь, я вообще больше художник-пейзажист, люблю рисовать закаты и городские улочки. Но именно сейчас, в такой необычный период своей жизни, мне хочется творить. Писать портреты. Ты ведь уже догадался, кого я так хочу изобразить?

Я научилась не стесняться своего тела и приняла себя такую, какая есть. Со всеми дефектами. И Марк принял меня такой, а на остальное мне плевать. Скажешь, а как же танцы? А вот так. Знаешь, есть удлиненные топы и шорты, они не вызывают стеснения и неудобств. И не вызывают подозрений.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я научилась быть счастливой и не только с ним. Вообще, видеть счастье в мелочах — ведь, как правило, многие этого не замечают. Тот же вкусный чай или простая карамелька — разве не счастье?

Я научилась обращать внимание на мелочи. Даже на такие, как цвет пасты у ручки, которой пишу сейчас. Приятный насыщенный синий цвет, аккуратный почерк с легким наклоном, что радует глаз. Мелочь, а приятно.

Я просто начала жить заново, будто возродилась».

Поставив точку, закрываю дневник, в котором часть меня, моей души, и убираю его в шкафчик письменного стола. Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как я села изливать на бумаге чувства, но сейчас понимаю, что жутко проголодалась, да и с кухни идет аромат свежеиспеченных маминых ватрушек.

Заглядываю беззвучно, в предвкушении потирая ладошки и довольно улыбаясь.

— Привет, мамуль. — Подхожу к родному человеку, обнимаю за плечи и звонко целую в щечку.

Мама так не любит, ну, или притворяется, что не любит, и начинает отмахиваться от меня кухонным полотенцем, как от надоедливой мухи, при этом заливисто смеясь.

— Привет, принцесса. Как дела?

Я знаю, что она имеет в виду, но молчу. Понимаю, что нам надо поговорить, но мне необходимо время. Которое слишком быстро бежит. Обхожу ее и наливаю в чайник воду, возвращаю его на место, щелкаю кнопкой, а сама сажусь за стол, взяв в руки одну из вкуснейших булочек.

— Все хорошо, — произношу с набитым ртом и пытаюсь улыбнуться.

— А поподробней? — мама смотрит подозрительно, слегка прищурив глаза.

— Правда, мам. Все хорошо. Бали — действительно потрясающее место. И да, вам с папой тоже было бы неплохо съездить отдохнуть. Хоть на недельку.

— Ну уж нет, спасибо. Мы как-нибудь обойдемся без ваших островов. Вы молодые, вот и путешествуйте.

— А зря. Кстати, я почти научилась серфить.

Мама смотрит на меня с улыбкой, и глаза ее сияют от счастья.

— И это все? — Смотрит хитренько, надеясь, что я расколюсь и все выложу. Когда закипает чайник, она разливает по кружкам кипяток и, захватив еще ватрушек, присаживается за стол.

— Да вроде все. Если не считать того, что Марк предложил переехать к нему, — делаю глоток потрясающего чая с имбирем и мятой, прячу счастливую улыбку. Все слишком быстро, но, даже несмотря на это, я безумно счастлива.

— Ну а ты что думаешь?

— Я хочу. Но не уверена, что смогу, — произношу глухо и утыкаюсь взглядом в стол, рассматривая узор скатерти.

Мама замечает легкие нотки взволнованности в моем голосе, нежно берет за руку и легонько сжимает, а после тихо продолжает:

— Солнышко, скажи честно, ты боишься, что Марк устанет ждать и перешагнет эту самую тонкую грань, что между вами сейчас?

— Да, — освобождаю свою ладонь и закрываю лицо руками. Впервые за долгое время мне так стыдно. Я никогда раньше не сомневалась в нем, что же случилось сейчас, отчего я позволяю себе такие мысли? Да, он мужчина, ему хочется, и я это прекрасно понимаю. Но тогда на Бали ничего не было, кроме интимных ласк. Почему же сейчас я так сомневаюсь в своем решении переехать к нему снова?

— Он сможет, принцесса. Тебе не стоит бояться и забывать, что, если бы не он, ты бы сейчас не сидела здесь и не была бы так счастлива.

— Да, ты права, мама.

— Есть что-то еще?

— Есть. — Смущаюсь и опускаю взгляд в кружку. Помните, счастье в мелочах? Так вот, цвет чая ярко-желтый и заставляет улыбнуться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Лиза? — Ну вот что за напасть? Почему, когда мамы так смотрят, как-то особенно по-матерински, хочется им все выложить и разложить по полочкам.

— Мам, у нас было… ну, не совсем секс, но близко… — С ума сойти. Мне почти двадцать пять, а я, как десятилетний ребенок, боюсь обсуждать с мамой эту щекотливую тему.

— Как далеко все зашло? — в ее голосе слышны нотки переживания.