Любовь жива - Сандра Хьятт

После того как они ушли из магазина, Макс как-то притих.

— Тебя что-то беспокоит?

Он поправил приборы, лежащие перед ним, укладывая их параллельно краю стола.

— Нам не надо позвонить миссис Макдональд, проверить, как там Этан?

— Если что-то будет на так, она сама позвонит.

Он кивнул и передвинул тарелку с хлебом.

— Если хочешь, я позвоню.

— Как хочешь, — сказал он с легкостью, которая не обманула Джиллиан.

Она позвонила домой, внимательно следя за Максом, и заметила, как напряжение отпускает его по мере того, как он понимал, что в Виста-дель-Мар все спокойно. Когда она отключилась, Макс наполнил ее бокал красным вином. Она подождала, пока он нальет себе и поднимет бокал в молчаливом тосте. Бокалы тонко зазвенели, соприкоснувшись. Джиллиан по-прежнему не отрывала от Макса взгляд, и подозрения, зародившиеся в ее голове во время разговора с миссис Макдональд, укоренились еще прочнее.

— Почему ты так отреагировал сегодня на мои слова об Этане?

— О чем ты? — Он взял меню. — Здесь отличные морепродукты.

— Ты как будто запаниковал, когда подумал, что он заболел.

Макс бросил на нее взгляд, говорящий: «Не смеши меня», но вслух никак не опроверг ее предположение.

— А теперь ты просишь проверить, вce ли нормально…

— Это ново для меня, Джиллиан. Мне труднее, чем тебе, когда дело касается детей.

Джиллиан упорно не отводила взгляда от его лица, а он упорно избегал смотреть на нее.

— Дети постоянно болеют: зубы режутся, болит живот, уши. Это не плохо, это просто часть процесса развития их иммунной системы.

— Я уверен, что это так. — Он отложил меню в сторону и наконец посмотрел на нее, тревога в его глазах делала их еще более голубыми. — Когда он болеет, как ты справляешься? Как сочетаешь дом и работу?

— Зависит от того, насколько все серьезно. Иногда я прошу миссис Макдональд посидеть с ним, иногда сама остаюсь и работаю дома, иногда приходится оставлять его.

— Это тяжело, наверное.

— Я справлялась.

— Отлично справлялась. Он замечательный малыш.

— Я знаю. Но все равно спасибо. Иногда было невозможно трудно увязывать одно с другим, но эти черные полосы заканчивались, да и случались они не так уж часто. — Она вдруг осознала, что он незаметно перевел разговор с себя и своей реакции на здоровье Этана. — Ты уверен, что за твоей реакцией не стояло что-то большее? Твой голос был таким… испуганным. Меня это удивило.

Макс откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его взгляд блуждал где-то не здесь, показывая, что он не хочет говорить об этом, но Джиллиан не впервой было принимать подобный вызов. Она была не из тех, кто отступает перед трудностями.

— Может быть, я принял это слишком близко к сердцу, — сказал он наконец. — Я не привык иметь дело с детьми.

Как будто это все объясняло. Она работала журналистом достаточно долго, чтобы знать, когда собеседник что-то скрывает от нее.

— Не думаю. Ты никогда ничего не принимаешь слишком близко к сердцу, это не в твоем характере. А даже если бы это случилось, ты ни за что не позволил бы себе показать это.

— А сейчас позволил. Или ты просто знаешь меня лучше других.

— Расскажи мне о твоем брате.

Макс прищурился. Он, конечно, не мог не догадываться, что рано или поздно она попросит его об этом.

— Дилан тут ни причем.

Официант подошел принять заказ, и облегчение Макса от того, что их прервали, было очевидным. Однако Джиллиан не собиралась так легко отказываться от разговора о том, о чем он так явно не хотел говорить.

— Пожалуйста, расскажи мне о нем, — попросила она, когда официант ушел. — Каким он был? Что с ним случилось?

— Не время и не место для этого разговора.

Макс отпил еще вина.

— Я не думаю, что ты когда-нибудь найдешь подходящее время и место, но мне нужно быть уверенной, что ты не запаникуешь, если что-то случится с Этаном.

Это был удар ниже пояса, и он достиг цели. Глаза Макса полыхнули гневом, он поставил бокал на стол, но продолжал сжимать ножку в кулаке.

— Отлично. Дилан умер во сне от миокардита, вызванного вирусной инфекцией, за пять дней до нашего тринадцатого дня рождения. Ничто не предвещало беды. Когда он ложился спать, он был немного бледен, и только. А утром он не проснулся. — Макс говорил без всякого выражения, глядя куда-то поверх ее плеча. — Конец.

Джиллиан уставилась на него:

— Конец?

— Ты спросила, что случилось. Я тебе рассказал. И это больше, чем я рассказывал кому-то за последние двадцать лет.

Джиллиан не знала, что сказать. Какие слова будут достойны такой ужасной потери? Она даже не могла полностью осознать ее. Ей хотелось прикоснуться к нему, но он выглядел таким мрачным, что она поняла: ее прикосновение — последнее, что ему нужно сейчас, когда он так отчаянно старался сохранить лицо. Она решилась задать ему вопрос, чтобы прощупать почву:

— Как ты пережил это? Как справился?

— Как справился? — Он медленно, с усилием разжал кулак и положил руку на стол. Она приняла это как попытку хотя бы выглядеть расслабленным. — А ты как думаешь? Я был уничтожен, — тихо сказал он. — Я потерял половину себя.

— Поэтому ты не хотел заводить детей?

Он смотрел в свой бокал:

— Часть меня умерла вместе с ним. Я больше не способен любить.

— Не способен или боишься попытаться?

Его пальцы снова сжались в кулак.

— Я не могу, Джиллиан. Просто не могу. Давай сменим тему.

Джиллиан не собиралась менять тему просто потому, что ему не хотелось говорить об этом. Она узнала достаточно, чтобы не обращать внимания на неуютное чувство, охватившее ее, и достаточно хорошо знала Макса, чтобы понимать, что ему нужно выговориться, ради них обоих. После того, что он уже сказал, он не мог отгородиться от нее, не мог продолжать отрицать что-то настолько важное.

— У твоих родителей я видела ваши с Диланом награды — за победы в теннисе, и твои — за успехи в плавании.

Макс стиснул зубы так крепко, что они легко могли треснуть, но потом разжал челюсти и сказал:

— Мы с Диланом неплохо играли в теннис, друг против друга. Когда он умер, я перестал участвовать в соревнованиях и занялся плаванием.

— Почему именно плавание?

— Потому что это то, чем занимался Дилан, — сказал он, нахмурившись. — Не я. Какое-то время я пытался стать им, заменить его собой — для себя и для нашей семьи. К тому же, когда ты плывешь, с тобой никто не заговорит, не станет задавать вопросов, ты не будешь видеть понимание и жалость ни в чьих глазах. Ты просто плывешь, и вокруг тебя тихо.

— Спасибо, — сказала Джиллиан.