Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева

— Я заезжала к родителям. Имею я право навестить родителей?

— Да ради Бога. Только мужу скажи.

— Может, мне еще разрешение у тебя попросить? Ну уж нет, дудки. Я буду видеться с моими родителями, когда сочту нужным. И тебя не спрошу.

— Хорошо. Успокойся.

— Не затыкай меня. Я русский человек и свято чту родителей. Я не какой-нибудь Иван — родства не помнящий.

— То-то вас родители на третий день выставили, — ехидно протянула Таня. Я только сейчас заметила ее присутствие.

— Не смей. Не лезь не в свое дело. Ты здесь никто. Убирайся. Вон отсюда! Вон! — закричала хозяйка, вскакивая с мечта и простирая руку к двери.

— Я уйду. Но раньше скажу, — заупрямилась секретарша.

— Убирайся!

— Таня, уйди. Ты видишь, мама нервничает, — вмешался Лешка.

— Нет, я останусь.

— Убирайся!

— Таня, потом. Папа, скажи ей.

— Таня, пожалуйста, — поморщился Градов, отходя к окну и доставая сигареты.

— Нет. Чего вы пляшете перед ней? Она две недели пила неизвестно где, неизвестно с кем.

— Ну, это слишком. Таня, иди к себе и не появляйся, пока не позовут, — повысил голос Лешка.

— Я…

— Лешик, Лешик, спасибо, мальчик мой. Только ты, ты один… Этот человек, он мучает меня. Я все ему отдала. Я оставляла ради него Родину. Что Родину?! Сына. А он… Он спутался со шлюхой. Привел ее в дом. Они обманывают меня, — заплакала его мать.

— Ну хватит. Насчет обманывают. Где ты была три недели в мае? — строго спросил Градов.

— Ты же знаешь… Тютчевские чтения…

— Опомнись. Тютчевские чтения в августе. Тебя туда не зовут.

— Я не хочу это слышать. Лешик, этот человек…

— Этот человек — его отец. Лешка слушал тебя, теперь пусть выслушает меня.

— Позже, пап.

— Нет, сейчас.

— Не скандаль. Тебе сказано, позже, — настаивала Истомина.

— Нет, сейчас. Знаешь, зачем твоя мать ездила к родителям?

— Глеб. Умоляю. — Она снова заплакала.

— Нет. Она ездила просить деда изменить завещание.

— Не понимаю, — растерялся Лешка.

— Все очень просто. Дед сделал тебя единственным наследником. Так вот Мария Алексеевна ездила лишать тебя наследства.

— Это несправедливо. Я его единственная дочь. Он должен был все оставить мне.

— Лешка — единственный внук, он вырос в их доме. Дед вправе желать, чтобы все осталось ему.

— Ему все и останется. Но после меня.

— Если ты не пропьешь.

— Скотина! Как ты можешь при сыне? Говорить такое?..

— Говорить нельзя, а делать можно.

— Лешенька…

— Мама, думаю, Але было интересно узнать все это о моей семье.

— Ой, Лешик! Ну что здесь такого? Мы с папой немного повздорили. Аля взрослая девочка и понимает, что в семье и не такое бывает.

— Правда? Думаю, не в каждой семье. Ну спасибо, родители, очень помогли мне в женитьбе.

— Лешик! Глеб, видишь, что ты натворил?

— Я?

— Ты. Лешик привык боготворить свою мать, а ты…

— Я развеял твой светлый образ.

— Ну что, пойдем пройдемся? — предложил Лешка, отодвигаясь от стола. Было заметно, что возможность уйти и не мыть посуду радует его.

— Погуляйте, погуляйте, — поощрила нас Мария Алексеевна. — Мы все сами уберем. Правда, Глебчик?

Было заметно, как она подлизывается к мужу и сыну, стараясь сгладить впечатление от предобеденной сцены. Мужчины охотно шли ей навстречу. Лешка, сыто икнув, поцеловал мать в висок, Глеб Александрович улыбнулся и ласково кивнул. Таню просто передернуло от такой их бесхребетности. Мне показалось, что, будь она чуть хуже воспитана, плюнула бы в сердцах прямо на стол. Но она не плюнула, просто встала и, буркнув что-то, что при желании можно было принять за благодарность, вышла из комнаты. Мария Алексеевна стремилась к миру во всем мире. Поэтому она ласково проворковала вслед секретарше:

— На здоровье, милочка.

И даже ручкой изобразила привет.

Мне совсем не хотелось гулять с Лешкой. С какой стати? Я хотела сидеть и смотреть на сильное изменчивое лицо, любоваться легкими милыми гримасками, сменяющими одна другую с непостижимой быстротой. Лицо Градова ни на миг не оставалось спокойным, и я не могла на него наглядеться. Иногда я перехватывала его взгляд, полный интереса и даже любования, и он спешил отвести глаза… Нет, я решительно не хотела идти гулять. О чем и сообщила тоном, не терпящим возражений.

Градов с энтузиазмом поддержал мое желание провести вечер в компании родителей.

— Правильно, Аленька. Это лучший подарок для стариков — подаренный им вечер. Правда, Машенька?

Мария Алексеевна мелко закивала, лучась счастливой улыбкой.

— Да, да. Лешик, посидите с нами. Я так по тебе соскучилась. Мы с папой соскучились, — поправилась она. Метнула на мужа боязливый взгляд и снова озарилась улыбкой, уловив его одобрение.

Лешка без особого желания, но и без особых возражений покорился общей воле и устроился, полуприсев на подоконнике, опершись на одну ногу и покачивая другой в воздухе. Градов устроился, приняв позу зеркальную Лешкиной, и закурил.

Я забыла обо всем на свете, глядя на тонкие сильные пальцы с небрежно зажатой в них сигаретой, на полные губы, слегка вытягивающиеся, когда выпускался дым, на прищуренные яркие глаза в полуопущенных ресницах.

Мой столбняк прервался шумом льющейся воды. Кроткая, аки агнец, хозяйка дома безропотно приступила к мытью посуды. Я поспешила ей на помощь, и мы сноровисто и дружно управились с послеобеденными делами под одобрительными взглядами праздных мужчин.

Я тщательно протерла клеенку, Мария Алексеевна поставила чайник, и мы в трудовом запале приступили к сервировке чайного стола, но здесь Лешка отлип от подоконника и, подойдя к матери, отобрал у нее заварной чайник.

— Все, дамы, на сегодня ваш трудовой подвиг закончен.

— Ну Лешик! — слабо и фальшиво запротестовала Мария Алексеевна, со вздохом облегчения опускаясь на лавку.

— Правильно, сын! — с подъемом произнес Градов, тоже подходя к столу.

Он, в свою очередь, отобрал у меня из рук какую-то посудину и, легко придерживая за талию, подвел к лавке. Когда наши пальцы соприкоснулись, по моему телу пробежала легкая дрожь, и я почувствовала, как горячая волна залила мои щеки. Я робко взглянула на Градова и встретила взгляд, полный понимания. Мое смущение разом прошло, и, идя к лавке, я спиной оперлась о сильную руку, испытывая ни с чем не сравнимое блаженство.

Потом мы пили чай, потом играли в лото, потом Градов на минутку вышел и вернулся с красивой бутылкой. Взглянув на бутылку, Мария Алексеевна радостно взвизгнула и, поднявшись с места, обняла мужа. Она весь вечер пребывала в приподнятом настроении и сейчас радовалась как девочка. Градов милостиво принял ее ласку и, в свою очередь, нежно поцеловал ее в губы. Мария Алексеевна вспыхнула, порозовела и похорошела. Во мне шевельнулось нехорошее ревнивое чувство. Я вполне созрела, чтобы возненавидеть свою хлебосольную хозяйку. Голосом, который показался противным мне самой, я заметила: