Гражданская война - Андрей Корбут

-- Видно, на роду мне писано ходить вокруг да около затерянных в лесу сараев... -- заговорил я, не отрывая от огня глаз, -- Ты помнишь тот сарай?

Но Скотт молчал, и я продолжил:

-- Кстати, кто он, неизвестный из дома Томашевского? Тебе нечего сказать? Почему-то мне кажется, что он знаком тебе... Или я ошибаюсь?

-- Это мог быть и сам Томашевский, но...

Его слова потонули в раскатах грома.

-- Значит, он жив?

-- Откуда мне знать...

-- Скажи, что вас связывало? -- я подбросил в печку полено, разгреб кочергой золу, пламя объяло еще не тронутое дерево...

-- Хорошо, -- не дождавшись ответа, произнес я, -- но ты можешь сказать, что было в том кейсе? И каким образом Элизабет...

-- Оставим..., -- повысив голос, перебил меня Скотт, и добавил уже совершенно спокойно, -- Жизнь позади, что ворошить прошлое, это для тебя все будто вчера.

-- Но по чьей-то милости я же влип в эту историю.

-- Ты по своей глупости влип. Кто просил тебя влезать среди ночи в чужой дом, да еще находящийся под присмотром полиции? Тебе хочется меня подозревать -- изволь, -- равнодушно говорил он.

Мне нечего было ему возразить, ведь отчасти он был прав, я только чувствовал, что за всем этим стоит что-то очень нечистоплотное. Однако Скотт уже повел речь о Патриции.

-- Она с самого начала играла в этой организации заметную роль. Организация называется "Адам и Ева", создана пять лет назад, сейчас имеет широко разветвленную сеть во Франции и за ее пределами, численность, однако, небольшая -- около двух тысяч человек. На их руках кровь не одного мутанта, и не одного младенца. У женщин, входящих в организацию, роды принимают в присутствии ее членов, -- если ребенок появляется на свет без видимых отклонений от нормы, тогда ему повезло, если нет... Я очень беспокоюсь за Пат. Я давно в курсе событий, но лишь на днях один из моих осведомителей сообщил, что полиция уже месяц, как следит за Патрицией. Полагаю, пока у них ничего серьезного против нее нет, но неверный шаг -- и тогда ей несдобровать...

Вернувшаяся после забвения гильотина ждала ее. Теперь никто не ратовал за ее отмену. Слова не шли из меня. Как должен был я относиться к дочери после всего услышанного?

Скотт выбрал одну из скамеек, накинул на себя еще сырую одежду и отвернулся к стене. Он уже засопел, когда окна отыграли светом фар мотоциклов. Я метнулся к Скотту:

-- Вильям, проснись!

-- Что, что такое? -- спросонья не понял Скотт.

-- Они здесь.

Нам не пришлось долго ждать. Снаружи кто-то с силой толкнул дверь, она с шумом распахнулась. и шестеро парней ввалились в сторожку.

-- Поостыньте, юноши, -- остановил на пороге наших преследователей Скотт, подняв на них пистолет; понимая, что сейчас это едва ли не самый весомый довод в нашу защиту; то же сделал и я.

-- Поостыньте, -- повторил Вильям, рассматривая всех их, казалось, с интересом, что продолжалось, наверное, с минуту. Сейчас вы дадите нам уйти. Морис, одевайся.

Я не стал медлить.

Никто из парней ничего не пытался изменить в сложившейся ситуации, но сторожка была слишком мала, чтобы безопасно для себя разминуться с ними. Понял это и Вильям. Он высадил ногой раму, и осторожно, дабы не зацепиться одеждой, первым вылез в окно. За ним последовал я. Дальше было проще. Мы привели в негодность мотоциклы, кроме двух, которыми и воспользовались...

Всего несколько минут понадобилось нам, чтобы достичь трассы. Здесь Скотт предложил не возвращаться в Париж, а напротив, проехать в направлении от него до ближайшего городка Ретуни (к сведению, он находится восточнее Фонтенбло) и там заночевать. Он хотел перестраховаться, все же не исключая вероятности погони, и, хотя мысленно я согласился с Вильямом, желания продолжать с ним путь не было.

-- Мне следовало бы вернуться домой раньше Патриции, -- возразил я.

-- Как знаешь, -- с натянутой улыбкой сказал Скотт, поворачивая к Ретуни.

В Париже было сухо. Укрыв в придорожных кустах мотоцикл, я стал ожидать такси, но, как оказалось, ночью, на окраине, это занятие может растянуться до бесконечности. Наконец, потеряв терпение, раздосадованный, я побрел по жадным до тишины ночи улицам, надеясь, что ближе к центру мне повезет больше.

Мимо на высокой скорости пронесся мотоциклист и, уже удалившись от меня метров на сто, вдруг круто развернувшись, остановился. Я был уверен, что привлек его внимание.

Ни испугаться, ни о чем-либо подумать я не успел -- почти одновременно с этим из темного проулка в лицо ударил свет фар. Напротив меня стояла полицейская машина. Из нее вышел хлыщеватый сержант, подошел ближе и очень вежливо попросил мои документы.

-- Пожалуйста, -- невозмутимо сказал я, протягивая водительское удостоверение... Пистолет Скотта прямо-таки жег мне грудь.

-- Морис де Санс, -- почему-то вслух прочитал сержант, -- прошу прощения. Все в порядке.

Когда полицейская машина отъехала, я взглянул туда, где минуту назад стоял мотоцикл -- его не было.

20.

Домой я добрался только под утро.

Я уже расплатился с шофером такси, когда увидел бегущего со всех ног мальчика лет двенадцати, а затем и нескольких его сверстников, но мутантов, явно вознамерившихся догнать беглеца. Мальчика я знал -- это был внук Кэтти. Он проскочил мимо меня, налетел на дверь моего дома, и затарабанил в нее, что есть сил. В ту же минуту трое преследователей набросились на него сзади. А ведь я стоял совсем рядом, в пяти метрах, не более. Наверное, даже не желание помочь внуку моей экономки заставило меня вмешаться в эту мальчишескую драку, другое -- желание доказать им, что их уверование во вседозволенность ошибочно. Я подошел к ним, взял за ухо одного, за отворот куртки второго и отшвырнул обоих, как котят, на травяной газон, третий пружинисто отпрыгнул сам. Мне пришлось уделить внимание и моему подзащитному, его успели порядком потрепать.

-- Ну, ну вставай парень, крепче будешь, -- помогая ему подняться, сказал я.

Тут и Кэтти открыла дверь.

-- Бобби... Мальчик мой, что они с тобой сделали, -- запричитала бабушка.

-- Тебе никуда от нас не деться, запомни это, слизняк! -- крикнул кто-то из недругов Бобби. Почти с удивлением, что они еще здесь, я повернулся к ним; их и в самом деле стоило рассмотреть получше.

Я увидел и широкоплечего шестирукого, подобного индийскому божеству; и мутанта со сросшимися у щек головами (или раздвоенной головой?) так, что рот, как и подбородок, был один; и мутанта с головой, как огромная, просто-таки гигантских размеров тыква, и какой-то змеиной кожей и лица, и тела; к ним, останавливаясь после бега, подошли еще двое -- циклоп с безобразно выпирающей нижней челюстью и карлик, кажется, ничем не отличный от человека. Последний и говорил: