В стране наших внуков - Ян Вайсс

В этом дворце, казалось, все было заранее приготовлено специально для него. Если Фране хотелось есть, он заходил в буфет, подкреплялся холодными закусками или глотал бутерброды. Утром, когда все работали, он слонялся по пустым клубным помещениям, заходил в биллиардный зал и до одурения гонял по зеленому сукну шары из слоновой кости.

Соскучившись, он шел в черно-белый зал, расставлял шахматные фигуры, принимался решать какую-нибудь задачу — и, конечно не решив ее, смахивал фигуры в ящик и со скучающим видом отправлялся дальше.

Вот он приоткрыл дверь в одну из комнат детского сада, но вырвавшееся из нее веселое щебетание детворы заставило его захлопнуть дверь. Забравшись в склад с игрушками, он с интересом пускал маленькие поезда, пароходики, автомобильчики. Все каким-то чудом начинало двигаться. Из, аа.

ворот механической мастерской выражали замысловатые машины, по воздуху пролетела ракета на Луну. Услышав скрип дверей, Франя прятался за полки это няня в белом халате приходила за игрушкой. Иногда Франя блуждал по парку вдоль белых металлических сеток, которыми были обнесены корты и спортивные площадки, в это время дня пустые и безмолвные, словно вымершие.

После двенадцати наконец начинали появляться люди. Как невероятно долго они умывались и переодевались к обеду, прежде чем собраться в гостиной в ожидании гонга. Обед тянулся бесконечных два часа; Франя с нетерпением ждал, когда снова оживут клубные помещения, площадки, игорные залы и кинотеатры. Такая жизнь казалась ему вполне естественной, даже во сне он не мог представить себе, что может быть иначе.

Теперь, когда Франя стал признанным поэтом, ему особенно не хотелось ни раздумывать, ни размышлять, он даже перестал читать новые книги стихов, которые ежедневно слетались к нему на стол, как стаи разноцветных птиц. На него находило вдохновение только тогда, когда он снова и снова читал и перечитывал хвалебные статьи о своей книжке и письма знакомых и незнакомых любителей поэзии, которые благодарили его за прекрасные минуты, доставленные им чтением его стихов. Тогда (чаще всего это бывало ночью) Франя с лихорадочной поспешностью принимался писать новые стихи, словно боясь упустить что-то. Он отрывался от работы только для того, чтобы выпить очередную чашку черного кофе, который закипал за несколько секунд с помощью ультразвука. Когда Франю бросало в жар, он нажимал на рычажок, и в комнате сразу же становилось холодно, как в холодильнике. Регулятор через некоторое время восстанавливал такую температуру, какая была нужна для его творческого вдохновения.

С некоторым опозданием вспомнил Франя о своей Маргаритке. К тому времени уже спали поднявшиеся волны интереса к его первому произведению. Как-то слишком быстро, как казалось Франe, наступило затишье, белая пена снова превратилась в воду.

Он вдруг почувствовал себя виноватым перед своей подругой. Без малого две недели он не вызывал ее изображение и не встречался с ней. Правда, он хотел слегка наказать ее за то, что она никогда не восторгалась его стихами так, как они того заслуживали. Нельзя сказать, чтобы они ей не нравились, она не только хвалила их, но и хорошо понимала. Но Фране этого было мало. Маргаритка не умела загораться, не приходила в изумление, не восхищалась его стихами так, как восхищался ими и самим собой Франя — на что он способен!

На следующее утро, как только он оделся и натер лицо освежающим кремом против роста усов и бороды, он вызвал ее голос и изображение. Голос раздался моментально, изображения пришлось подождать.

— Сейчас, сейчас, я только немного приведу себя в порядок…

Наконец он увидел ее, немного побледневшую — возможно, в этом был виноват старый проекционный аппарат, — но улыбка была такой же милой и прекрасной.

— Ты на меня сердишься, — произнес он вместо приветствия, хотя по выражению ее лица этого нельзя было сказать.

— За что мне сердиться? — искренне удивилась она. — Ты себя чувствуешь в чем-нибудь виноватым передо мной?

— Об этом мы еще поговорим, Маргаритка! Я приеду за тобой на машине хоть сейчас…

— Легко сказать — сейчас. Ты же знаешь, что я не могу. Мне остается всего шесть минут, а то я опоздаю…

— В таком случае я приеду, после обеда, в два! Я должен тебя видеть, мне нужно о многом, очень о многом поговорить с тобой…

— Лучше приходи пешком, мне хочется пройтись. Ну, до свидания!

— Подожди, подожди, еще одно слово…

— Не задерживай меня!

Франя немного рассердил Маргаритку тем, что не пришел к ней пешком. Но он чувствовал потребность в быстрой езде и ветре. Он хотел ощущать близость девушки, слегка касаться локтем ее руки, но при этом не смотреть ей прямо в глаза; хотел, как бы между прочим, в непринужденном разговоре выведать у нее ее мнение о себе, выяснить, отдает ли она себе полный отчет в том, с кем она, собственно, сидит. Как плохо она его знала, как мало ценила его! Нет, он не может так легко простить ей. А впрочем, он все ей простит, даст ей возможность вместе с ним насладиться сладкими плодами его успехов.

И вот они покатили в его кремово-желтой электромашине со спущенным передним стеклом по вытянутой ленте автострады, под которой проходил ток высокого напряжения, автоматически приводивший в движение весь транспорт.

— Я приношу извинения, — начал осторожно Франя. — У меня действительно не было времени последние две недели…

— О, это вполне понятно, — спокойно сказала Маргаритка, едва вздрогнув. Не слова, а это невольное движение убедило Франю в том, что для нее далеко не все понятно.

— Это отчасти и твоя вина, — предпочел он перейти в наступление и, искоса взглянув на нее, направил машину в ряд предельной скорости.

Они неслись со скоростью сто километров в час.

Франя для пущей важности держал в руках руль, хотя теперь в этом не было необходимости — расположенный сзади фотоглаз автомашины тормозил и заботился об их безопасности, если какой-нибудь шальной сумасброд, как ветер, обгонял их.

— Я не отрицаю, — сказала Маргаритка без тени — гнева, — я сама могла, конечно, вызвать тебя. Но у меня сейчас столько работы…

Франя усмехнулся. Он всегда усмехался, когда она начинала говорить о своей работе. Маргаритка была специалисткой по созданию новых кушаний — у нее даже был «Орден качества», но она ни разу не похвалилась им. Когда Маргаритка жаловалась, что у нее много работы, она при этом не говорила, что это за работа. Кроме приготовления кушаний, она писала гастрономические стихи, в которых воспевалась красота цвета, вкуса и запаха новых блюд, красота наиболее необходимая и потому наиболее совершенная. Ее стихи часто декламировались в столовых и на званых обедах, когда подавались блюда, воспеваемые в этих гастрономических одах. Франя познакомился с Маргариткой не как с гениальной кулинаркой, а как поэт с поэтессой, хотя, надо сказать, он отдавал в конце концов предпочтение ее произведениям на блюдах, а не на бумаге.