В стране наших внуков - Ян Вайсс

Но не все одинаково умеют пить из источников красоты и приятности, писал в своих стихах Франя. И сейчас еще встречаются нищие духом — но только по своей собственной вине! Мир предоставляет им тысячу прекрасных возможностей, а они отказываются от девятисот девяноста девяти из них.

Глупцы, они пьют лишь из одного источника и посвоему счастливы, как курица, которая приходит в восторг от найденного ею зерна. Существуют любители красок и холстов, которые никогда не вступят в царство музыки. Существуют и такие музыканты, которые сами себе запрещают вход в рай поэзии.

Однако, к сожалению, и Франя избрал для себя только приятное в жизни, для познания которого ему не приходилось особенно ломать голову, преодолевать сопротивление самых замечательных клеток своего тела, содержащихся в мозгу.

Чтобы придать большую глубину своим стихам, Франя даже пококетничал со смертью. Какая жалость, все мы должны когда-то умереть! — скорбел он, будто смерть уже стояла у его порога. Сегодня ты создатель и властитель мира, подчинивший себе огонь и воду, а завтра ты превратишься в прах, в кучку пепла. Когда завершается жизненный путь человека, он исчезает с лица земли так же безропотно и унизительно, как комар, как майский жук!

Всего, может быть, на несколько секунд (по сравнению с вечностью) удалось человеку продлить свое земное существование; попугай и слон — и те живут дольше! Мозг и руки человека, которыми он творит чудеса, в один прекрасный день исчезнут бесследно — вернее, не исчезнут, а падут на самую низшую ступень, превратившись в пепел и прах.

Так сетовал Франя.

В то время было принято, чтобы молодой человек, вступающий в жизнь, издал книгу стихов, выставил свои картины, исполнил перед публикой созданное им музыкальное произведение или как-нибудь иначе проявил свою склонность к искусству.

Настал золотой век поэтов. Поэзия была теперь уже не роскошью, а одной из насущных потребностей человека, как вода и вино, как фрукты или мясо птиц и рыба. Устраивались концерты поэзии, международные конкурсы и олимпиады. Человеческая речь достигла такого совершенства, утонченности и благозвучия, что многие не могли удержаться и выражали свои мысли в стихах, а потом это входило в привычку и они, сами того не замечая, начинали вообще говорить стихами. Другим полюбились образы и метафоры. Были и такие, которые могли на память декламировать целые страницы и даже целые произведения из классического наследия давно минувшей эпохи. Появились и сумасброды, которые в своем стремлении доказать умение владеть языком быстро и бегло говорили рифмованной речью, заменяя поэзию бездушным рифмоплетством. Иные шутники играли языком, как мячиком, выдумывали новые слова или же употребляли давно забытые выражения. Но критика не обращала на них внимания, считая их безвредными. Появились и формалисты, которые предали проклятию шипящий звук «ш». Они писали свои стихи без этого звука, который якобы напоминает своим змеиным шипением о низших существах и нарушает благозвучность языка. Вместо шепота, шороха и шелеста в их стихах слышались лишь крик, скрип и хруст.

Большой популярностью пользовались и другие виды языковых игр. Оказалось, что не только человеческий голос, но и язык является изумительным инструментом, на котором можно виртуозно играть.

Однако много призванных, но мало избранных.

Ничего не может быть проще, как издать книжку стихов на особой бумаге, напечатать ее особым шрифтом и снабдить ее особым переплетом. Но хуже обстоит дело с читателями… Люди отвыкли от ненужного притворства. Получив в подарок книгу стихов, они правдиво высказывают свое мнение честолюбивым стихоплетам, которые, здраво поразмыслив, вскоре оставляют свои напрасные попытки…

Франина книжка стихов была принята благосклонно. Правда, стихи были несколько наивны, поэт значительно все упростил. Действительность была немного иной, гораздо сложнее, но, несмотря на это, книжка вызвала интерес. У нее было свое лицо, оригинальная напевность стиха, местами проскальзывали никем еще не высказанные мысли.

Редакция одного из ведущих лирических журналов обратилась к Фране с просьбой написать для их журнала стихотворение. Готовилось озвученное издание его книги. Франкa пригласили в клуб лириков. На литературном вечере чтица продекламировала одно из его стихотворений. Франя был в восторге. Он восхищался сам собой. Ему казалось невероятным, что это он написал такую замечательную вещь. Правда, в некоторое заблуждение его ввела девушка, декламировавшая его стихи. Ее юный вид, одухотворенное лицо, красивый рот, вcе это казалось неотъемлемой частью его стихов, а серебристый голосок девушки тоже как будто принадлежал стихотворению и был создан Франей.

Таким образом Франя за одну ночь стал поэтом.

До этого времени он жил тихо, но с большими претензиями, незаметно, но без определенных правил и системы, совершенно один в удобной трехкомнатной квартире. Только отец изредка приезжал к нему. Он был известным климатологом и постоянно находился в разъездах между Шпицбергеном и Чукоткой. Во время одной из таких поездок Франя лишился матери, которая обычно сопровождала отцл.

Однажды где-то недалеко от полюса, на треснувшей льдине, она вышла в снежную бурю из домика и направилась к расположенной невдалеке наблюдательной станции. Ее гнал туда страх за мужа, находившегося в этот момент на станции, и пережидавшего ураган. Не обращая внимания на уговоры и запреты, она вышла — и не вернулась. Один из островов северного архипелага был назван в ее память «Зузана».

Итак, Франя был предоставлен самому себе. Он поступил в Классический институт. Однако после пяти лет учебы — надо сказать, не очень успешной — он перескочил в Высшее литературное училище, избрав поэтическую ветвь. Говоря образно, Франя спрыгнул с этой ветви раньше времени, считая себя уже законченным поэтом. Он пришел к такому убеждению после того, как было напечатано несколько его стихотворений, которые обратили на себя внимание. Пользуясь всеми удобствами, которые предоставлял обитателям комфортабельный жилой дворец, Франя прекрасно устроил свою жизнь.

В этом дворце, казалось, все было заранее приготовлено специально для него. Если Фране хотелось есть, он заходил в буфет, подкреплялся холодными закусками или глотал бутерброды. Утром, когда все работали, он слонялся по пустым клубным помещениям, заходил в биллиардный зал и до одурения гонял по зеленому сукну шары из слоновой кости.

Соскучившись, он шел в черно-белый зал, расставлял шахматные фигуры, принимался решать какую-нибудь задачу — и, конечно не решив ее, смахивал фигуры в ящик и со скучающим видом отправлялся дальше.