Пуля для невесты. На карусели чувств (СИ) - Суботина Татия

— Как он? — задала ужасно банальный и глупый вопрос.

Почему глупый? Так, судя по одному виду Петра, я без знаний медицины могла утверждать, что мужчине явно совсем не хорошо.

Дворецкий выглядел неспокойным. К пугающей бледности его кожи прибавилась мертвецкая синева. Толстые жгуты вен, что проступили ближе к поверхности, придавали виду мужчины ощутимой жути.

Илларион опроверг мои ожидания и не стал острить.

— В горячке.

Тяжело сглотнув, я сцепила мгновенно похолодевшие руки в замок. Перед глазами резко всплыла картина из моего далекого прошлого. Еще времен младшей школы. Тогда я время от времени не считалась откровенным изгоем и, не обижаясь на игнорирование или дразнилки одноклассников, следовала за ними. Как овца за стадом.

После занятий большинство ребят любило собираться в «садике» через два двора от школы. Трехэтажный недострой, что зиял черными дырами вместо окон и дверей, так и не стал детским садиком, как задумывалось. Но детей от мала и до велика притягивал к себе, словно магнитом.

И компания ребят и девчонок из моего класса не стала исключением. Что мы там делали лишних два-три часа после занятий? Лично я — ничего. Выступала в роли простого наблюдателя, человека-невидимки. Девчонки же поддерживали ребят, которые уже тогда старались покрасоваться перед ними. Проявляли чудеса ловкости и смелости, взбираясь на крышу «садика» по недостроенным ступеням или выступам на стене.

В один из таких дней Лешке Воронцову повезло меньше, чем остальным. Не рассчитав сил, он сорвался со стены, так и не забравшись на крышу. Хорошо, что от земли было не больше метра. Выше залезть просто не успел.

Лешка, отряхнувшись и смеясь, поднялся на ноги. Все, кто затаил дыхание, смогли вздохнуть с облегчением. Не разбился. Но вот… ногу поранил. Ржавый гвоздь вошел в пятку, словно нож в масло, сквозь резиновую подошву кроссовка.

Конечно же, сразу Лешка домой не пошел. Ребята как умели оказали ему помощь. Вытащили гвоздь, приложили к ранке какую-то тряпку, чтобы остановить кровь. Кстати, ее-то и было всего ничего. Так… Пару капель. Даже испугаться не получилось.

Маме «смелый» Воронцов боевое ранение показал день на третий-четвертый, точно не вспомню. На хромоту сына Мария Петровна, мать-одиночка, что вечно пропадала на трех работах, не обратила особого внимания. А вот когда распухшую стопу уже сложно было засунуть в кроссовок… забила тревогу.

Тот день, когда Лешка не пришел в школу, я не помню. И долгое время его пропадания по больницам тоже. Но день, в который увидела одноклассника на лавочке в парке… отпечатался в памяти.

Лешке ампутировали стопу.

— Инфекция, — буркнул он мне, даже не дожидаясь закономерного вопроса. Видимо за последнее время привык отвечать одно и то же. — Гвоздь оказался с сюрпризом. Мне врач сказал.

С того дня я приобрела тягу к идеальной чистоте. Во всем.

— Заражение? — с затаенным страхом следя за метаниями Петра, подала голос я.

— Яд.

— О!

— Я не учел сразу, что меч кентавра может быть смазан отравой.

— Все так серьезно? — выпучила глаза я, даже на секунду боясь представить, что на месте дворецкого мог оказаться Егор. Да, слепой эгоизм с моей стороны, но отделаться от чувства облегчения, что Егору удалось избежать подобного ужаса, никак не получалось. — Что за яд? Это смертельно? А противоядие уже готово?

— Вот сейчас как раз закончу разгадывать сканворд и любезно отвечу на все твои вопросы, — лилейным тоном разлился Илларион.

Его широкая, ласковая улыбочка никоим образом не затронула глаз. В которых плескался, как мне показалось, самый настоящий смертельный холод.

Я поежилась.

И не зря не стала вестись на «сладкий» тон ученого. Не прошло и минуты, как Илларион взвился, чуть ли ни рыча:

— Я, по-твоему, тут в крестики-нолики играю или что?!

— Нет, я…

— Или, может, должен перед тобой отчитываться о каждом шаге?! — ярился Илларион.

Чуть дальше линии волос я вновь заметила толстые коричневые отростки, заостренные к концу и изогнутые вверх. Рога.

Если интуиция мне не изменяла, то рога являлись показателем крайней степени гнева сатира. Или возбуждения. Ни тот, ни другой вариант меня не радовал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Прости, я больше не буду тебя отвлекать, — быстро повинилась я.

Не знаю, что так взбесило ученого, но быть причиной такого буйства, да и еще, не дай Бог, попасть под раздачу — хотелось в последнюю очередь.

Я пристроилась на табуретке возле кушетки и притихла.

Безоблачная тишина не продержалась и двух минут.

— Прости, мартышка, — сказал Илларион. — Я не должен был на тебе срываться. Противоядие еще не готово. Столько часов подряд я пробую различные варианты, но безрезультатно. Словно не хватает последнего ингредиента и что это — не могу понять.

Мужчина шумно вздохнул. Провел ладонью по лицу, словно это движение могло унять всю усталость.

Откровенно говоря, выглядел Илларион всего чуточку лучше собственного пациента. Видя, как сильно ученый переживает неудачу, разве я могла обижаться на всплеск раздражения?

Не могла.

— Все в порядке. Я понимаю.

— Спасибо.

Я отмахнулась.

Петр что-то пробормотал охрипшим голосом. Как ни прислушивалась, затаив дыхание, а разобрать не получилось. Звуки складывались в слова, срывались с мужских губ резкими фразами, но смысл разобрать не удавалось. Точно я и не знала этого языка.

— Ты хоть завтракал?

Послышалось шипение. Илларион вновь что-то смешивал в колбах. Жидкость пузырилась и теперь напоминала по цвету фанту.

— А что уже был завтрак? — ответил мужчина после того, как реакция жидкостей прекратилась и даже маленькие пузырьки пропали. — Ада не приходила.

«Что-то мне подсказывает, что и не придет», — мрачно подумалось.

— Ты о чем? — нахмурился ученый. Я же вновь прокляла привычку думать вслух. — Она, наверняка, просто занята, вот и не зашла по привычке. А я заработался и совсем забыл о еде.

— Э-э-эм. Да. Занята.

— Катя, — мое имя прозвучало предупреждением, просьбой и приказом не юлить. Причем одновременно. Как только умудрился в коротком слове вместить целую гамму понятий?

— Да, на самом деле я не знаю о степени ее занятости сегодня, доволен? Но Ада… показалась мне расстроенной, грустной.

— Грустной? Почему?

На секунду мне показалось, что за привычной маской равнодушия проступила искренняя тревога. Но Илларион принялся с усердием рыться в тумбочке, отвернувшись, так что убедиться в собственной правоте не получилось.

— Ты сам прекрасно знаешь почему.

От одного взгляда, которым одарил меня Илларион, кровь в жилах просто обязана сворачиваться. Я хоть и не подала виду, что мне невыносимо захотелось превратиться в страуса и спрятать голову в песок, но однозначно пожалела о неосторожности вообще открыть рот и заговорить на эту тему.

— Может, ты меня просветишь? — изогнул бровь мужчина. — Чтобы мы точно убедились, что думаем в одном направлении. Вдруг я, темный, ошибаюсь…

— Ты… — я покусала губу в нерешительности.

Уж слишком спокойно, как диссонанс безжалостного холода в глазах, звучал голос ученого. С этой двойственностью я всего несколько минут назад уже встречалась. Стоило ли подставляться под «огонь» снова?

Мысленно махнув рукой на всевозможные последствия, решила — стоит! Вдруг, другого случая и не представится?!

— Ты ее обидел!

— И чем же?

— Сам знаешь чем! — вспыхнула я.

— И ты считаешь, что мне обязательно надо извиниться, — лениво констатировал он.

— Конечно!

Что за глупые вопросы Илларион принялся задавать? Да и в глазах появился загадочный блеск…

— Может, и начать стоит прямо сейчас?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— М-может… — не так уверенно протянула я, заметив, что Илларион отставив колбу с позеленевшей жидкость, поднялся из-за стола и направился прямиком ко мне.

Медленной, предвкушающей походкой хищника. Рога, кстати, у него вновь вылезли.

Ой, мамочки!

— Тогда, возможно ты любезно согласишься помочь мне в тренировках?