История византийских войн - Джон Хэлдон

В результате политической и военной стабилизации в Малой Азии, достигнутой примерно с начала IX в., многие крупные города переживают новый подъем, в основном там, где имелась база для развития ремесел и торговли. Хорошим примером в этом смысле может служить греческий город Фивы, который к XI в. превращается в процветающий региональный центр торговли и производства шелка. Такие города привлекали купцов, землевладельцев, которые селились в них, земледельцев, которые стремились продать там свою продукцию, и безземельных крестьян, искавших работу в большом городе. Этой регенерации городов способствовала и византийская знать, служилая и наследственная, которая, в борьбе за экономическое первенство и благосклонность имперского правительства, охотно вкладывала средства в развитие ремесел и сельского хозяйства.

Таким образом, в конце X и особенно в XI–XII столетиях в Византии происходит новый подъем городов, отчасти обусловленный улучшением условий для коммерции и товарообмена между городом и селом. Здесь видно и отражение требований Константинополя к окружавшим его городам и селениям с точки зрения снабжения его продовольствием и прочими товарами. Одновременно возрастает и политическое влияние городов. Одним из свидетельств этому является то обстоятельство, что период с конца VII по X в. большинство военных мятежей происходило в сельской местности, где находились резиденции местных военачальников; начиная с XI в. политическая оппозиция центральной власти базируется преимущественно в городах, население каждого из которых в этот период осознает себя как некую целостность. Иногда эта общность выражается в стремлении граждан к большей автономии. Именно такие цели преследовало восстание 1009–1010 гг. в городе Бари, возглавленное местной знатью (поскольку византийские города часто подпадали под власть местных магнатов, владевших землей и, что особенно важно в византийском контексте, имперскими титулами и чинами). Такие стремления ряда городов к большей автономии наблюдались повсюду.

В Византии тенденция подъема городов также отражает и военную организацию империи. Начиная с середины X в. во многих городах находились штаб-квартиры региональных военачальников и гарнизоны, что, в свой черед, свидетельствует об улучшении способности государства после кризиса VII–VIII вв. снабжать своих солдат снаряжением и провизией с помощью денежного довольствия, полагаясь во всем остальном на существование местного рыночного товарообмена. Наконец, подъем городов отражает рост власти магнатов в сельских краях, постепенно поглощавших своими владениями многие прежде свободные крестьянские наделы. В этот период в стране происходит перенос центра тяжести общественной жизни из села в город, обратный тому, который наблюдался в VII–VIII вв. Однако города, переживавшие расцвет ремесел и торговли, по-прежнему оставались крепостями и мало походили на города времен античной римской империи, которые они сменили.

О таком преображении свидетельствуют несколько современных или почти современных повествований. Так, в относящемся к XI в. «Житии Св. Никона» рассказывается о том, как в конце X в. Никон поселился возле Спарты, куда его пригласили местные архонты (archontes) — то есть землевладельцы, высшие гражданские чиновники и представители духовенства, чтобы он избавил город от чумы. В награду они помогли ему основать монастырь на месте древней агоры, а двое из архонтов пожертвовали для монастыря классические колонны, красноречиво свидетельствуя тем самым об участи древнего города. Из повествования исчерпывающим образом следует, что городом руководили именно эти люди и что разница между жизнью провинциального города и сельской общины состояла в основном в степени социальной дифференциации. Во многих случаях (хотя отсутствие свидетельств затрудняет какие бы то ни было обобщения) становится очевидно, что с точки зрения внутреннего устрйства особого различия между неукрепленной деревней и кастроном не наблюдалось: обитатели многих крепостей облагались налогом на той же коммунальной основе, как и деревенские жители, и городские учреждения не отличались существенным образом от сельских. Размеры поселения безусловно не играли существенной роли. Налоги с городов взимались на той же основе, что и в сельских районах. Основное различие между позднеантичными и средневековыми городами империи с точки зрения городского хозяйства сводились к тому, что в средневековых городах общественные здания уже не финансировались, как правило, из государственных средств. Роль городских корпораций перешла к церквам, монастырям, обществам и частным лицам.

С юридической точки зрения разница в определении статуса города и села сводилась в основном к тому, что город («полис») считался резиденцией епископа (судя по источникам IX в. и более поздним). Разумеется, между городом и селом существовало много функциональных, практических различий. В городах располагались представители военной и гражданской администрации, регулярно функционировали рынки и ярмарки, они служили местом скопления ремесленников и торговцев, в них располагались церковные и доходные учреждения, в них можно было получить услуги, недоступные в сельском контексте. Структура городского общества всегда отличалась от сельского, даже если речь шла о небольшой крепости: в них всегда развивались не родственные, а общинные организации, братства, профессиональные корпорации, общины, связанные с поклонением тому или другому святому, общества любителей скачек или соревнований колесниц. Жившие в таких городских центрах архонты, очевидно, располагали неформальными средствами управления, наследуя позднеримским городским советам, хотя нам известно о них очень немногое. Такого рода сведения появляются лишь после Четвертого крестового похода (1204), и то лишь для крупных городов, и это — одна из особенностей, отличающих городскую жизнь Византии от жизни городов средневекового Запада.

СЕЛЬСКОЕ ОБЩЕСТВО

Сельское население империи, как мы уже видели, занималось почти исключительно производством тех или иных видов сельскохозяйственной продукции. Определенные районы специализировались на производстве определенных культур — зерновых, вина, олив и других, — и в периоды военно-политической стабильности эти регионы становились центрами товарного производства этих культур. Однако социальная структура села, как и городская, за время, протекшее от поздней античности до X–XI вв. претерпела определенные изменения. В VI в. (и ранее) большую часть земли в Византии обрабатывали разные категории зависимых крестьян — coloni adscripticii (описывавшихся как прикрепленных к земле, которую обрабатывали) и coloni liberi (свободные арендаторы), составлявшие большинство. Крепостных крестьян от повинностей мог освободить только землевладелец, а свободные арендаторы платили налоги непосредственно государству. Кроме того, их вносили в налоговый регистр под собственным именем, а не под именем землевладельца. На практике от крепостных колонов немногим отличались по положению соседствовавшие с ними мелкие лично свободные крестьяне. С точки зрения закона, конечно, они обладали чуть более высоким статусом, так как владели собственными небольшими участками и могли распоряжаться ими по собственной воле. Однако они находились под сильным давлением облагавших их налогами фискальных служб и могущественных местных землевладельцев.

Трудно сказать, в какой мере сохранились эти виды землевладения и землепользования к VII в. и после него. Церковь и государство были в ту пору главными землевладельцами и, конечно, оставались таковыми на территориях, сохранившихся у империи после территориальных потерь VII в. В этом смысле епископы, с точки зрения экономических возможностей, принадлежали к классу провинциальных магнатов. На епископов нередко возлагалось руководство муниципальными работами, например, фортификационными, и снабжение города продовольствием в периоды военной опасности. Иногда им даже поручалось руководство общественными (городскими или государственными) житницами и обеспечение размещенных в местности войск.

Непрерывное существование константинопольского сената, та власть и влияние, которыми он пользовался в течение VII в., и его пополнение новыми представителями имперской бюрократии и административного аппарата, свидетельствует о сохранении крупной земельной собственности. Трудно точно оценить изменения, происходившие после VI в. в составе сената в отношении конкретных семейств и землевладений. Однако можно утверждать, что старая сенатская знать в константинопольском истеблишменте постепенно уступала место новой служилой аристократии, хотя бы отчасти рекрутировавшейся на основе личных способностей, а не только семейных связей. Тем не менее, вполне вероятно, что часть старой элиты сумела приспособиться к требованиям второй половины VII в. Земельная собственность по-прежнему оставалась существенно важным средством обеспечения собственного будущего, а также укрепления своего положения в рамках влиятельных кругов. Действительно, сохранилось много свидетельств существования в VII–VIII вв., наряду с церковной и государственной собственностью крупных частных имений, хотя степень непрерывности владения ими остается неизвестной. Источники сообщают также о крупных церковных владениях и о независимых крестьянских деревнях, жители которых владели землей и платили налоги непосредственно государству. Такого рода общины были важны для государства, которому было выгодно существование большого количества сельских производителей, платящих прямые налоги государству, что позволяло избежать дополнительных потерь.