Ледяные ветра (СИ) - Атякин Денис

— Ладно… — Дин замялся. — Да, мастер Джим, вы правы, деньги мне сейчас и, правда, позарез нужны. Поэтому я согласен на новую работу.

— Вот и отлично! Вот и хорошо! Завтра же с утра подпишу тебе перевод. Все, готовься! — Джим разом повеселел, замахал руками, ободряюще похлопал парня по плечу.

— А когда можно приступать к обучению? — тихо спросил Дин.

— Поговори с Оландом. Когда он будет готов — тогда и начинайте. Но я думаю уже с завтрашнего утра можно.

— Ладно, хорошо! С завтрашнего утра тогда и начну.

— А? Да-да! — Джим уже думал о чем-то другом и не обращал внимания на парня.

Дин встал с грязной лавки, бесшумно покинул каморку мастера и направился прямиком к Оланду.

— Не сильно занят? Есть минутка? Поговорить надо! — спросил парень своего бывшего наставника.

— Нет, не сильно. Давай, рассказывай, что случилось.

— В общем, ты был прав. Работу на прокатном станке мне предложили! — Дин во всех подробностях пересказал Оланду разговор с мастером Джимом.

— Молодец! Правильно, что согласился, — одобрительно кивнул бывший наставник.

— Я тоже так считаю, — кивнул Дин. — Ну, так что, с завтрашнего дня начнем?

— Давай начнем! С утра, как только придешь, сразу сюда, к станку! — бодро сказал Оладн и по-отечески добро потрепал парня за шевелюру. — Не кисни, теперь нормально все будет!

Дин кивнул, улыбнулся и отправился на свое рабочее место.

Есть перехотелось, да и обед вроде бы уже закончился. Не задалась и работа. Дин то и дело мысленно возвращался к разговору с мастером и постоянно думал о новом станке. Как он будет на нем работать? Какие тонкости еще предстоит изучить? Какие сложности его ждут? Как лучше все организовать?

В общем, вопросов и сомнений было чересчур много, а вот ответов — ни одного. Единственная надежда — Оланд. Только он сможет все разъяснить, утешить и развеять страхи парня. Бывший наставник ведь отличный специалист и знает свое дело, да и человек не чужой. Он всегда хорошо относился к Дину, и ему было не наплевать на парня.

Немного успокоившись, Дин сосредоточился на работе, но все те же мысли так и крутились в голове весь оставшийся день. В конце смены парень покидал цех с легкой головной болью. Однако снаружи его ждал сюрприз: дождь прекратился, непроглядные свинцовые тучи рассеялись, и на вечернем небе проглянуло багряное закатное солнце.

«К морозу!» — подумал парень. Он полной грудью вдохнул свежий, прохладный воздух и бодро зашагал домой. Постепенно голова прояснилась, а дурные мысли улетучились. Дин сначала даже решил идти домой через центр, пусть этот путь и был самым долгим, так ему захотелось насладиться долгожданным солнцем. Однако он вовремя вспомнил о домашних делах и отправился привычным и самым коротким маршрутом.

Пройдя всю территорию фабрики, Дин свернул в узенький переулок между двумя складскими ангарами, миновал закуток Войлочной улицы и свернул к западной окраине Трангола. Тут улицы пошли пошире, поровнее и побогаче. Вдоль дороги вольготно раскинулись не самые красивые, но уютные с виду дома зажиточных горожан.

«Да, наш Муравейник не чета этим-то улицам!» — подумал Дин, вспоминая свою улицу, где старые, обшарпанные, покосившиеся дома буквально наваливались и липли друг к другу.

Дин мастерски лавировал между огромными мутными лужами, грязевыми ручьями и размокшими лошадиными яблоками. Внезапно он усмехнулся от пришедшей в голову мысли. Одно всегда остается неизменным, что на этой улице, что в его Муравейнике: грязь, лужи и лошадиное дерьмо. Да, так и было.

Постепенно дорога пошла в гору. Вдоль обочин то тут, то там краснела размытая дождем глина. Тут дождевые потоки были еще шире и стремительнее. Они размывали по улице не только лошадиный помет, но и ту самую вязкую, липкую глину. Дин уже не старался обойти или перепрыгнуть грязь. Тут это было попросту невозможно сделать, поэтому парень просто брел, шлепая по лужам испачканными башмаками.

Вскоре из-за крыш окрестных домов показался храм Троих. Феноменальной красоты строение, с резными золочеными колоннами, мозаичными витражами, вычурными арками и воздушными шпилями, блистало и искрилось даже сейчас, в закатных сумерках. Стены храма, ниши, выступы, балконы, да и остальные мельчайшие детали внешнего интерьера были обрамлены тончайшей золотой каймой. Это придавало дополнительный объем всему сооружению.

Дин невольно залюбовался храмом и чуть не пропустил свой поворот. Тут дорога раздваивалась. Один ее конец уходил к храму и дальше — к центру, а другой поворачивал налево и спускался под гору. Дин свернул влево и, стараясь не поскользнуться и не упасть, засеменил вниз по мокрой, грязной улице.

Дорога все круче забирала влево. Огибала овраг, заросший ивняком и тополями, делала приличный крюк и шла все ниже и ниже под гору. Наконец крутой спуск закончился. Справа появились первые груды булыжников — остатки рухнувшей давным-давно стены. Еще дальше показались древние, искореженные дубы. Их корявые, похожие на извивающиеся мокрые щупальца, ветви тянулись к самой земле и мешали проходу. Через несколько шагов Дин различил первую старую могилу, заросшую сорняками. Тут начиналось древнее, давно заброшенное кладбище.

Дин зябко поежился. В этой низине всегда было холоднее, чем везде. Однако не столько холод тревожил парня, сколько вид древних камней, возвышающихся над неизвестными могилами. Камни эти, казалось, были живыми и могли видеть. Вот только смотрели они, будто бы, не на проходящих мимо людей, а куда-то в небесную даль. На звезды, солнце, облака и луну.

Парень поспешил проскочить это жутковатое место и стремглав вылетел на Старую улицу. Тут было тихо. Так тихо, что в первую секунду Дин даже замер. Так неестественно звучали его оглушительно громкие шаги в этом царстве безмолвия. Каждый раз, когда парень тут проходил, ему всегда казалось, что весь мир умер. Отчасти так и было. Ведь для обитателей этой улицы мир и правда давно умер.

Дин перевел дух и не спеша зашагал по узкой дорожке. Слева и справа нависали древние, покосившиеся дома. Крыши некоторых из них давно провалились, в углах других домов зияли дыры. Бревна прогнили, доски проели жуки-короеды. Дину каждый раз казалось, что он попал в заброшенную деревню. Однако это было не так.

Изредка в окна выглядывали морщинистые, засохшие абрикосы старческих лиц, тут же пропадали. Некоторые продолжали наблюдать за одиноким путником. В глазах стариков читалась тоска и глубокое безразличие ко всему. У них ничего не осталось и ничего уже больше не будет. Их удел — маяться в своих каморках, пропахших мочой и потом, ходить из угла в угол и дожидаться смерти. Ничего хорошего их больше не ждет, только тьма и бесконечная пустота.

Дину было страшно представлять себя старым, однако он понимал, что это ждет каждого. Это неизбежно. Разница была лишь в том, с каким уровнем комфорта люди встречают старость.

Старая улица закончилась так же внезапно, как и началась. Просто в какой-то момент резко оборвалась и превратилась в пустырь. Видимо, раньше тут тоже были дома, но теперь, под густыми зарослями терновника, не было видно даже рассыпавшихся фундаментов. Тут пахло сыростью, гнилью и древней ветхостью.

Метров через сто начался парк, поросший с самого края все тем же терновником. Откуда-то из-за деревьев доносились приглушенные пьяные голоса. Дин прислушался, но слов разобрать не смог. Видимо, пьяницы собрались далеко от дороги. Парень зашагал дальше, но вскоре остановился. Из зарослей молодого клена, что раскинулись далеко впереди, донесся жутковатый хрип, скрежет и противный клекот. Дин настороженно присмотрелся к кустам, но ничего не смог разобрать, снова двинулся вперед. Хрип повторился, и парень снова замер. Ничего. Пусто.

В следующую секунду Дин, с немыслимой скоростью, шмыгнул в заросли терновника и затаился там. Прихрамывая, сутулясь и выгнув голову под неестественным углом, на дорогу выбралось нечто. Существо это, совсем недавно, явно было человеком. Об этом свидетельствовала внешность, пусть и сильно обезображенная, и одежда. Ярко-красные шелковые штаны, красные же сапожки из мягкой замши, черный кушак и ярко-зеленый сюртук. Вылитый попугай! Однако Дин знал, что это был кто-то из купеческой братии Трангола. Только они специально одевались так ярко и дорого, чтобы выгодно отличаться от общей человеческой массы.