Любимая - Джейн Фэйзер

Вышел Генри, который снова закрыл ее за собой.

— Могу я чем-нибудь помочь, леди Тео?

— Его светлость… — неуверенно начала она. — Мне настоятельно необходимо с ним переговорить. Не могли бы вы попросить его уделить мне минутку?

— У его светлости недомогание, леди Тео, — ответил слуга.

Он узнал плохую новость в тот момент, когда рано утром вошел в спальню графа. Когда он, как обычно, хотел отодвинуть шторы, из-за полога кровати донесся слабый голос: «Не надо света, Генри!..»

Пройдет не один час, прежде чем граф Стоунридж будет в состоянии с кем-нибудь разговаривать.

— Недомогание?

Тео захлопала глазами от удивления. У мужчин не бывает недомогания… по крайней мере у таких сильных и здоровых, как граф Стоунридж. Недомогание больше подходит для подагрических стариков, вроде ее деда.

— Да, недомогание, леди Тео, — повторил Генри, вежливо, но твердо показывая, что он не собирается распространяться на эту тему. — Вы позволите?..

Он поклонился и проскользнул мимо нее на лестницу.

Тео уставилась на закрытую дверь. Надо же, нашел время! Что бы ему заболеть или… занемочь часом или двумя попозже!

Она спустилась вниз позавтракать и обсудить с матерью и сестрами странное состояние графа.

Стоунридж лежал в успокаивающей полутьме, борясь с дурнотой, которая усиливалась с каждым приступом боли, ножом врезающейся в правую сторону головы. Повторяющиеся спазмы делали боль непереносимой, и, если бы у него были силы, он бы орал, бился головой о стену… все, что угодно, лишь бы прекратить эту агонию.

Но тело его ослабло, и слабость прогрессировала, пока из глаз у него не полились слезы, которые граф не в силах был удержать.

Дверь открылась, и к кровати тихо подошел Генри.

— Не примете ли немного настойки опия, милорд?

— Она никогда не помогала, — проговорил Сильвестр.

Действительно, настойка оказывала свое действие только во время появления угрожающих симптомов, но сегодня утром он проснулся, как это часто бывало, когда приступ уже был в разгаре, и теперь не оставалось ничего другого, как терпеть.

— С вами хотела поговорить леди Тео, сэр, — проговорил Генри, прикладывая к вискам графа полотенце, смоченное лавандовой водой. — Она сказала, у нее что-то срочное.

Сильвестр лежал спокойно, на секунду дрожь стихла. Он знал, что ему не избежать еще одного приступа, но был рад этой маленькой передышке. О чем Тео хочет срочно переговорить с ним? Она передумала?

Его накрыл волной боли следующий приступ, граф застонал и схватил стоящий у постели тазик. У него началась рвота, череп раскалывался на части, словно в него молотком заколачивали гвозди.

Генри держал тазик. Это было все, чем он мог помочь. А когда все кончилось, отер посеревшее лицо графа и предложил глоток воды. Сильвестр лежал тихо, пытаясь сосредоточиться.

— Генри, я хочу, чтобы ты немедленно отправился в Лондон.

— В Лондон, милорд? — В голосе камердинера слышалось удивление.

— Надо поместить объявление в «Газетт». Ты должен доставить его сегодня вечером, чтобы оно появилось в утреннем выпуске.

Граф старался не обращать внимания на боль. Он конвульсивно ухватил Генри за руку.

— Поезжай немедленно.

— Но я не могу оставить вас, сэр!

— Нет, можешь… только скажи Фостеру, чтобы никто… никто не заходил ко мне в комнату, пока я не позвоню. А теперь дай мне перо и бумагу, я напишу текст объявления.

— Хорошо, милорд.

Генри принес перо и бумагу. Спорить с графом — значит только ухудшать его состояние.

Сильвестр перенес еще один приступ боли и затем еле слышно продиктовал:

— «Граф Стоунридж имеет честь объявить о своей помолвке с леди Теодорой Белмонт из Стоунридж-Мэнор, дочери покойного виконта Белмонта и леди Белмонт».

Он помахал рукой в знак того, что отпускает Генри.

— Это все. Сделай, как я сказал, Генри, и привези завтра экземпляр газеты с собой.

— У вас все в порядке, милорд? — все еще колебался слуга.

— Нет, дружище, пока нет, но не беспокойся, я буду жив. Сделай это!

— Да, сэр.

Генри вышел и передал Фостеру указания его светлости. Десять минут спустя он уже ехал по дороге в Лондон с объявлением о помолвке графа с его дальней родственницей. Письмо было надежно спрятано в кармане у него на груди.

Ожидая появления графа, Тео провела остаток дня вблизи от дома. Мать отказалась обсуждать с ней эту тему, а старшие сестры были готовы говорить об этом ad infinutum1, и Тео нашла и то и другое малоприятным для себя испытанием, только увеличивающим ее замешательство. Она мерила шагами коридор около закрытой двери графа и дважды допрашивала Фостера об инструкциях, данных графом слуге. Она пыталась представить себе, что же могло так внезапно свалить такого человека, как Сильвестр Джилбрайт.

Ей не пришло в голову поинтересоваться, куда отправился Генри. Он еще не стал домочадцем, и его приходов и уходов никто не замечал.

К вечеру она почувствовала отчаяние. С каждым часом помолвка все более казалась ей свершившимся фактом, а его предложение все более неприемлемым. Каждый час, в течение которого Сильвестр продолжал верить, что они должны пожениться, делал положение Тео все более затруднительным, не говоря уже о том, что ее отказ становился беспринципным и болезненным.

Она было хотела написать ему записку и подсунуть под дверь, но, подумав, отказалась от этого трусливого поступка. Она должна встретиться с Джилбрайтом лицом к лицу.

Но что она скажет? Что он ей не нравится? Что она вообще не собирается выходить замуж? Не представляет себе совместную жизнь с кем-либо из Джилбрайтов? Что она боится его?

Во всем этом была частица правды, но самое важное, что она действительно боится его… и того, что с ней происходит, когда он рядом. Она боялась потерять власть… контроль над собой и своим миром. А если она их потеряет, их тут же подберет Сильвестр Джилбрайт. Он погрузит ее в страшный водоворот эмоций и ощущений, в который она пока обмакнула лишь кончики пальцев. Какая-то ее часть жаждала этого погружения, но другая ужасалась его последствиям.

Она легла спать, так ничего и не решив. В какой-то момент все казалось Тео ясным и определенным. По ее мнению, она подготовила вполне убедительную речь, но в следующий миг слова улетучивались, мысли путались, особенно когда она думала о том, что может принести ей брак с Сильвестром Джилбрайтом: Стоунридж-Мэнор — это несомненно, но и нечто гораздо большее. Сильвестр разбудил в ней страсть, показал ту сторону ее натуры, о которой она не подозревала, привел ее на край бездны, которую она жаждала исследовать и постигнуть.

Если бы Тео могла видеть предмет своих страхов и сомнений во время долгих ужасных часов ночи, она бы так не боялась. Сильвестр превратился в пустую оболочку, наполненную болью и безучастную ко всему окружающему. Теперь он глотал настойку опия, не раздумывая больше о том, принесет лекарство облегчение или нет. Возможно, даст передышку хотя бы на несколько минут. Он понимал, что плачет, что с губ его помимо воли слетают нечеловеческие стоны, но он был слишком слаб, чтобы сдерживать себя, и с облегчением сознавал, что рядом не было никого, кто стал бы свидетелем этой постыдной слабости. Сейчас он не думал ни о браке, ни о данном Генри поручении, ни о Тео, ни о том, что она собирается ему сказать. Он только молил Бога об избавлении от этого кошмара.