Рождественская история, или Записки из полумертвого дома - Владимир Кантор

— И с чего бы это ей, подлой, держаться? — пошутил профессор Радамантов, и сразу угодливо захихикали пять или шесть физиономий.

Улыбнулся шутке начальника себе в бороду и Тать и продолжил:

— Деда надо на перевязку, пора уже отводные трубки снимать. Ну а здесь, Рубен Грантович, — он кивнул на меня, — плановая диагностическая лапароскопия. Больной предупрежден.

— Понятно, — ответил Радамантов. — Информация у вас получилась обстоятельная. Продумали почти все, только забыли…

— Я не давал согласия, он это забыл! — прервал я профессора, боясь, что он сейчас уйдет и моя жалоба по начальству не получится, шанс потеряю. «Так и заключенные у нас, небось, ждали прихода начальника, жаловались, а потом им еще хуже приходилось», — промелькнуло в моих расстроенных мозгах, пока я говорил.

— Обождите, Борис Григорьевич! — обратился он ко мне вдруг по имени-отчеству. — Я еще не кончил. А прерывать акт, как мы все знаем, очень неполезно, — добавил шутку для челяди.

И челядь в белых халатах снова дружно улыбнулась шутке профессора. А профессор продолжил:

— Только одно забыл наш дорогой Анатолий Александрович, что он не отгулял свой очередной отпуск. Поэтому с этого дня мы считаем его в отпуске, а к вам, уважаемые больные, через десять минут придет другой палатный врач, которому он сейчас сдаст свои дела. А новый врач — новые песни.

«Какой очередной отпуск? Только год начался, на дворе январь», неповоротливо соображал я. Пока я соображал, Радамантов ухмыльнулся, повернулся и стремительно вышел из палаты. Свита — за ним.

Я сделал движение рвануться за ними следом, задержать, сказать, договорить, исчерпывающее объяснение получить!.. Славка соскочил с постели.

— Не суетись! — сказал он. — Пойду Кларине твоей скажу, чтоб не волновалась там внизу. Радамантов этот, если и не отменил, то уж, по-моему, операцию твою отложил.

— Наверно, Славка прав, — поднялся и Юрка. — А я пойду жене позвоню, чтоб приезжала после обеда с машиной. Заодно и тебя подбросим, — сказал он Славке, догоняя его.

— Дело, — согласился тот. — Спасибо.

И они вышли. Я откинулся на подушку. Что-то менялось, но я не мог понять почему.

Первую разгадку я получил через несколько минут.

— Фу, ну и воздух у вас! Неужели проветривать нельзя? — раздался тихий голос, вежливый и добродушный. — Как ни отказывался, пришлось за палату взяться. А вообще-то я диагност. Укройтесь, а я немного окно приоткрою.

В палате стоял высокий полный мужчина в белом халате. Лицо его — да, как описать его лицо? — оно выражало отсутствие всякой страсти, всякой фанатической идеи, скорее благорасположение, было хорошо выбрито, благоухало одеколоном, щеки были полные и свежие. Он приоткрыл створку окна, причем прикрыл Пашу одеялом и заметил:

— Минутки на три, не больше, ладно, тезка? Меня Пал Палычем зовут, объяснил он всем. — А с твоим, тезка, делом я разберусь. Меня все равно на все консилиумы зовут. Ну вот, хоть дышать теперь можно…

Потом подошел к моей кровати.

— Главная проблема, конечно, с вами, Борис Григорьевич. Если вы позволите, я присяду на вашу кровать, чтоб не кричать.

Разумеется, я ему разрешил, удивляясь, но приятно удивляясь, что меня вдруг, наконец, начали звать по имени-отчеству. Это сулило и вправду благоприятную перемену в моем положении. Все так, но то, что я услышал, было как из прошлых времен:

— Ну начну с того, что, конечно, никакой операции… Я просмотрел все ваши анализы, записи специалистов, рентген, результат гастроскопии, температурный лист и как диагност могу сказать, что вам нужно прежде всего и только медикаментозное лечение. И скорее всего дома.

На мой вопрос-просьбу, нельзя ли разрешить жене снова посещать меня, чтобы ее пропустили, она внизу стоит, он тут же ответил согласием, заметив, что, как он понял, я многим обязан ей — она вовремя реанимацию потребовала, не оставила меня на ночную сестру, — ее уходу за мной, всем этим овсянкам, киселям, печенкам, а главное, улыбнулся он, внутренней поддержке. И вот тут-то и последовала какая-то несуразица, от которой я обомлел, первая версия смены политики по отношению ко мне.

Наклонился он доверчиво так ко мне, мол, понимаем друг друга, интеллигентные люди, и вдруг еле слышно шепнул:

— Раскрыли вредительскую группу, да-да, как в старые времена, во главе с Татем и Шхунаевым. Они говорят, что я был их третьей головой, но вы не верьте, я сам по себе. Вы если что, подтвердите, ладно? Медовой моя фамилия, фамилия у меня такая — Медовой, Пал Палыч. На них Сибилла Доридовна написала, раскрыла их преступную религиозно-сектантскую организацию. Мы вас отдаем вашей супруге. Но вы не должны никому-никому об этом!.. То есть в интересах следствия. Да и престиж, реноме, так сказать, больницы. — Говоря о реноме и неразглашении, он стал строг и серьезен. Даже тверд, сказал бы я.

Я невольно скривил рожу.

— Все понимаю, — возразил он. — Глупо, конечно, но вы сами всё понимаете, неровен час снова к нам в больницу попадете. Язва, она штука капризная и неожиданная. А сейчас я распоряжусь, чтоб супругу вашу к вам пропустили, а вам cito на гемоглобин сделаем. Если за восемьдесят перевалило, сразу завтра вас и выпустим. Или послезавтра. Чтоб старый Новый год дома встретили…

Он поднялся, такой высокий, полный, добродушный. Я бы даже сказал, элегантный, несмотря на свою полноту. Я ошалело посмотрел ему вслед.

Он тоже сумасшедший? Или это я сам все же схожу постепенно с ума?

Пришла незнакомая мне сестра, взяла кровь из пальца. Потом появился довольный Славка, как всегда подтягивая шаровары и обнажая в улыбке зубы-кукурузины. В правой руке он держал Кларинину сумку с продуктами. Поставил на тумбочку. И засмеялся уже в голос:

— Сейчас придет твоя. Увидела в коридоре Анатоль Алексаныча, как на него накинется! Прямо птица хищная! И когтит, и клюет. Думал — на куски разорвет. А он на цырлах перед ней стоит, только оправдывается, глазами хлопает да за бороду держится. Ни осанки, ни форсу.

— Так ты ей скажи, что его уже отстранили.

— Сам скажет. Думаешь, кому-нибудь охота такое выслушивать!

— А что она ему говорит?

— Да всё!

Вернулся довольный Юрка.

— Дозвонился. После обеда жена приедет. Иду назад, а мне Наташка глазки строит. «Пойдем, — говорит, — в перевязочную. Я тебе его обработаю». Да нет, ну ее! Надо дома сегодня чем-то отчитываться.

— Ничего, мужик молодой, отчитаешься! — хмыкнул Славка.

— Да вы, братья, сладко здесь живете, — вздохнул приблатненный. — Я вот шоферю, а и то не всегда получается. Один раз зато оттянулся на все сто! — Он гнусно улыбнулся, открыв золотые зубы. — Еду раз вечером, девица вдруг на дорогу выскакивает, останавливает, окраина, глухомань, темнота, пятиэтажки какие-то, овраг сбоку, а она перед машиной прыгает: «Помоги», — говорит. «Что надо?» — спрашиваю. А у нее отец помер, в гостях был и помер. А документы все в Клину, где он жил. Надо туда отвезти. «Помоги, — говорит, — что спросишь, заплачу». Поднялся я, оглядел, а он закостенел весь. Пришлось мертвяку поджилки подрезать, чтоб как живого рядом с собой усадить. Повез. Ее-то я сразу, как отъехали, трахнул, потом еще пару раз останавливался и натягивал. «Обещала — плати». Но довез, в полной сохранности, в комнату его занес. Денег, правда, с нее тоже стребовал. Все же работал, бензин тратил.

— Сволочь эти банки, тить, — ворчал в своем углу дед.

— Что творится! — прямо с порога начала распаленная Кларина. — Этот ваш святой Тать от всего отрекается. Даже будто не он иконостас клеил, а кто-то давно из больных. А голос у него такой тихий и вежливый, будто с прокурором говорит. И вообще он сожалеет, что не смог с Борисом Григорьевичем как следует о философии и литературе побеседовать. Чудеса!

— Где-то мент, значит, родился, — произнес приблатненный.

Кларина кивнула, как будто поняла его поговорку, и продолжила:

— А самое интересное, он уверяет, что больше не твой палатный врач, а потому всякую ответственность с себя за твое здоровье слагает. Что это значит? Ты как, милый? — Она склонилась надо мной. Поцеловала и принялась доставать из сумки продукты. — Что бы ни было, поесть все равно надо. Откуда силы иначе возьмутся.

— Обожди, — сказал я. — Это же всё его дела. — Я указал на Славку. — Он тут такую интригу провел!

— Да что я! — Славка прижал палец к губам, и я догадался: просил, чтобы я не рассказывал, что именно он сказал Сибилле, побоялся Кларину обидеть. Сменили, и слава Богу. Значит, домой скоро попадет.

— Да, — перебивая его, воскликнула Кларина, — я вчера наконец твоим друзьям-коллегам дозвонилась. Они так за городом десять дней и провели, как собирались. Помнишь, куда они нас на Новый год звали? Какое счастье все же, что мы не поехали! Не дай Бог с такой историей да еще в нашей провинции очутиться. Там бы мы тебя точно не вытащили!