Милонгеро - Галина Дмитриевна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тони тряхнула волосами.
– Тан Фуэнтес, прошу вас проводить меня в те самые покои. Посмотрим, смогу ли я что-то сделать.
Тан улыбнулся, чуточку склонил голову – и предложил Тони руку.
* * *Сам дом тоже был отделан в белых, голубых, кремовых тонах. Ничего яркого и кричащего, никакой позолоты – только посеребрение, и далеко не везде. И кое-где отделка из мрамора, малахита, бирюзы…
Воздушные драпировки, лепнина, прохлада и свежесть морского воздуха. Поколения денег и власти.
Когда все это въедается в кости и кровь, когда уже даже не привычка – образ жизни. Часто во всей этой красоте вырастают жестокие и подлые люди, которым нет дела ни до кого и ни до чего. Но здесь и сейчас Тони думалось иначе.
Тан Фуэнтес производил впечатление человека чести. И это было… приятно. И правильно.
Вот и галерея – белые мраморные колонны, вазы с розами, статуи в нишах стены…
Белоснежные двери.
И…
Тони искренне удивилась. Она не думала, что в этом доме найдется подобная комната. Но…
Вот здесь и сейчас не было ничего воздушного. Наоборот.
Тяжелая и темная дубовая мебель. Плотные шторы. Ковер цвета меда. И в то же время – светлые золотистые обои. И комната словно бы наполняется солнечным светом. Теплым, ласковым. Но… совершенно не в духе всего этого роскошного дворца.
– А я думала, здесь будет другая отделка, – вырвалось у девушки.
И неудивительно.
После мебели из легкого светлого дерева, после инкрустации перламутром…
– Бабушка говорила, что у нее сил не хватает на всю эту красоту, – грустно улыбнулся тан Фуэнтес.
– А сколько ей лет было?
Тони только сейчас сообразила… если тан выглядит ровесником сеньора Пенья… его бабушка? Ей-то сколько?
– Она была слабой, но магичкой. Могла прожить еще лет двадцать, – пояснил тан.
– Магичкой земли?
– Угадали, ритана.
Тони и гадать не пришлось. Столько зелени было в покоях умершей, столько цветов…
– И сад – ее рук дело? Верно?
– Сейчас, когда бабушки не стало, садовники стараются справиться. Но боюсь, часть своего очарования он потеряет.
Тони кивнула.
Вошла внутрь, прошлась по комнате.
Она не видела, как за ее спиной мужчины переглянулись, и сеньор Пенья поднес палец к губам, призывая к молчанию.
Тан Фуэнтес послушно кивнул и даже отступил на шаг. Совершенно бесшумно.
Тони коснулась ладонью тяжелого дубового стола. Пробежала пальцами по резьбе кресла. И показалось ей на долю секунды, что мебель… грустит. Или – не показалось?
Такое тоже бывает. Если мебель долгие годы жила рядом со своей хозяйкой, если сроднилась с ней и срослась… а этот гарнитур выглядел старинным.
И был старинным.
Ему уже лет двести было. С ума сойти…
Тони понимала, что этот гарнитур мог еще ее прадеда видеть. И впервые ощутила… недолговечность человеческой жизни. Бывают и вещи недолговечные, конечно. Но вот эти стол и стулья стояли здесь давным-давно. Вот именно в этой комнате. И радовались, когда ими пользовались. И любили своих хозяев.
Особенно последнюю хозяйку.
Тони, словно живую, видела невысокую старушку. С черными волосами, короткими и украшенными затейливыми гребнями, до самой смерти черными, разве что пара седых ниточек попадалась, но это ни о чем, с темными ясными глазами, хрупкую и изящную в длинных платьях.
И руки ее, легко играющие веером. Не тяжелым, конечно, бумажным, но изящным. Красивые, даже несмотря на возраст, длинные аристократические пальцы, украшенные кольцами…
И туфельки на невысоком каблучке. До самой смерти – каблучки, прическа, улыбка…
Да и не собиралась она умирать. Жила, радовалась жизни, мечтала праправнуков увидеть, а то и на их свадьбе погулять… и сил у нее хватало. Не на молодость – это и маги не могут. А вот на жизнь, на здоровье – вполне.
А что же случилось потом?
Тони коснулась старинного клавесина в углу. Инструмент отозвался под ее пальцами жалобным стоном, словно хотел рассказать, мечтал, но… не мог?
Или мог?
Тони опустилась на банкетку рядом с клавесином, коснулась пальцами клавиш… да никогда она не играла! Ей это было попросту неинтересно! Разве что в детстве, еще когда была жива мама…
Так давно…
Так…
Пальцы сами заскользили, ласково касаясь полированной слоновой кости. И девушка, словно наяву, увидела…
Вот пожилая женщина. Чем-то очень и очень довольная… чем?
Маленьким ручным зеркалом из слоновой кости. Удивительно изящным. Красивая резьба, желтоватая матовая кость, темное стекло с приятным золотистым отливом, в таком зеркале даже самая последняя дурнушка покажется загадочной и неповторимой. А уж пожилая женщина и вовсе налюбоваться не может.
Ни морщин не видно.
Ни седины.
Ни…
Ни ее самой?!
Тони едва не ахнула, схватившись за горло. Но пальцы не отрывались от клавиш. И она видела, видела, как золотистое стекло внезапно темнеет, как становится воронкой в другое измерение, как искажается лицо дамы, как хватается она за горло… и зеркало падает на туалетный столик.
А женщина оседает вниз.
И лицо у нее белое. И безжизненное. Что бы ни обитало в старинном зеркале, оно просто выпило даму до дна.
И вот картинка меняется.
Теперь в комнате служанка. Плотненькая такая, улыбчивая, она наводит порядок… видно, что жившую тут даму ей не особенно жалко. Она даже прикидывает к себе какие-то драгоценности, примеряет… не ворует… или?!
Одно из колец она прячет за корсаж платья. Так надежнее, карманы и проверить могут, а в бюстгальтер не полезут. Наверное.
И добирается до зеркала.
Берет его в руки, вертит, крутит… пожимает плечами… безделушка! А где его футляр? Вот, лежит рядом, надо убрать безделушку, но не рождена такая женщина, что не посмотрит в зеркало. Даже если рядом есть большое. Даже если она что-то решила украсть.
И она смотрит.
В этот раз зеркалу требуется куда как меньше времени. Видимо, потому, что оно имеет дело не с магичкой. С обычным человеком, не слишком одаренным.
Одно движение… и служанка оседает у туалетного столика. А зеркало падает в приготовленный для него бархатный футляр – и тот закрывается.
Никто и не заподозрил неладное.
И картинка меняется снова.
В этот раз дама средних лет садится у зеркала. По-хозяйски, увесисто, даже грузно… столик протестующе скрипит, когда на него наваливаются объемной грудью, но у такой не забалуешь. Еще и руками опирается.
И несчастная мебель замолкает.
Лучше не бунтовать. А то вообще на помойку выкинут. Сломают и выкинут.
Дама перебирает безделушки, которых в этот раз подозрительно мало, морщится, кривит губы…
Вот она доходит до футляра и достает из него зеркало. Взгляд…
И музыка обрывается каким-то совершенно жутким аккордом. А Тони сползает с банкетки на пол.
Голова кружится – просто убийственно! Хоть бы кто догадался про нюхательные соли! О-оо-оо…
* * *Сеньор Пенья и тан Фуэнтес действовали, не сговариваясь. Сначала они были откровенно удивлены. Когда девушка прошлась по комнате, словно лаская старую мебель.
Когда она присела перед клавесином.
И когда заиграла…
Вот тут побледнел уже тан Фуэнтес.
– Эту песню любила бабушка. Откуда она знает?
– Какую?
– Мой любимый, я твоя, я твоя, навсегда…
Сеньор Пенья пожал
