Письма о науке. 1930—1980 - Пётр Капица

Первое, это то, что Институт и жилое строительство закончены. Много сил и энергии мы потратили на то, чтобы добиться качества и быстроты. Кажется, здесь было сделано все, что возможно. Несмотря на все, я думаю, что удалось заставить строителей подняться выше их привычного уровня. Это было очень трудно, и без Вашей неизменной поддержки, конечно, мы были бы беспомощны.

Мне кажется, что лаборатория построена удовлетворительно, жилой дом немного лучше, а тот дом, где я живу,— хорошо. Обратный порядок был бы более желателен. Но все же и это хорошо, так как показывает, что строители наши все же чему-то научились и не абсолютно безнадежны.

Был произведен электромонтаж (проводов 18 километров и 2 километра труб). Это прошло гладко и прямо хорошо.

Получение английского оборудования закончено и тоже прошло хорошо, временами, когда шло через Лен-порт, даже очень хорошо.

Английское и советское оборудование на 90% установлено и пущено в ход. (Все, кроме гелиевого ожижителя, и тот только потому, что вышло недоразумение с трубками.)

Все в целом, мне кажется, получилось недурно и, если со временем мы изживем грехи строителей, то можно сказать — хорошо. Конечно, есть ошибки и оплошности, и во многом я сам повинен, но, даже учитывая их, мне хочется надеяться, что со временем мы с Вами будем гордиться этим Институтом и затраченное время и силы не окажутся потерянными.

Теперь кадры. Самое удачное — это смена Ольберта и приход О. А. [Стецкой]. Ту поддержку, которую я получил от Вас для того, чтобы получить Ольгу Алексеевну, я исключительно ценю. Я думал, что О. А. будет хорошим помощником, но она оказалась куда лучше, чем я мог предполагать. Она исключительно хороший товарищ и первоклассный работник. Ее настойчивостью и выдержкой по отношению к строителям только и можно объяснить, что Институт приобрел человеческий вид. Электромонтаж был проведен всецело ей и блестяще. Она хорошо разбирается в людях, подняла дисциплину и хорошо ведет администрацию. Теперь она принимает участие в работе по турбинке и хорошо разбирается в чисто научных и технических проблемах. Я думаю, что постепенно я смогу ей передать все те области работы в Институте, где замешаны технические проблемы. Только благодаря ее помощи я могу найти время для спокойной работы над своими проблемами.

Мне было бы очень приятно и это было бы совсем справедливо, если Вы, при удобном случае, отметили бы ее работу.

Научные кадры, как Вы знаете, мы набираем помаленьку. Пока у нас 4 человека, и вообще не будет многим больше. Работа в Институте началась в октябре, и, конечно, за этот срок они не могли выявить себя. Пока что меня в них поражает отсутствие выдержки и внутренней дисциплины в работе. Но в них есть энтузиазм, и это очень хорошо. Мне кажется, что двое из них могут развернуться[69]

Но главные мои заботы поглощал научно-технический персонал. 5 монтеров, 8 механиков, 2 столяра и 1 стеклодув. Они должны быть человеческой основой лаборатории. Научные работники могут и даже должны протекать через Институт, а они должны оставаться. Их надо научить обращаться с аппаратурой, научить делать научные приборы с интересом и пониманием. Вообще, я ими доволен, у них тоже есть энтузиазм, это главное. Но в них еще больше отсутствует умение дисциплинированно работать, они очень много обсуждают, не умеют быстро принимать решения и идти прямо и коротким путем к цели. Организовать и учить сразу столько человек — нелегко и берет много времени (ведь они набраны с заводов, отовсюду, совсем сырые). Когда лаборатория растет нормально, помаленьку, тогда воспитание персонала идет само собой, а тут сразу 16 человек. Поэтому помощь и пример моих английских сотрудников Лаурмана и Пирсона оказались, как я и думал, весьма существенны. Они уже работают полгода, и я рад, что удастся продлить их пребывание еще на полгода, по крайней мере. Они хорошо сошлись с остальными работниками.

Научная работа в Институте началась по-настоящему в октябре. Правда, пока что темпы ее плохие, но это, конечно, потому, что хромает общая организация и хозяйство. О том, что мы делаем, я подробно писать не буду, напишу к будущему Новому году, если что-либо выйдет. Пока что лучшие надежды подает работа над турбинкой, новым гелиевым ожижителем и над Зеемановским эффектом. Все это я Вам показывал. Но Вы, пожалуйста, помните, что пока эти работы не закопчены, они могут упереться в тупик, поставленный природой или ограниченностью наших умственных способностей, и привести к нулевым результатам.

В административно-хозяйственной жизни Института мы с О. А. боремся дружно за упрощение и уменьшение аппарата. Я возлагаю большие надежды на введение новой системы финансово-бухгалтерской отчетности. Ведь 7 месяцев пошло на то, чтобы ее родить. Родилась она только благодаря Вашей поддержке и несмотря на то, что НКФ только и мечтал, чтобы произвести аборт. Я об ней думаю без всякого удовольствия — ведь мне пришлось потратить немало времени на то, чтобы разобраться в основе наших финансово-бухгалтерских процедур. Это чертовски скучно. Напомнило мне ученические годы, когда учил катехизис. Тоже весьма скучный и формальный предмет и тоже бесполезный для научной работы. Но иначе, конечно, роды не могли бы состояться. <...>

Немало внимания я уделил и Академии наук. Насколько я мог, я внимательно следил за ходом ее работы. Я был на двух-трех заседаниях Президиума и принимал участие в строительной комиссии. Теперь я устранился от систематического участия в ее работах и только оказываю помощь по отдельным вопросам и согласился принять участие в [рассмотрении] вопросов снабжения. Свою точку зрения я отчасти высказал в своем письме к тов. Н. П. Горбунову, копию с которого я Вам передал[70]. Я в корне расхожусь с теперешним направлением работ АН. Задачи АН, мне кажется, ясны: это организовывать и направлять научную работу страны согласно запросам нашего хозяйства и идеологии. Первое, конечно, организовать, то есть наладить хозяйство. Это очень важный и серьезный вопрос, он включает в себя подбор кадров, оклады, снабжение, печатание, строительство и пр., и вообще все вопросы научного хозяйства. Тут в АН полный кавардак и беспорядок. Я могу говорить об этом с полным авторитетом, так как, организовывая свой Институт, я решительно никакой помощи от АН не получал. Я организовал свое снабжение, я добился быстроты в получении заграничных заказов, подобрал кадры, организовал финансовое хозяйство, и все, не прибегая к помощи АН. Помогали только Вы, и больше никто. Не потому, что через Вас было проще, а потому что АН в этих вопросах просто-напросто импотентна.

В своем же Институте я обратил исключительное внимание на вопросы организации не потому, что это интересно, но потому, что без этого нельзя обойтись в развитии здоровой научной работы. Этим моментом нельзя пренебрегать н в работе АН, поэтому на данном этапе все силы и энергия руководителей АН должны быть направлены как раз на такие вопросы, а этого нет. <...> Ее ведет Кржижановский, одаренный воображением, которое уносит его за облака, далеко от жизни. Он говорит много об общественности, но, по существу, ее не замечает, поглощенный своими фантазиями, совсем не способен объединить и подобрать работников АН, организовать их работу. А в этой, прозаичной на первый взгляд работе и есть тот фундамент, без которого нельзя строить «самую передовую в мире науку». Под этим углом вся работа АН приобретает карикатурный характер. Тов. Кржижановский уподобляется вознице, который выводит на международную арену неподмазанную, плохо сработанную колесницу, запряженную полуголодными лошадьми, и уверяет, что она самая замечательная в мире, и долго говорит о тех 12 замечательных пробегах, которые он собирается сделать. Получается просто словоблудие.

Я придаю исключительное значение организации нашего научного хозяйства на данной стадии нашей научной жизни. Со своей стороны, за этот год я много потратил сил, добиваясь быстроты и точности снабжения. Что касается импортного снабжения, то тут были большие неполадки. Но я думаю, что если Вы будете меня и впредь поддерживать, как Вы делали до сих пор, то удастся добиться порядка. <...>

Но вот наше отечественное научное снабжение скандально плохо. Первый раз я Вам писал по этому поводу 15 ноября 1935 г. С тех пор писал письма, записки то Вам, то тов. Бауману и, помните, особо резкое письмо Пятакову, все с интервалом не менее 2-х месяцев, а результат — полный нуль. Пока Вы только обещаете, но, по существу, ничего не сделано. Это очень нехорошо, я же чувствую себя в роли Дон Кихота, борющегося с ветряными мельницами.

Сейчас для меня, как ученого, вопрос налаженного научного хозяйства самый важный. Ведь приборы, материалы нужны ученому так же, как музыканту хороший инструмент, на котором он играет. Пока что нашего ученого можно уподобить пианисту-виртуозу, которому предложено играть на разбитом, ненастроенном рояле, в котором к тому же не хватает многих струн. Я еще раз говорю, что развивать свою научную работу могу только благодаря тому, что Резерфорд присылает мне все, что нужно. Без этого, конечно, я работать не мог бы. В том, что я недостаточно добиваюсь улучшения в этом направлении, Вы навряд ли сможете меня упрекнуть, а [за] то, что [спустя] 14 месяцев мы стоим на том же месте, краснеть должны Вы. <...>