Щит побережья, кн. 2: Блуждающий огонь - Елизавета Дворецкая

– Постой-ка, ясень копья! – быстро вставил Гельдмар хёльд, едва лишь Брендольв запнулся, чтобы вдохнуть. – Я не знал Фрейвида Огниво и не знаю, был ли он предателем. Но западный берег не мог этого не знать. Если бы люди с запада не верили Фрейвиду, они не пошли бы за ним в войско. А раз они пошли…

– Значит, он был для них достаточно хорош! – крикнул чей-то густой голос с поля, и народ глухо загудел. – Не конунг дает звание хёвдинга, а тинг, тингу и отнимать его!

– Откуда мы можем знать, что Стюрмиру конунгу и наш хёвдинг не покажется слишком гордым? – закричало сразу несколько голосов.

– Он не слишком-то хорошо себя показал! Лучше бы он оставался за морем!

– Без него не убивали знатных людей!

– А что с войском? – пытался перекричать всех Гельдмар хёльд. – Войско западного берега осталось или ушло?

– Да, да! Ушло или осталось?

Все опять примолкли. Брендольв молчал. Он понял, что этот спор ничего не даст, потому что восточный берег уже все решил. И решил совсем не то, чего ждет Стюрмир конунг, которому так нужна поддержка. Ему, последней надежде Квиттинга, Брендольв должен был привести войско; он отдал бы всю свою кровь, если бы из каждой капли мог сотворить воина. Но этого он не мог. От него требовалось другое: убедить этих людей, каждый из которых так же верил в свою правоту, как и он сам, и так же имел на это право. Как переломить волю этой толпы? Здесь нужны нечеловеческие силы. Они ждут ответа, который станет для них не причиной, но поводом отказать. Брендольв знал, что правдивый ответ погубит его; но разве он мог солгать?

А волна гнева в душе поднималась все выше; он быстро наливался краской и уже не желал считаться с доводами рассудка.

– Эти трусы разбежались по своим крысиным норам! – злобно, почти с торжеством выкрикнул Брендольв, с наслаждением чувствуя, что обидные слова ранят и каждого из тех, кто его слышит. – Так им и надо! По волосам и гребень! Видно, они были не лучше своего хёвдинга!

Теперь зашумело все поле разом. Люди отлично поняли и чувство Брендольва, и брошенное им обвинение.

– Целый берег – предатели! Так не бывает!

– Предатель бывает один! А когда много – значит, что-то с самим конунгом не в порядке!

– Это конунг скорее предатель, если люди ему не верят!

– Он думал только о своей гордости, а не о Квиттинге!

– Он продал победу за свою глупую спесь! А мы иди за него умирай! Не пойдем!

– Не пойдем!

Брендольв слушал, тяжело дыша от ярости и не находя слов. Какая-то лавина катилась прямо по нему, стучала по плечам, унося в пропасть остатки надежды и стаскивая туда же и его самого. Все рушится; ему хотелось дико закричать, разбить, сломать что-нибудь – переломить стихийную волю этой толпы, называющей себя тингом. Не верилось, что это – все, что поручение конунга окажется невыполненным, надежды – обманутыми, вера в победу – разрушенной. Но что он мог – одинокий и такой маленький против людского моря? Тысячи глаз выпили из него силу и веру, оставили только отчаяние – этого горького питья никто не хотел.

В бешеном порыве Брендольв оглянулся, выискивая хоть какую-нибудь поддержку. Сейчас он был готов схватиться за всякого сомнительного друга или обрушиться на всякого врага, лишь бы дать выход своим чувствам.

Позади него стоял Хельги хёвдинг и молчал. Даг тоже молчал, прямой и неподвижный, как клинок. Он уже понял, к чему клонится дело, и мучительное внутреннее чувство разрывало его на две части. Стюрмир конунг, с которым они вместе бились в Волчьих Столбах и с которым простились по-дружески, надеясь и дальше биться вместе против общего врага, стоял перед ним как живой. Совесть, честь, чувство верности другу требовало, чтобы он шел на помощь Стюрмиру. Но что он сможет сделать один? А человеческая река катилась в другую сторону, и Даг не мог встать против ее течения.

– А ты что молчишь, Хеймир сын Хильмира! – яростно, требовательно крикнул Брендольв, не умом, но чувством угадав, с кого надо спрашивать ответ. – Твой отец обещал дать войско Стюрмиру конунгу! Уж наверное, ты об этом знаешь! Скажи: намерены вы выполнить обещание? Или тоже струсите?

Хеймир и бровью не повел в ответ на оскорбление, на этот раз высказанное вслух. Голос Брендольва был разорван ветром на клочки и унесен; нечего трудиться собирать.

Но все же Хеймир шагнул вперед и сделал легкий знак рукой. Посланец Стюрмира больше не стоил особого внимания, а с толпой еще нужно говорить. У малых волн мудрости мало, зато самих их много.

И толпа замолчала. Сотни глаз смотрели на Хеймира, но и он смотрел на толпу. И каждый в толпе чувствовал, что взгляд этого прямого, высокого, уверенного человека забирает частичку силы, что его величавая фигура незримо растет, поднимается головой под облака, а корнями уходит в глубь нижних миров, что он, как сам Иггдрасиль, объемлет и держит на себе весь мир. И каждый, измученный тревогой за судьбу дома и семьи, уставший от тяжелых ожиданий и раздоров, грозящих общей гибелью, смотрел на него как на вернувшегося бога, который укажет, куда идти. Который пообещает мир и благополучие, и только за это обещание люди пойдут за ним куда угодно.

– Мой отец, Хильмир конунг, обещал дать квиттам войско, чтобы они могли защитить себя! – не напрягая голоса, начал говорить Хеймир, но его услышали все, и каждая душа ловила его слова, как капли воды при жажде. – И он не отступит от своих обещаний. Но помогать стоит тому, кто сам помогает себе. Есть поговорка: никто не спасет обреченного. Стюрмир конунг принес на Квиттинг новый раздор и смерть. Если вы, люди Квиттингского Востока, сочтете его достойным вашего доверия и дадите ему войско – слэтты будут биться вместе с вами. Но если вы не пойдете за ним, то мой отец не пошлет слэттов умирать вместе с конунгом, от которого отвернулась удача. Конунг без людской веры – дерево без корней. Решайте, квитты. Ваша судьба в ваших руках.

И снова наступила тишина, но это была другая тишина. Каждому из собравшихся льстило, что сам конунг слэттов устами своего сына как бы советуется с ними, с хёльдами, бондами и рыбаками, но эта честь внушала и ужас. Каждый ощутил себя стоящим на тонкой грани между прошлым и будущим, между двумя разными мирами, каждый из которых был его судьбой. И сейчас будет сделан выбор, которого за тебя не сделает никто. Великие герои древности выращивали свою судьбу сами. Но здесь собрались не герои, а люди, которые хотели жить и каждый из которых имел на это право.

– Неужели вы покажете себя трусами! – ясно и зло в общей тишине выкрикнул Брендольв, обводя глазами молчащее поле тинга. Он тоже ощутил качание весов и бросал на свою чашечку последнее, что у него было: презрение. – Слэтты хотят вас купить, и вы ради них предадите своего конунга! Хотите быть рабами конунга слэттов!

– Мы не хотим быть рабами чужой злой судьбы! – сдержанно и сурово ответил ему Гельдмар хёльд. Хёвдинг по-прежнему молчал, и этот старик, когда-то бывший воином, а теперь немощный и хромой, вдруг стал общим голосом тинга. – Если у конунга злая судьба – зачем нам гибнуть вместе с ним? Мы не хотим, чтобы о нас складывали саги. У нас – дома и семьи. Мы хотим защитить их. И если ты, – старик обратился прямо к Хеймиру, больше не глядя на Брендольва, – от имени твоего отца поклянешься дать войско, чтобы оно вместе с нами защитило наш берег, то мы пойдем с тобой.

Он сказал именно так – «пойдем с тобой», хотя Хеймир вовсе не звал кого-то за собой. Но все знали, что это так, что он – их новый предводитель, которого они сами уже выбрали, выбрав в нем свою судьбу.

– Трусы! Предатели! – яростно крикнул Брендольв, уже зная, что это бесполезно, и стремясь хоть чуть-чуть облегчить душу. – Вы предали конунга, вы предали всех квиттов! Дрожите за свои норы, за свои шкуры! Вам дела нет, что север разгромлен, что запад и юг…

Толпа загудела, сначала сдержанно, потом все громче: она сделала выбор, она была едина и сильна, и одиночка больше не имел права осыпать людей оскорблениями, которые уже ничего не решают. Но Брендольв яростно кричал, не заботясь, слушает ли его хоть кто-нибудь, и не зная, что его слова больнее всего ранят именно того человека, который в душе соглашался с ним, но молчал, уважая право правды большинства, – его бывшего лучшего друга, стоявшего в шаге позади.

– Нет, вас поманили хвостом от селедки, вы и разбежались! Как хотите! – выкрикивал Брендольв, желая одновременно и раздавить эту подлую толпу силой своего презрения, и убраться от нее подальше, как от навозной кучи. – Сидите дома, трусливые крысы! Сидите! Если никто из вас не хочет драться и умереть, как пристало мужчинам, – я пойду один! Я никого не зову за собой! И если понадобится, я один буду драться за весь Квиттингский Восток! И за тебя! – Брендольв обернулся к молчащему, красному и потному Хельги хёвдингу. – Хёвдинг! Ты достойная глава всех этих людишек! Понятно, почему они тебя выбрали – ты такой же трус, как они! Забудь, о чем мы там договаривались – я не буду твоим родичем! Я разрываю обручение! И твой меч…