Любой ценой - Валерий Горшков

Неудивительно, что уже после третьего по счету трехдневного «заезда» детдомовцев на базу Ярослав выделил из класса настырного коротышку Гнома. После занятий по химзащите он отозвал его в сторону и, глядя сверху вниз в блестящие, полные надежды и азарта глаза конопатого шестнадцатилетнего волчонка, спросил прямо и без экивоков:

– Зачем тебе это, Данила? Только – честно.

– Я хочу стать таким же, как вы, Ярослав Михайлович, – без запинки ответил Гном.

– А точнее, – Охотник внимательно и серьезно разглядывал мальчишку, следя за каждым движением его лица.

– Я хочу стать лучшим из лучших. Я не хочу, как Пашка Лебединский, становиться рядовым офицером, одним среди сотен тысяч подобных. Меня абсолютно не интересуют ни звания, ни возможность стать генералом. Что бы там по этому поводу ни говорил одноглазый дедушка Кутузов… Я лишь хочу быть полезным своей стране, хочу знать и уметь то, что поможет мне побеждать врага и выполнять самые сложные задачи командиров.

– Значит, хочешь стать военным. Почему?

– Вся моя семья – мама, отец, старшая сестра и младший брат, которому было всего три месяца от роду, – погибла. В Минске, в самом начале войны. Я пошел в магазин за хлебом, а в это время начался налет. В дом, в котором мы жили, попала авиабомба. Ничего не осталось. Только груда кирпичей… Все дальние родственники тоже погибли, позже… Кто где. У меня нет никого… Я хочу стать настоящим специалистом, для того чтобы в будущем такое уже никогда и ни с кем у нас в стране не повторилось. А для этого мало, вооружившись до зубов, поджидать нападения врага на своей земле. Нужно давить гадину в зародыше. А значит, действовать первым, по другую сторону государственной границы! Только так!

– Жестко. Сам придумал или прочитал где-нибудь?

– А что, скажете я не прав?! – резко взвился, сверкнув разноцветными глазами, Данила. – Не прав, да?!

– Да нет, брат, – вздохнул, покачав головой Охотник. – Наоборот. Ты слишком уж прав. Не по годам и, прости, не по образованию. В школе таким серьезным предметам, как безопасность государства, не учат. Поэтому-то я и спросил насчет «прочитал». Не обижайся, Данила.

– Ничего я нигде не читал, – чуть успокоившись и вильнув взглядом в сторону, сквозь зубы процедил Гном. – Это же ежу понятно! Еще Цезарь сказал: «Самая лучшая защита – это нападение». Но только не открытое, в лоб. А тихое и незаметное. Когда ты уже там, решаешь задачу, а противник об этом ни сном ни духом.

– Хм, – на губах Ярослава появилась улыбка. Но отнюдь не снисходительная или, тем более, насмешливая. Наоборот. Слова мальчишки, как горячая волна, проникли в самое сердце Охотника, окатив его теплом.

«Пока у нас в России есть такие парни, страна может спать спокойно», – вдруг подумал Ярослав, в упор разглядывая стоящего перед ним проницательного и решительно настроенного конопатого пацана.

– Я знаю, что слишком дохлый и малорослый, – дрогнувшим голосом продолжил Гном, – и таким меня в разведчики вряд ли возьмут. Но я стараюсь. Я должен стать лучшим. И в конце концов заставить дяденек с большими звездами, от которых все зависит, относиться ко мне серьезно. Вы… мне поможете, товарищ капитан?! Ярослав Михайлович!

– Помогу, парень. Но – только с двумя условиями, – выдержав паузу, сухо предупредил Охотник. Положил ладонь на плечо Гнома, слегка стиснул: – Первое. Ты должен сделать так, чтобы в будущем я никогда не пожалел о том, что взял тебя к себе в группу. И – второе. Ты должен пообещать, что все знания, которые ты получишь в течение ближайшего года от меня и подполковника Дубовского, никогда и ни при каких обстоятельствах не будут использованы для злого дела.

– Я клянусь! – без раздумий, буквально перебив Ярослава, с жаром выпалил Гном. – Вы не пожалеете!

– Тогда добро, Данила, – Охотник убрал руку с плеча буквально пожирающего его благодарным взглядом парня. Помолчав, спросил, неожиданно даже для самого себя:

– Чем ты занимаешься в свободное от уроков время?

– По-разному, – пожал плечами Гном. – Или в библиотеке сижу, в читальном зале, или в спортзале тренируюсь. Правда, там инвентаря-то почти никакого нет… Или просто лежу на кровати, смотрю в потолок и мечтаю. Особенно по ночам. Нас ведь за территорию детдома почти не выпускают. Только раза два в месяц, всем скопом… В кино… Учимся на первом этаже, живем на третьем. Скукота. Скорее бы закончить десятый класс! Даже во сне иногда вижу, как мне аттестат вручают. Правда.

– И что, в самоволку совсем не бегаешь? – хитро прищурился Охотник, изогнув одну бровь. – Ой, не ври.

– Ну, – замялся Данила, – иногда бегаю. Особенно когда трудовик, дядя Петр, по ночам дежурит. С вечера напьется и спит до утра. Тогда – лафа. Пацаны на голове ходят. Мы с Пашкой Лебедевым обычно к жуликам из Лимонихи ходим. Лимониха – это они квартал свой так называют. Гуляем. В карты играем. Иногда выпьем чуть-чуть, за компанию. По чердакам лазаем. По крышам, когда тепло… Один раз даже с другими пацанами, с соседнего квартала, вместе дрались, толпа на толпу. Человек по пятнадцать с каждой стороны. А потом от милиции по проходнякам убегали. Весело было… Мы с Пашкой для них уже почти как свои. Только в дела их воровские не лезем и «на работу» не ходим. Они там все о тюрьмах говорят, словно другого будущего для них нет и быть не может. А у нас с Пашкой другие планы на взрослую жизнь. Он хочет подводником стать. Я – разведчиком. «Лимонские» понимают. Никто не в обиде…

– Где, ты говоришь, находится твой детский дом?

– На Петроградке. Оттуда, если на крышу залезть, весь город видно.

– Значит так, Гном, – Ярослав серьезно взглянул на парня. – Давай договоримся. Я беру тебя к себе в группу, а ты раз и навсегда прекращаешь шляться с хулиганьем. Пойми, дурья башка, я просто не хочу, чтобы ты, по глупости или случайно, просто потому, что оказался рядом с жульем, угодил в скверную историю и так нелепо сломал себе жизнь. Глупости закончились. Ты взрослый пацан, почти мужчина…

– Почему почти?! – обиженно буркнул Данила. – Была у меня уже девчонка. Маринкой звали.

– Я о жизни, а не о бабах речь веду, юноша, – вздохнул Охотник. – Выбрал свою дорогу, уверен в ней – так иди, что бы ни случилось, и не сворачивай! Все, что мешает, – долой!.. В общем, тебе решать, Гном. Я, как ты понимаешь, не смогу проверить, бросил ты это дурное дело или нет, но мне вполне достаточно твоего честного слова.

– Я согласен, – кивнул Данила. – Больше не пойду к ним. Никогда. Сейчас конец февраля. До окончания десятого класса всего четыре месяца осталось. Обойдусь как-нибудь без самоволок.

– Отлично, курсант Найденов. Тогда следующий вопрос. На блины с маслом ко мне в гости придешь? У меня, брат, послезавтра семейный праздник. Новоселье. Я ордер на две комнаты в самом центре Ленинграда получил. И позавчера даже переехал, с вещами. А вот отметить это событие забыл. Поужинаем вместе. Жена будет рада. Ну, как?

– Не знаю, – заметно растерялся Данила, не ожидавший такого резкого поворота в судьбоносном для него разговоре с инструктором. – Я… конечно… с удовольствием… Ярослав Михайлович! Но меня вряд ли…

– Насчет детдома не беспокойся, я улажу, отпустят, – махнул рукой Охотник, улыбнулся и вовсе уж по-дружески потрепал конопатого подростка по коротко стриженным волосам.

– Значит, договорились? Завтра вечером вместе с классом отчаливаешь обратно в Питер, а послезавтра, в воскресенье, ближе к обеду, я заеду за тобой. Лады? Вот и отлично. Сейчас иди. Обедай. Запасайся силой. А я документ о твоем переводе из общего стада в отдельную группу оформлю… Самохвалов вас, как новичков, часа три на морозе мариновать будет. Ничего. Первый и, возможно, последний день строевым шагом плац шлифуешь. У меня в группе на такую чепуху времени нет. Мы с подполковником Дубовским будущих бойцов, а не паркетных шаркунов готовим. Так-то, брат Гном. Ну, все, можешь проваливать. Увидимся еще. Сегодня ночью я по режиму дежурю. Если не уснешь – приглашу в каптерку, на чай…

– Я глаз не сомкну, – пообещал сияющий как новогодняя елка Данила и почти бегом рванул в столовую.

Подперев плечом стену, сложив руки на груди и провожая парня задумчивым взглядом, Охотник сам у себя спрашивал – что именно, какая неведомая сила заставила его вдруг ни с того ни с сего взять и пригласить мальчишку в гости? Тем самым приблизив его к себе и одним махом сорвав, уничтожив ту гигантскую, непреодолимую для остальных пацанов дистанцию между прошедшим всю войну инструктором и выдернутым из-за школьной парты безусым курсантом? И тут же сам себе ответил: глядя на Данилу, он словно смотрит в зеркало и видит самого себя. Конечно, их судьбы различны и непохожи, как красное и черное. И все же… В какой-то неуловимый момент, по ходу занятия по химзащите, незаметно наблюдая за самым маленьким в классе Гномом, за тем, как тот, сидя в гордом одиночестве на задней парте, с едва ли не открытым ртом внимает каждому произнесенному им слову, Ярослав вдруг со всей очевидностью понял – он нужен этому сильному духом, но совершенно одинокому, щуплому конопатому пацану, возможно, как никто другой. Нужен так же, как ему самому в тридцать третьем оказался жизненно необходим профессор Сомов. Ведь теперь трудно себе даже представить, как сложилась бы дальнейшая судьба Славы Корсака, проигнорируй Леонид Иванович неожиданный и осторожный вопрос подошедшего к нему после лекции студента-первокурсника о не совсем обычного вида костяшках на пальцах рук. И вообще – был бы он сейчас жив?..