Дурнишкес - Витаутас Петкявичюс

-    Этого требует Европа...

И опять я сравниваю, опять спрашиваю себя: что есть для нищего сума, и что есть для свободного человека миллион?

-    Послушай, Артурас[52], ведь это не ураган повалил забор твоей усадьбы. Там была траншея, выкопанная под коммуникации, земля просела, забор повалился и показал всем границу твоего участка. Сдай немножко назад...

-    Это дело принципа.

А принцип очень прост: если могу, значит, я прав.

-    Я не хотел гражданской войны, - сказал Р.Паксас.

-    Из-за чего?

-    Чтобы доказать свою правду.

Сколько на свете людей, столько и правд. Как хочется человеку доказать, что он прав! Наверное, это очень здорово, но не мешало бы знать, что все праведники мира шли до конца, только убедившись, что их правда нужна людям. А правда Паксаса?

А вот Ю.Борисов:

-    Будут ещё те заводы! Главное, что я в борьбе за него понял, как мне нужно жить...

Откуда в человеке берётся такое спокойствие и вера в самого себя? Когда ему ничто не угрожает, когда он знает, что ничего предосудительного не совершил, он не ждёт за это никакой платы - ни доброй, ни злой, одного лишь чувства моральной удовлетворённости: Юра, ведь ты можешь!

А те охломоны, продув, оправдываются:

-    Не виноватые мы, этого требует Европа!

А ты, дурачок, поезжай туда и проверь, как там на самом деле.

Надо будет проверить, поскольку дальше ехать некуда.

За Европой - Африка. Поэтому при работе над этой книгой я был вынужден пользоваться не только информацией продажных, тенденциозных, торгующих своей совестью СМИ, но и правовыми актами, официальными протоколами. В первую очередь я ознакомился с доступными мне материалами о взлёте Ю.Борисова, главы компаний "Авиабалтика" и “Спаркас”, т.е. как он стал совладельцем этих фирм и крупнейшим спонсором избирательной кампании Р.Паксаса. И опять я стал невольно сравнивать этих людей: оба - авиаторы, оба - предприниматели, примерно одного возраста и одинаково склонные к руководству другими людьми.

После распада Советской армии Юрий Борисов, военнослужащей в третьем поколении, встал перед неизбежностью перехода к гражданской жизни и необходимостью, начиная всё с нуля, подняться после устроенного жуликами делового нокдауна и поднять помогавших ему товарищей. Для него и его окружения это был вопрос жизни и дальнейшего существования. Будучи прижатым к стене, он не растерялся и начал бескомпромиссную борьбу с окружающими негодяями. Он хорошо усвоил, что его личный успех кроется в возглавляемом им коллективе, как говорится, каждый член его команды носит маршальский жезл не в кармане хозяина, а в собственном рюкзаке. Казалось, нужно совсем немногого

- лишь бы каждый осознал и трезво оценил такую возможность, но добиться этого оказалось труднее всего. Юрий не стал искать счастья на стороне, искать вокруг себя виноватых, свою борьбу он начал с себя...

Роландас Паксас в политику попал не совсем случайно. Человек энергичный, неплохо начавший свой бизнес, однако политику он поначалу воспринимал виде ландсбургистской лозунгомании. Поэтому, когда основательно потрёпанные в политических баталиях консерваторы занялись поисками “свежей крови”, он быстро выделился и поднялся наверх.

В своих поступках и в политике он тогда ещё не был ни консерватором, ни либералом. Скорее, это был человек, обладавший некоторыми навыками управленца, поэтому он почти по-военному привёл за собой восходящего на деловом небосклоне Артураса Зуокаса. Этот дуэт стал звучать в республике. К ним не преминула примкнуть не лишённая нюха журналистка Дале Кутрайте. Сделав несколько репортажей о Паксасе, она поняла, что это - не рядовой человек и что около него она может воссиять звездой первой величины. Поэтому она взяла на себя роль главного имиджмейкера Паксаса и так о нём растрезвонила, что создалось впечатление: в Литве появился новый политический светоч. Вместе с тем, она, в полном согласии с собственным вкусом и разумом, так его феминизировала в глазах общественности и превратила его в такого подобного Гентвиласу лидера базарно-бабского типа, что он даже не заметил, как стал рупором Ландсбургаса и идолом "вязаных беретов"[53]. Разумеется, с гентвиласовскими вывертами. Это как раз и требовалось консерваторам, заплутавшимся в трёх соснах - самовнушённом величии своего мессии, невежестве в государственных делах и неукротимом желании управлять, наживаться и угождать своим американским заступникам.

Поднявшись к высотам провинциальной политики, Паксас очень быстро уверовал в собственную исключительность и перестал считаться с теми политическими пиратами, которые его возвысили и поставили рядом с собой. Ещё хуже: он так до конца и не понял, для чего был нужен консерваторам, и чего эта свора в действительности от него хотела. Он всё ещё верил в идеалы, порядочность политиков, в нём ещё не угасло мужество лётчика, воспитанное рискованным видом спорта упорство, в нём ещё не погасла, как в торгашеском мозгу Зуокаса, любовь к человеку, он ещё верил в своё призвание и, имея твёрдый характер, довольно быстро понял, что с подрезанными крыльями, когда ещё вдобавок держат на привязи, далеко не улетишь. Так появился конфликт личности и партийности, началось раздвоение. Этого не сумел заметить даже такой своекорыстный политикан, как Гентвилас, который поспешил прицепить свой шаткий партийный вагончик к новому и, по его мнению, полному энергии политическому локомотиву. Паксаса избирают лидером либерал-центристов. Благодаря ему рейтинг этих политических фанфаронов в глазах общественности растёт. Ради будущей выгоды Э.Гентвилас даже делает шаг в сторону, полагая, что Паксас - всего лишь остриё их политики, а само копьё твёрдо удерживается в руках партии.

Так у Адамкуса возникла идея “новой политики”, хотя ни он сам, ни Паксас не задумывались, что может означать эта "новизна". Еще не успев родиться, она на третий день была похоронена, когда, не добрав нужных сил, центристы и консерваторы пустили в свою крепость только что сооружённого Троянского коня с броской надписью на старой сбруе - “социал-либералы”. В тот период почти все политологи в том карточном домике “новой политики” уже успели увидеть иолуфюрерское, полуамериканское желание, ничего не меняя, ввести никому не понятный новый порядок, а на деле - защитить интересы, карманы и своеволие новой элиты, чего не сумел сделать изгнанный понапрасну Гедиминас Вагнорюс со своей политикой “чистых рук”.

Всё произошло так быстро, что даже самому Паксасу было трудно понять, как это он, обыкновенный лётчик, ещё не совершив ничего ни для себя, ни для своего народа, стал премьер-министром, т.е. первым человеком в Литве. Даже не спрашивая благословения американцев. Коалиция распалась.

Так появился нержавеющий артуро-альгирдовый тандем Паулаускаса и Бразаускаса, так взлетевшая с плакатов душа орла не нашла своего тела, а дух Дарюса и Гиренаса несколько раз пролетел под железобетонным мостом[54] и был оплёван консерваторами с головы до ног. Зачем новичку летать, если приручившим его старым навозным жукам суждено только толкать впереди себя навозные катышки? Вот это - их политический бильярд. На иное они не способны, вырастить жемчужину в навозной куче у них не получается.

Однако Р.Паксас, получив подзатыльник, не спасовал перед этими политиканами и решил поквитаться. Он стал создавать свою партию.

Тем временем выбравшийся из разрухи Ю.Борисов пишет:

“Чудеса сами по себе не рождаются, их нужно создавать. Всё решают люди, команда, а руководитель только генерирует полезные для всех идеи и цели”.

Поэтому он обратился к науке, написал ещё одну научную работу, основанную на анализе собственных ошибок. Защитил её в академии и применил на практике. Появилась общая цель, поэтому команда трудится на него, а он - на команду.

Паксас так скрупулёзно своих ошибок не анализировал, просто было некогда и не с кем. В его команде не было ни одного равного ему человека. Хотя его цель была тоже грандиозной и амбициозной, но была она только частичной, брошенной судьбой ему под ноги. Если перед одним жизнь ставила гамлетовскую дилемму - быть или не быть? - то перед другим - всего лишь вопрос венецианского купца - брать или не брать. Не заработать, не добиться, просто - брать или не брать. Эта дилемма была настолько неожиданной, внезапной, такой внеплановой, потому и понята была не как следствие напряжённого труда, а просто как дар Божий. Благодаря Всевышнего, он забыл о консерваторах, избранной публике, зачастую действующей по ту сторону границы между добром и злом.

Не наука об управлении, не психология, а внушенная самому себе, порой показная и опошлённая, религиозность была привлечена в помощники. Она породила и миф о втором сроке полномочий, когда ещё не устоялся первый. К осуществлению этой цели не был привлечён ни один учёный, ни один психолог, посему сие “свято место” не преминули заполнить специалисты по всевозможным пёстрым и чёрным политическим “технологиям”, и даже прорицатели. Он, видите ли, избранник Божий, потому ему и позволительно самому выбирать других. По какому принципу? По какой научной или политологической методике? Кто был ответственным за деловую и моральную подготовку кандидата? Никто, все по чуть-чуть. По знакомству, по старой дружбе, по взаимным рекомендациям советников. Потому и собралась не дееспособная и мудрая команда, а какой-то сонм апостолов, которые умели только на словах, но не забывая самих себя, защищать своего патрона и одновременно предаваться мечтаниям о грядущих подвигах. Вслед за ними в президентуру хлынули аж 144 общественных советника, только и мечтавшие о собственной выгоде.