Серебряное зеркало - Роберта Джеллис

— Для меня ваше присутствие тоже было бы великой честью. — Альфред многозначительно помедлил, кивнул и добавил: — Это можно было бы устроить.

Теперь Эдуард пожал плечами и опустил глаза. Прежде чем он успел снова заговорить, раздался резкий стук в дверь. Альфред встал, и оба стражника бросились вперед: один, чтобы схватить табурет, который он освободил, а другой потянулся за тем, с которого чуть помедленнее поднялась Барбара.

— Что… — начала Барбара, сердито поворачиваясь к страже. Но она замолчала, когда Альфред взял ее за локоть и сжал его.

Принц громко засмеялся, потому что, когда открылась дверь, стражники находились между принцем и его посетителями.

— О, ради бога, — процедил он сквозь зубы, — не будьте такими дураками. — Он повернулся и отошел прочь, в глубь своей тюрьмы.

Барбара хотела обратиться к нему, но Альфред потянул ее к двери. Получив предупреждение, она не задавала вопросов, пока они не покинули замок. Она поняла, что Генрих де Монфорт хотел поговорить с Альфредом прежде, чем они уйдут, но Альфред предупредил его, указав на нее взглядом, и пообещал вернуться.

Когда они вышли за ворота, она сердито буркнула:

— Не нужно провожать меня до дома. Пожалуйста, чувствуй себя совершенно свободным, иди назад и расскажи Генриху то, что ты хотел, но не стал рассказывать, так как я могла услышать.

— Ты немного растеряна, любимая, — усмехнулся Альфред. — Разве ты не помнишь, что сама предупреждала меня, что с Генрихом следует быть осмотрительным. А Монфорт предложил мне стать его союзником. И, по правде говоря, я благодарю Бога, что ты была со мной. Воспользовавшись этим, я смог уйти без лишних объяснений.

— Так ты передал Эдуарду послание! — воскликнула Барбара и затем пылко кивнула. — Ладно, мне все равно. Это жестоко — так обращаться с ним, пиная, словно дикое животное. А что представляют собой эти стражники с их табуретами?!

Хотя Альфред ликовал, так как было ясно, что Барбара не сердится на него за его попытку помочь принцу, он все же испытывал некоторое раздражение.

— Тихо! — прервал ее он и затем продолжил, объясняя: — Эдуарда пинают, словно дикое животное, потому что он ведет себя неразумно. Без сомнения, стражники не позволяют ему коснуться табуретов, потому что он может схватить один из них и попытаться кого-нибудь им убить, скорее всего бедного Монфорта. Вот почему там находится трон. Он не сможет его поднять.

— Несчастный человек, — тихо сказала Барбара. — В каком отчаянии он находится. И Генрих тоже несчастный. Я была так рассержена, когда он забрал твой меч и даже мой нож. Я думала, он не доверяет твоему слову — не помогать принцу незаконно. Но если Эдуард ведет себя словно сумасшедший…

— Именно так, я уверен в этом, хотя Генрих и не сказал более того, что принц его ненавидит. — Альфред внезапно остановился посреди улицы и взял Барбару за руку. Его темные глаза блеснули. — Ты — чудо, Барби. То, что ты ему сказала, было великолепно и совершенно. Ты дала ему понять, что Генрих не пытается им управлять, чтобы не распалять его гнев.

* * *

Когда Альфред вернулся в замок, там царила суматоха: король Генрих, Питер де Монфорт, канцлер Николас д'Эли и остальной двор въезжали в Кентербери.

Прежде чем Альфред смог решить, что делать, к нему подошел Шалье и сообщил, что его искал Норфолк, а вскоре Альфред был представлен новому интенданту короля как нареченный Барбары и придворный короля Франции. Все жаждали новостей с континента, так что Альфред не заметил, как пролетело время, а как раз перед ужином приехали эмиссары Людовика из Дувра, куда они приплыли накануне. Симон де Клермон отвел его в сторону, попросил рассказать ему о ситуации в Кентербери и охотно одобрил план Альфреда умиротворить принца Эдуарда, хотя и считал небольшой надежду на то, что замысел Людовика окажет сильное влияние на Лестера.

Позднее Питер Чемберлен, другой посланник, который был представлен королю Генриху как уполномоченный французского короля, присоединился к ним и сказал Альфреду, что, по его мнению, теперь осталось еще меньше надежд на какое-либо вторжение. Людовик, как всегда, не настроен нарушать свое обещание придерживаться нейтралитета, а беспорядочные усилия королевы Элинор и ее постоянные ссоры со сводными братьями короля Генриха не воодушевляли людей. Войска, предназначенные для вторжения, были распущены, кошелек королевы Элинор почти пуст, и король Генрих запретил ей собирать деньги, продавая Франции его земли на континенте. Видя мало надежды на будущее, наемники уехали, как только им перестали платить. Рыцари, прибывшие в поисках приключений или в надежде получить землю в качестве вознаграждения, отправились на поиски более выгодных предложений.

Затем Альфред повторил Питеру то, что уже сказал Клермону, и в первый раз узнал, что к условиям мирного Кентерберийского договора была добавлена преамбула, расширявшая власть Лестера на некий неопределенный срок во время правления Эдуарда.

Нет сомнений, сказал Питер, что Людовик категорически отвергнет это предложение, и поскольку Папа уже провозгласил недействительными Оксфордские соглашения, которые послужили основанием для правления Лестера, в общих чертах описанного в условиях Кентерберийского мирного договора, они с Клермоном только зря потратили время.

Положение действительно казалось безнадежным. Альфред был подавлен этим известием и погрузился в размышления. Ему хотелось выбросить все из головы, однако его добросовестные соотечественники хотели получить от него совет, к кому бы они могли обратиться, чтобы обсудить предложение Людовика. Альфред сразу назвал Норфолка и объяснил, что сам был заперт в Дувре, так что ни с кем не встречался и ничего больше предложить не в состоянии.

Он уже собрался уходить, когда увидел Генриха де Монфорта, окруженного большой группой людей. К его удивлению, Генрих извинился перед теми, кто ожидал с ним разговора, схватил его за руку и утащил наверх, в свою комнату, расположенную на третьем этаже.

— Я не смогу отблагодарить тебя, как ты того заслуживаешь, — заявил он, лишь только они остались наедине. — Эдуард стал другим человеком после того, как вы с леди Барбарой поговорили с ним.

— Я не уверен, что ты должен благодарить меня, — сказал Альфред. — Я только что слышал о расширении условий Кентерберийского мирного договора на какой-то неопределенный срок во время правления Эдуарда. Я не виню его за то, что он рассержен. Эдуард не слаб и не глуп. И я просто напомнил ему, что расчет — более острое орудие, чем дубина ненависти. Ты уверен, Генрих, что Эдуард обдумал, как ему теперь поступать?

— Да! — воскликнул Генрих де Монфорт. — В этом все дело. Эдуард достаточно умен, так что постановление о том, что король не может предпринимать никаких действий без согласия совета, перестало бы иметь значение. Совет не стал бы вмешиваться в правление Эдуарда. Его назначение — лишь в том, чтобы препятствовать проматыванию денег и королевского имущества. Во всяком случае, Эдуард не стал бы этого делать. Если он подумает, то поймет, что постановление, рассчитанное на то, чтобы остановить излишества и глупость Генриха, на самом деле не будет распространяться на него.