Перевёрнутый мир - Елена Сазанович

Я очнулся от визгливого голоса Лютика.

— Ты что, уснул, придурок?! — На меня посыпался шквал нецензурных слов, с помощью которых Лютик утверждался как режиссер. На этом утверждение и заканчивалось. — Так, повторим сцену первой встречи этого идиота с Альбиной! Биночка, лапочка, сосредоточь свое внимание на этом уроде!

Лютик бесцеремонно ткнул в меня толстым пальцем. Все начиналось по-новому.

Вообще это было удивительно. Там, в другой жизни, я был довольно скованным человеком. При встрече даже со знакомыми людьми мои жесты становились неловкими, а слова — нескладными. Здесь же, среди толпы, я чувствовал себя очень свободно. Можно даже сказать, свободнее других актеров. Возможно потому что я окончательно уничтожал в себе Даника и становился другим человеком — далеким Ростиком, мне нечего было стесняться.

Я смело приблизился к Альбине. Она зарделась от счастья, ей это удалось, поскольку она в этот момент не играла.

— Так, изобразите поцелуй! — по-прежнему орал Лютик. — Страстный поцелуй! Ты что, Неглинов, целоваться совсем разучился?! С каких это пор?!

Да, сценарист, похоже, ни разу не встречался с девушкой, если решил, что при первой встрече вот так лихо можно ее поцеловать. Но Альбина была мне так безразлична, что я поцеловал ее искренне, легко, почти страстно. За Ростика.

Лютик не унимался, он бегал взад-вперед, размахивал руками и что-то пытался доказать благим матом, правда, никто не понимал что. Лютик во всю прыть изображал из себя режиссера. Я ему не противоречил, помня, как он хорошо смотрелся бы в мясной лавке. Вдруг визг Лютика резко оборвался. Я в недоумении оглянулся. И без того маленький Лютик, сгорбившись, стоял перед продюсером Залетовым, и меня не покидало чувство, что он все же мечтает поцеловать ему руки.

Залетов отозвал Лютика в сторону и долго ему что-то объяснял. Тот беспрерывно кланялся, прижав к груди пухлые ручки.

— Так! — наконец громко выкрикнул в рупор Лютик. Но уже голосом не хозяина, а приказчика. — Посторонних прошу удалиться. Будет сниматься интимная сцена.

— Что значит интимная? — опешил я.

— Что?! Как — что!!! Ты не учился в киношном альма-матер?!

— Учился, но нас там интимным сценам не учили, — наугад отрезал я.

Лютик на секунду смешался. Видимо, я попал в точку. Хотя, возможно, Лютик понятия не имел, чему учат в кинематографических вузах.

— Интимные сцены можно назвать и проще, — ответил Песочный, и при этом его глазки заблестели, словно в них капнули подсолнечного масла. — Можно назвать — сцены любви.

Я оттащил Лютика в сторону.

— Слушай, ты! — я схватил его за ворот спортивной куртки и слегка приподнял. — Ты порнуху снимать собираешься?! Так вот, поди объясни этому жирному индюку, что или я сейчас же уйду, и он меня больше никогда не увидит, или пусть отменяет свою пошлость. Можешь добавить, что он мне должен платить дополнительно, что я с его чучелом вообще целуюсь!

— Все! Понял! — Лютик испуганно поднял толстые лапки вверх, словно сдаваясь. — Только о чучеле я не заикнусь, и не проси.

После переговоров мы пришли к компромиссу. Альбина расстегнет кофточку, и на этом интимная сцена закончится.

Надо сказать, эта серая мышка с удовольствием позировала и перед камерой, и передо мной, и перед всей съемочной группой. Но более омерзительной была реакция Песочного, который почти дрожал, глядя на свою бесцветную, облезлую жену.

Лютику все же досталось от Песочного. За меня. Он не иначе как требовал обнаженного «крупняка» своей жены, причем вместе со мной. Но поскольку я этому категорически противился, Песочный от души поносил Лютика, разве что не хлестал плетью, как верного холопа.

Вообще, Лютик мгновенно понял, кто хозяин на съемочной площадке, и старательно выполнял все его указания. Он набрал группу, целиком и полностью следуя указаниям Залетова. Все друзья Песочного, родственники и знакомые. И лишь я не вписывался в этот круг. Я вдруг почувствовал силу, поскольку Песочный меня выгнать не мог из-за влюбленной в меня жены. Ситуация была до того абсурдной, что иногда мне казалось, будто действительность — просто кино, все кругом сплошное кино. Если бы я воспринимал это как реальную жизнь, то, пожалуй, свихнулся бы. Но я еще помнил, что жизнь совсем другая. Она там, где сторожка утопает в зеленых соснах, где шумит и бьется в ставни ветер, где соловьи поют по ночам, и радостно лает собака, где девчонка в цветном сарафане и с зеленкой на острых коленках лазает по деревьям, а сельский доктор со старомодным чемоданчиком посещает больных… Если бы я этого не помнил, то, пожалуй, возненавидел бы жизнь. Но это было всего лишь кино. А я — всего лишь Ростик в этом кино. Которое я тихо ненавидел.

Кое-как эта сцена была снята. И если бы я хоть на грамм был искушенней в любви, то с самого начала понял, что эта сцена для меня не интимна, а опасна. Но я мало знал женщин. Раньше я думал, что они такие же добрые и преданные, как собаки (это Валька). Потом — что коварные и лживые, как змеи (это Лида). Но то, что серенькая мышка может быть опасна, я и не подозревал.

Альбина отловила меня на выходе. Ничего не подозревая, я поджидал Лютика, который, как всегда, где-то бегал, улаживая дела и посекундно благодаря Бога в лице Песочного, что тот сделал его кинорежиссером. Впрочем, Лютик уже начинал путать Бога и Песочного, молясь то одному, то второму попеременно.

Я уже докуривал вторую сигарету «Парламента» (помня о вкусах Ростика), как чьи-то влажные руки закрыли мои глаза.

— Ты что, спятил, Лютик, я тебе не девушка, — попытался я вырваться, наивно думая, что такие влажные ручонки могут принадлежать только моему другу.

— А это не Лютик. И хорошо, что ты не девушка, — услышал я жалобный писк. И обернулся.

Передо мной стояла Альбина. В темных очках, зеленой косынке, повязанной под подбородок, длинном ярко-красном дорогом плаще и желтых туфлях на высоких каблуках, она представляла собой настоящий светофор. Словно на маскараде, где легко удается сотворить себе яркий образ.

— Тебя подвезти? — Она кивнула на красный «ягуар» с зеленым откидным верхом, который был под стать ее наряду.

Я пожал плечами.

— Спасибо, конечно. Но нам с Лютиком нужно еще обсудить важное дело. — Я инстинктивно почувствовал, что нужно смываться.

— Все важные дела здесь решаю я, — твердо пропищала она, да так, что мне стало не по себе. Показалось, если бы она сняла с себя маскарадный костюм, мне было бы безопаснее.

— Так что мы обсудим… Важного? — повторила она еще более твердым голосом.

— Есть вещи, которые решают только мужчины. Наедине! — довольно резко отрезал я.

— Но есть и другие вещи. Которые решают мужчина и женщина. Наедине! — не менее резко отрезала она. И это был вызов.

Если бы я видел ее глаза, мне было бы проще. А так я словно разговаривал через затемненную витрину. И даже не знал, слышат ли меня.

Она меня слышать не хотела. Вообще я впервые сталкивался с таким перевоплощением и уже начинал понимать, почему Песочный на ней женился.

— И все же, боюсь, нам не по пути, — не сдавался я. — Хотя если ты хочешь подвезти нас с Лютиком…

— А ты не хочешь обсудить важные дела с моим мужем вместо Лютика? — Она пыталась поставить меня на место. — Съемки только начались, и у моего мужа хватит денег, чтобы переключиться на новый фильм, а этот заморозить. С новым героем. Бесхозных сценариев и артистов по горло, — она резко провела ладонью по шее.

— Ты мне угрожаешь? — Я неожиданно расхохотался. — Но, милая Бина, ты одного не поняла — мне абсолютно все равно, в каком кино сниматься.

— Но, очевидно, не все равно — будешь ли ты сниматься вообще?

Из студии выскочил взмыленный Лютик. Я так обрадовался его появлению, что готов был броситься ему на шею. Но Альбина резко потянула меня за рукав.

— А твоему другу и подавно не все равно — будет ли он вообще режиссером.

Я подумал, что это, возможно, самое лучшее, чтобы Лютик никогда больше не снимал, а я не снимался. Но Альбине объяснить этого не мог. И уж тем более Лютику. Она расценила мое молчание как слабость.

— Советую тебе быть сегодня вечером дома. И тем более советую поднимать трубку.

Альбина резко развернулась на каблуках, как солдат, и быстрым шагом направилась к своему красно-зеленому «ягуару».

— Что-нибудь случилось? — не на шутку встревожился Лютик.

— Знаешь, друг, — хлопнул я его по плечу. — Как там у вас говорят, лучшее кино — вино.

— Вот это верно! — обрадовался Лютик, даже забыв про Альбину. — Тем более, ты же бросил пить, так что можно по этому поводу спокойно напиться.

А я подумал, что как только Ростик пить бросил, я тут же начал. А может, просто продолжил — за него. Какой же он хитрый, чертяка.

— Так куда держим путь? — спросил нас лохматый таксист, едва мы бухнулись на заднее сиденье машины.