Смертельный лабиринт - Андрей Станиславович Добров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И мой отец? – тихо спросил Федя. – Он тоже саблей…
Бичар кивнул.
– Полковника Хвощинского, командира своего батальона. Правда, Хвощинский жив остался, иначе ссылкой твоему батюшке не отделаться бы…
Федя не знал полковника Хвощинского. Не знал генерала Фредерикса. Но он знал своего отца – достойного и не сломленного ссылкой человека. Если он и поднял клинок на командира батальона, значит, так было надо – в этом Федя не сомневался.
– А ты? – спросил он Бичара.
– Купил в лавке плащ, чтобы прикрыть мундир, да слух о восстании уже разошелся по городу. Лавочник меня же и выдал. Не успел я отойти, как слышу – копыта стучат. Конный патруль, казаки. Схватили меня, перекинули через лошадь – и все. Кончился мой побег. Еще на Сенатской ничего толком не произошло, а я уж попал в околоток.
– И там выдал отца? – спросил Федя.
Бичар кивнул.
– И вот как вышло-то, – сказал он сипло, – продал я своих. Отпустили меня… Вернее сказать, вышвырнули. И пить я начал. И Валюша меня бросила. Не хочу, говорит, с такой швалью жить… Ты уж прости меня, сынок, я виноват… Столько лет прошло – прости уж, облегчи мои страдания. Ведь если ты мне прощение дашь, мне и помереть не страшно будет. Дай мне амнистию, Федюшка, ведь тяжело жить…
– Встань.
Он тяжело поднялся, опираясь на метлу.
– Мой отец умер в ссылке, – сказал юноша, глядя снизу вверх. Потом он разорвал рисунок тщательно на мелкие кусочки и бросил их на землю перед стариком.
– Подмети, – приказал Федя, повернулся и пошел в сарай.
Через два дня на рассвете Бичар повесился на старой яблоне на собственном кушаке.
Фонтанка, 16
Все начальство Третьего отделения выстроилось в два ряда. Гардины высоких окон были открыты, серый петербургский свет вытянутыми прямоугольниками лежал на навощенном паркете. Ждать пришлось недолго. Высокие двери зала открылись. Через них вошел Николай Павлович – как обычно, спокойный, сосредоточенный, как будто продолжая обдумывать важное дело. За ним также с сосредоточенным лицом шел генерал-адъютант, князь Алексей Федорович Орлов. Все еще кудрявый, с густыми, немного обвисшими по краям маленького рта усами. Все уже знали, что именно он назначен императором вместо Бенкендорфа. За ними следовал старший адъютант корпуса Львов, не только жандарм, но и знаменитый скрипач, автор гимна. В руках он нес большую шкатулку.
Император остановился и осмотрел строй.
– Господа, – сказал он без предисловий, – вот Алексей Федорович. Вы его знаете как воина и дипломата. Теперь он будет вам начальником. Уважайте его, как уважали Александра Христофоровича. Видит бог, другого Бенкендорфа у меня нет. Отдаю вам лучшего из лучших, кто остался.
Он повернулся к Орлову.
– Князь, вы знаете, с каким трудом было достигнуто спокойствие в России. Ключ от этого спокойствия я теперь вручаю вам.
Он дал знак Львову приблизиться. Открыл шкатулку и вынул из нее белый платок. Обернувшись к строю, император спросил:
– Узнаете ли вы этот платок?
– Да, Ваше императорское величество, – ответили собравшиеся.
Николай подал платок Орлову со словами:
– Вот твоя инструкция: чем больше утрешь им слез несчастных, тем лучше исполнишь свое назначение.
Жандармы затаили дыхание. Точно с такими же словами император подал этот платок Бенкендорфу восемнадцать лет назад, когда, назначенный шефом Третьего отделения, тот попросил у царя инструкций.
Орлов принял платок у государя, опустился на одно колено и прижал белый лоскут к губам. В полной тишине он встал, звеня орденами, положил платок в шкатулку и низко склонился перед императором.
– Довольно, – сказал Николай, – жду вас через три дня с первым докладом.
Он снова взглянул на строй.
– Вы все свободны. Кроме Леонтия Васильевича!
Дубельт сделал шаг вперед.
– Проводите меня, – приказал император.
Пожав руку новому шефу жандармов, Николай пошел к дверям зала. Дубельт поспешил следом. В большом коридоре Николай остановился у окна.
– Подойдите сюда, – сказал император. Леонтий Васильевич приблизился. – Князь Орлов, к сожалению, не может заменить мне Александра Христофоровича. Впрочем, я и не жду от него невозможного. Так что работа Третьего отделения будет целиком лежать на вас.
Дубельт молча поклонился. Он был полностью готов к такому повороту событий.
Николай взглянул в конец коридора. Он как будто хотел сказать что-то еще и не решался. Но потом коротко вздохнул и продолжил.
– Вы знаете, Леонтий Васильевич, – сказал Николай, – что мой брат, покойный император Александр, вовсе не мечтал о короне? Он в молодости хотел покинуть Россию и поселиться где-нибудь в тихом уединенном месте. И только стараниями своих друзей – Новосильцева, Строганова и Кочубея – отказался от этой идеи.
– Да, Ваше величество.
– Конечно, вы знаете. Знать – ваша обязанность. Значит, вы знаете, что и я тоже не желал престола.
Император замолчал, глядя в окно на набережную, оцепленную конвойными, и на Цепной мост.
– Как странно, – сказал он, – наш отец хотел власти, потому что был романтик. Брат Александр был романтик, но именно поэтому власти не хотел. Я – не романтик. И власти я не хотел также. Во власти нет никакой романтики, Леонтий Васильевич. Власть и романтика не только несовместимы. Это – противоположные понятия. Мне кажется, вы, жандармы, теперь понимаете это очень хорошо. Бенкендорф был романтиком. А вы?
– Я тоже, – ответил Дубельт, – был.
Император взял Леонтия Васильевича за рукав и притянул его совсем близко.
– Послушайте, – прошептал он, – вот вам вопрос. Знаете ли вы хоть что-то про «Нептуново общество».
Дубельт напрягся.
– Да, – ответил он тихо.
– Понятно. От кого? – император внимательно посмотрел в глаза своего визави.
– От покойного Александра Христофоровича.
Это была полуправда, но так Дубельт хотя бы
