Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере - Людмила Новикова

Особенно Чаплина и других белых офицеров на Севере раздражали попытки молодых министров вмешаться в управление армией. Лихача, в прошлом председателя выборного войскового комитета 12-й армии Северного фронта, офицеры считали участником развала старой армии «комитетным» способом. А управляющий Военным отделом правительства Маслов, появившийся в архангелогородских казармах перед белыми офицерами в сдвинутой на затылок шляпе, которая, по ироничному утверждению подполковника Н.П. Зеленова, у того постоянно «переезжала с одного уха на другое», своими невоенными манерами и принадлежностью к партии эсеров напоминал офицерам других «блестящих воителей, как, например, Саша Керенский»[313].

Сходство с неудачной политикой прежнего Временного правительства, в глазах Чаплина и офицеров, усиливала кабинетная «говорильня». Вместо ожидавшихся решительных действий по организации армии и укреплению тыла архангельский кабинет, казалось, погряз в мелочных внутренних спорах, которые уже в первые недели несколько раз приводили правительство на грань раскола. Так, 22 августа 1918 г. Чайковский едва смог убедить не подавать в отставку управляющего Отделом юстиции Гуковского, который таким образом хотел протестовать против решения коллег ввести в будущей северной армии военно-полевые суды[314]. Хотя Гуковский при решении юридических вопросов уже раньше заработал себе репутацию «педанта и формалиста, сутяги и “крючка”, поднаторевшего в вопросах процедуры»[315], его демарш не был исключением. Так, на заседаниях 27 и 28 августа уже Лихач категорически настаивал на своей отставке в знак несогласия с решением коллег не выдавать зарплату «техническим» служащим советских учреждений, недополученную ими от большевиков. Теперь уже Гуковский пытался урезонить Лихача. Он полагал излишним платить людям, причинявшим убытки стране, причем «именно за труд по причинению этих убытков»[316]. Но Лихач, не найдя поддержки, упорно добивался своей отставки. Чтобы избежать раскола, Верховное управление создало комиссию для специального изучения вопроса.

Чайковский, известный моральным ригоризмом еще со времен своей народнической деятельности, допускал подобные длительные дискуссии в кабинете о моральности или аморальности военно-полевых судов и невыдачи зарплат техническим сотрудникам советов. Но эти моралистские принципы только мешали работе кабинета и оттеняли политическую неопытность его членов. Плохую услугу правительству оказали и коллективистские симпатии его главы. Так, даже быт членов Верховного управления был коммунальным – они жили вместе там же, где заседали, – в здании губернских присутственных мест[317]. Это еще более отдаляло приезжих эсеров от окружавшей действительности. Вместо попыток найти компромисс с региональной элитой и белыми офицерами Верховное управление строчило распоряжения и воззвания, пытаясь силой слова завоевать авторитет. Тем временем Чаплин и его штаб действовали все более независимо, уже не заботясь о сохранении рабочих взаимоотношений с эсеровским правительством и даже в немалой мере провоцируя обострение конфликта.

Открытые столкновения между Чаплиным и Верховным управлением начались уже в первые дни августа 1918 г. Так, острый конфликт разгорелся по вопросу о красном флаге, в котором Верховное управление видело символ демократической революции и своей преемственности с политикой Временного правительства 1917 г. Чаплин и симпатизировавший ему командующий союзными войсками на Севере генерал Ф.К. Пуль полагали, что красный флаг связан с большевистским правлением. Поэтому они выступили против попыток рабочих поднять красный флаг над зданием Совета профсоюзов и оспорили решение правительства сделать сочетание трехцветного национального и красного флагов официальным флагом Северной области[318]. После острой перепалки Верховное управление пошло на попятную. Однако оно стало еще более пристально следить за действиями военных, которых кабинет подозревал в «контрреволюции» и желании нарушить прерогативы правительства. Подтверждение не заставило себя ждать. Вскоре новые приказы Пуля и Чаплина, не заручившихся предварительно согласием кабинета, запретили всякие митинги и собрания в общественных местах и объявили о назначении военного губернатора Архангельска в лице французского полковника Донопа, наделив его широкими гражданскими полномочиями[319].

Хотя Чайковский впоследствии согласился с большинством из введенных военными ограничений, признав их необходимость для укрепления обороны, его и других министров не устраивал сам стиль действий русского и союзного командования, видимо, даже не принимавших в расчет существование Северного правительства. В конце августа правительство решило утвердить свою главенствующую роль в Северной области и дать отпор вмешательству военных в сферу гражданского управления. Направив несколько резких протестов Пулю и союзным дипломатическим миссиям, оно постановило официально подчинить себе Чаплина как командующего войсками, ограничить компетенцию его штаба исключительно оперативными и стратегическими вопросами и отстранить от должности русского коменданта Архангельска полковника М.М. Чарковского, взаимодействовавшего с союзным губернатором Донопом. Наконец, 3 сентября 1918 г. оно удалило от власти и Донопа, постановив заменить его русским гражданским генерал-губернатором. На эту должность был выдвинут ближайший соратник Чайковского Дедусенко[320].

Перспектива оказаться в непосредственном подчинении у молодого военного министра Маслова и нового генерал-губернатора Дедусенко, которых Чаплин открыто презирал, приблизила развязку. В офицерских кругах появились слухи о скором правительственном перевороте. Генерал Пуль, уже ранее ответивший на отставку Донопа угрозой арестовать Маслова, дал понять офицерам, что не будет вмешиваться в это «внутриполитическое» дело. Тем временем некоторые британские военные открыто симпатизировали идее переворота[321]. Чаплин, вставший во главе заговора против Верховного управления, ожидал встретить сочувствие и в региональных либеральных кругах, так как губернский комиссар Старцев принял деятельное участие в его планах.

В итоге Чаплину удалось быстро и бескровно осуществить намеченный переворот. В ночь на 6 сентября 1918 г. при помощи офицерской роты он арестовал членов правительства прямо в их общежитии, погрузил на пароход и отправил в Соловецкий монастырь. На борту оказались Чайковский, Маслов, Лихач, Гуковский и Зубов. Мартюшин был задержан позднее и приведен в штаб Чаплина. Два члена правительства – Дедусенко и Иванов – успели скрыться. Наутро на параде, устроенном по случаю прибытия американского полка для пополнения союзного контингента, торжествующий Чаплин сообщил генералу Пулю и изумленным союзным послам, что правительства больше не существует[322].

Впоследствии многие современники и историки сравнивали чаплинское выступление с переворотом адмирала А.В. Колчака в Омске против Уфимской директории[323]. Однако, в отличие от Колчака, Чаплин не смог закрепиться у власти. У него не было широкой поддержки вне офицерских кругов. Большинство представителей региональной элиты и союзные дипломаты настороженно отнеслись к перевороту. А рабочие и влиятельные на Севере социалистические круги решительно выступили против Чаплина в поддержку свергнутого правительства.

Переворот резко осудило социалистическое руководство кооперативов, профсоюзов и недавно воссозданных земств и городских управ, опасавшихся наступления «реакции». Масла в огонь подливали отсутствие ясных политических заявлений со стороны Чаплина и его приказы о подчинении всех гражданских сфер управления военной власти и запрете всех митингов и собраний[324]. Рабочие и левая общественность были взбудоражены слухом, пущенным Дедусенко и Ивановым в специально изданной прокламации, что офицеры готовят восстановление монархии и что для этой цели в Архангельске якобы специально скрывали великого князя Михаила Александровича, в действительности уже расстрелянного большевиками. В итоге уже вечером 6 сентября в Архангельске началась рабочая забастовка. Прекратили работу электрическая станция и типография. Остановились трамваи, которые потом почти сутки по улицам города водили американские солдаты, мобилизованные из рабочих районов Детройта. Под антимонархическими лозунгами эсеры даже организовали крестьянский отряд в соседних с Архангельском деревнях, который, по крайней мере по ведомости отпущенного для него кооперативами продовольствия, насчитывал до 300 бойцов[325].