Мэрилин Монро. Страсть, рассказанная ею самой - Мэрилин Монро

Когда мы встретились, я была больна мыслью о замужестве с Артуром Миллером. Как такое возможно, ведь он женат? Но это же мечта… Вот выйду замуж за Миллера, и все поймут, что я вовсе не дура, что я – это не Она.

Но Артур был далеко, несколько раз написал, но не больше, и хотя я знала, что его семья разваливается, предпринять ничего не могла. Да и не хотела. Миллер – это почти мечта, которая хороша именно своей недостижимостью, тем, что к ней можно стремиться.

Артур был далеко и высоко, слишком высоко для меня тогдашней, а жизнь продолжалась. И в ней вдруг появился Джо Ди Маджио. Джо – это нечто большое, просто огромное, за чем можно спрятаться, к чьему плечу можно прислониться, под чьей защитой укрыться. И я была полной дурой, когда от этой защиты отказалась, почувствовав себя слишком сильной. Нет, не я, а эта курва-Блондинка, она, видите ли, все могла сама, была уже слишком популярна, чтобы за кого-то прятаться!

Джо сделал себя сам, у него была семья, но помочь ничем не могла, если бы ни бейсбол, он, как и многие другие итальянские эмигранты, перебивался бы почти случайными заработками. Но в бейсболе его разглядели сразу, и вскоре популярнее игрока, чем капитан «Нью-Йоркских Янки», не было.

Я совершенно не интересовалась бейсболом, мне вообще не нравились грубые спортсмены, которые на стадионах цыкали сквозь зубы в стороны, а вне их ходили в скучных костюмах, застегнутых на все пуговицы, и старательно морщили лбы, прежде чем что-то сказать. Поэтому, когда предложили познакомиться со знаменитым бейсболистом, от одного появления которого на поле стонали стадионы, только поморщилась. Но нам все же устроили встречу на бульваре Сансет.

Ди Маджио заметил меня на фотографии. Идиотский снимок, я якобы училась владеть битой у Джо Джобсона из «Чикаго Уйат Сокс». Таких пустых, на которых Мэрилин «каталась» на лыжах в купальнике, водила грузовик, размахивала огромным молотком или держала руль велосипеда так, словно иначе как на нем и не передвигалась, были тысячи, я их просто не помню.

Мне наплевать на биту, мяч и сам бейсбол, а вот то, что этим двоим также наплевать на меня, задело. Помню, что парни совершенно не умели фотографироваться, были зажаты и упорно смотрели туда, куда якобы полетел посланный мной мяч. Ладно бы в момент самой вспышки, но ведь и в следующий тоже! Стоять вплотную ко мне с выражением героя на постаменте, не пытаясь хотя бы исподтишка дать волю рукам, мог только деревянный мужлан. Если все спортсмены таковы, то от них лучше держаться подальше.

Мне совершенно не понравились спортсмены, хотя я понимала, что они смущены явной наигранностью сцены. Помню недоуменный взгляд рослого игрока, брошенный на мои ноги. Он явно хотел поинтересоваться, не намерена ли я выйти на поле в туфлях на высоком каблуке.

А как смутился, когда я подняла ступню едва ли не под нос:

– Недурно выглядят, не так ли?

Думаю, после этого перестала существовать для Джобсона совсем. Глупая блондинка, которая не представляет, что нужна спортивная обувь! До сих пор смешно, как только вспомню его недоумение. Кто из нас глупее – я, вынужденная фотографироваться в том, что по задумке режиссера принесет костюмер, или он, не понимающий никаких законов жанра? Объяснять, что, переобув в какие-нибудь спортивные тапочки и одев в такие же мешковатые штаны, как у них, режиссер свел бы эффект от моего появления в кадре к нулю?

Съемка проводилась ради рекламы бейсбола, чтобы на площадки потянулись молодые люди, надеясь встретить там вот таких стройных блондинок на высоких каблуках, и юные девушки, чтобы мужественные бейсболисты и их научили мастерски владеть битами.

Боже, глупость! Все прекрасно понимали, что красотки в коротеньких шортах, на каблуках и с укладкой не пасутся на спортивных площадках и что мужественные спортсмены не занимаются обучением никчемных блондиночек, но фотография имела успех, ее поместили в каком-то журнале про бейсбол, где на нее наткнулся Ди Маджио. Во всяком случае, он утверждал так.

Джо не верил, что я не помню съемки и это фото, которое он вырезал из журнала. Но я столько снималась в самых разных спортивных и не очень нарядах, что действительно не помнила. В памяти осталось только ощущение, что спортсмены деревянные и жутко скованные. Хотя если присмотреться к фотографии, то у обоих вполне симпатичные и умные лица…

Подозреваю, что нас познакомили не столько по настоянию самого Джо (вернее очень обрадовавшись его желанию быть представленным Мэрилин Монро), сколько по очередному замыслу рекламщиков. Блондинке пора подыскивать себе жениха, хватит болтаться с любовниками, да еще втрое старше себя! Но кто мог стать возлюбленным и тем более мужем самой знаменитой Блондинки? Только столь же знаменитый парень, национальный герой Америки. Бывшему капитану «Янки», которого Америка еще не забыла, понравилась Блондинка? Какая удача!

Я так говорю, чтобы Вы поняли, что относительно Блондинки уже вступили в силу законы пиара. Отныне я не имела права спать с кем попало, в полуголом виде разносить напитки гостям Шенка или якшаться даже с режиссерами вроде Казана. То есть быть знакомой, принимать ухаживания – это пожалуйста, но из головы следовало выбросить даже мысли о новых съемках вроде Тома Келли или жизни в крошечной квартирке с матрасом на полу.

Времена неприкаянной Нормы Джин прошли окончательно, раскруткой Мэрилин всерьез занялись на студии, осознав, что это может принести многомиллионные барыши. Моя собственная жизнь закончилась, практически не начавшись, теперь я обслуживала Блондинку, во всем подчиняясь законам ее жизни.

И почувствовала я это даже не с Ди Маджио, а с Бобом Слетцером. Сейчас расскажу, кто это.

Боб Слетцер – журналист средней успешности, мы были знакомы еще со времен Нормы Джин, мотавшейся по кастингам в надежде получить хотя бы роль дамы с собачкой на заднем плане. Боб – приятель, у которого можно поплакать на плече, пожаловаться на жизнь, позвонить в любое время суток, прося о помощи, переспать после вечеринки, с которым мы делили бедность и неприкаянность.

Боб некрасив, но это ему ни к чему, в отличие от меня он не рвался на съемочную площадку, а для журналиста достаточно простой внешности.

Я изменялась, Боб нет, он был по-прежнему другом, мог выслушать или одолжить десятку без возврата, если имел таковую сам, что бывало не всегда, но он видел во мне Норму Джин. Все еще видел.

Бобу я рассказывала обо всем, прекрасно зная, что он не сделает мои откровения достоянием публики. Иногда задумываюсь, что заставляет Слетцера, владеющего столькими моими секретами, молчать, и понимаю, что он меня любит. Не как роскошную Блондинку, а как человека. Вот эти двое – Боб и Джо – любят меня по-настоящему.

Слетцеру я рассказала и о знакомстве, а потом и любовной связи с Ди Маджио. Джо меня поразил, он был хозяином в постели, настоящим хозяином, и не рассказать о столь потрясающем открытии приятелю я просто не могла! Меня впервые подчинили, и я с восторгом подчинилась. Понимаете, не сознательно, не по своей воле, а по воле мужчины. Такого еще не бывало.

Едва ли Боб испытал удовольствие от подобных признаний, но от меня не отстал. Он не сомневался, что немного погодя я либо сама отстану от Ди Маджио, либо буду им грубо брошена.

Я немного отвлеклась от Джо Ди Маджио, но все происходило одновременно, и все важно. Мы стали с Ди Маджио любовниками в первый же вечер, он отложил свой отъезд на Восточное побережье и застрял в моей квартирке, что вызывало у рекламного отдела только восторг, казалось, у меня появился достойный любовник, которого не стыдно показать всей Америке. Понимаете, простая любовная связь со мной уже означала фотографии на первых страницах и болтовню в прессе. Это Ди Маджио вовсе не нравилось, он был популярен куда больше меня, но совсем иначе, не любовными похождениями, а сильной игрой, способностью провести мяч, забить гол…

А еще Джо страшно ревновал, он терпеть не мог чужих взглядов на свою любовницу. Последовали безумные сцены ревности, которой я просто не понимала, но замирала от внутреннего восторга – меня ревновали! Меня не просто хотели, а считали своей и готовы были защищать эту собственность даже кулаками.

Слетцер не мог понять моего восторга:

– Он просто побьет тебя!

Я млела:

– Пусть…

Даже Слетцер ни черта не понимал во мне, это Норма Джин упивалась своей нужностью, своей принадлежностью кому-то. Меня ревновал Джимми Догерти, злился, обижался, но это была другая ревность, ревность обманутого мужа. А Ди Маджио ревновал как собственник. Я чья-то, да не просто чья-то, а Ди Маджио – одного из самых популярных людей Америки. Если честно, мне было все равно, кто он – герой или нет, я млела от самого чувства принадлежности не как девочки, которой заплатили за услуги на вечер, даже не как Блондинки. Ди Маджио наслаждался телом Блондинки и не желал, чтобы оно принадлежало еще кому-то, чтобы его даже просто разглядывали, но он не желал моей популярности, ему была нужна Норма Джин, пусть и в оболочке Мэрилин.