Право на любовь (СИ) - Бурунова Елена Михайловна

— И ни в чём себе не отказывай, — без улыбки, но насмешливо говорит он, давая мне свой увесистый кошелёк.

— Само собой, милый! — рявкаю в ответ, и напоследок чуть ли не плюю сарказмом. — Тебе презиков S-ку взять, да?

— Ох, и стерва. Вся в мамашу. — Поняв мой намёк, без злости сказал Паша и разжал пальцы, отпуская края бумажника.

Стерва? О нет! Я намного хуже. Просто милый мой, Пашенька, ты меня ещё совсем не знаешь. Но ничего у нас целая жизнь впереди. Познакомимся.

ГЛАВА 13

Всю дорогу домой мы ругались. Правда, если быть точнее, ругалась я, пытаясь хоть как-то зацепить Пашу, а он, не обращая на меня никого внимания, крутил руль. Не выдержав такого игнора своей драгоценной персоны, я назвала его «петухом». Вот тут Паша среагировал. Резко дал по тормозам, остановил машину и, ни слова не говоря, вытащил меня на тротуар. Сев обратно, развернулся и уехал, оставив меня одну посреди плохо освещенной улицы.

Это по-началу мне показалось, что Паша уехал, но оглядевшись по сторонам, я заметила его внедорожник за поворотом. Он, выключив фары, наблюдал за мной. Ну, мало ли я опять во что-нибудь вляпаюсь?

Рыдать и жалеть себя несчастную перехотелось. Громко выругавшись в его адрес, и до полного своего удовлетворения показав средний палец затихорившемуся Кастету, я гордо зашагал в направлении дома. Паша же с выключенными фарами тихо поехал за мной. Провожатый, блин! Дойдя до пункта назначения, я до кучи подразнила его, по-детски высунув язык. Ну, а потом, как бы мне не хотелось со всего размаху ляпнуть дверью, показывая всё своё «фи» Пашеньке, сбавила обороты. Чувство самосохранения притупило задетую гордость.

Не дай бог, мама проснулась бы и увидела меня в таком полуобнажённом виде, да ещё в рубашке брата! Простым ответом: «ничего», я бы не отделалась. Так что пришлось тихонечко закрыть дверь и на цыпочках красться в свою спальню. А там уже, уткнувшись в подушку, голосить в три ручья.

Вот так и уснула лицом в подушке, жалея себя бедную и несчастную, всеми не понятую и покинутую. Хм… Всхлипнула от горя.

Моё пробуждение принесло мне ещё один неприятный разговор.

Проснулась резко. Будто обухом по голове получила. Но с постели сразу не подорвалась, и, не открывая глаз, пыталась кожей поймать пристально-блуждающий по мне взгляд. Чьи-то глаза медленно изучали моё тело, ползая по ногам, бёдрам, ягодицам… В общем, по всему, что было открыто для их обзора.

Лежу и думаю: «Кто так смотрит?». А тут ещё вспомнила, что на мне со вчерашнего вечера только рубашка брата и больше ничего. Я не укрывалась одеялом.

Да, блин, какой одеяло⁈ Я лежу перед кем-то в кровати считай с голой задницей, и это не мать! Если бы это была родительница, то моё пробуждение было не таким тихим. Она сразу заорала, где я была и почему в таком виде.

Олег? Нет. Этот без стука в мой будуар не входит.

Малая сразу выпадает из списка подозреваемых. Мирка бы с разбега прыгнула на меня спящую, а не пялилась на старшую сестру.

Остаётся два кандидата. Брат и… он.

Слава? Да, нет! Он брат. Его глаза никогда так пристально не рассматривали меня. Но это было до вчерашнего вечера. Нет! Нет! Нет! Это не Слава.

Тогда Кастет? Что за бред? Паша сюда бы так просто не пробрался. Хотя… он бандит и вряд ли для него существуют какие-либо преграды.

Сглотнув слюну в пересохшее от волнения горло, я всё же резко подорвалась, прикрывая краями одеяла филейные части своего тела. И устремив глаза на незваного утреннего гостя, застыла в ужасе.

Брат!

В моей спальни был Слава. Он сидел в кресле напротив кровати. На одном колене у него лежала моя одежда, на другом сумочка, которую он придерживал ладонью, чтобы не упала. В серых глазах брата, продолжающих блуждать по мне, не было никаких эмоций. Разве что холод.

От брата реально веяло таким холодком, что моя кожа за мгновения покрылась гусиной, а сплит-система работа в режиме комфортной температуры. Так что морозило меня не от сбоев в технике. Тут же захотелось с головой укутаться в одеяло, только бы спрятаться от серых глаз Славы. И это не стыд. Я нутром почуяла, как изменилось отношение брата ко мне после вчерашнего. В нём словно что-то надломилось. И это что-то выворачивало наизнанку всю Славкину сущность. В нём больше не было братской любви. Вместо неё в душе Славы образовалась черная дыра, постепенно заполняющаяся другими чувствами. И эти новые, непознанные и необузданные чувства страшили меня. Особенно, холодный, но так жаждущий собственную сестру взгляд.

— Слава, я… — подала я голос, всё ещё надеясь хоть как-то исправить то, чему стала причиной.

— Молчи, — с обидным бездушием процедил сквозь зубы он, и сжал челюсть так сильно, словно его пронзила острая боль.

И я молчала, опустив глаза. Боялась даже пошевелиться. А мой мозг с каким-то оцепенением блокировал возникающие в нём дикие картины предполагаемого развития событий. И до дрожи во всём теле, я гнала страшные мысли, как это быть с родным братом. Вчера я сама стёрла эту границу, а сегодня молюсь, чтобы Слава не переступил то, что делает нас братом и сестрой. А ведь кожей чувствую, с каким трудом он борется с собственными демонами, тянущими его в сторону первобытного греха.

Я ведь даже не смогу ему противостоять, если он сорвётся! Не смогу… А потом? Что будет с нами потом? Кем мы станем друг для друга?

Господи, что я наделала. И слёзы потоком хлынули по щекам.

— Хватит, Рита. Только не плачь, — шепчет Слава, как всегда не выдерживая моих слёз.

Его голос теплее. Такой родной и близкий. Хочется броситься в объятья брата. Прижаться к нему, как и раньше, в поисках защиты. Но я боюсь. Всё ещё боюсь саму себя, нового его и всего того, что страшной вспышкой мелькнуло между нами. Мы уже не дети. Давно не дети. И любое прикосновение, кроме братских утешительных объятий, как шаг в бездонную пропасть, из которой не будет пути обратно.

— Прости, пожалуйста, прости, — еле слышно тараторю я.

Наверно, впервые в жизни я искренняя в своих словах. Не лгу, не загибаю пальцы на удачу. Я признаю свою вину.

— Рита, — устало со вздохом говорит брат, будто ему что-то мешает, что-то сдавливает грудь, — ты представить себе не можешь, что я пережил вчера. Что я чувствую сейчас. И как мне больно, сестричка. Ну, в кого ты такая? В кого, Рита? В тебе столько глупости и безрассудства. Ты хоть понимаешь в какие опасные игры играла и с кем?

Боюсь ответить, и боюсь кивнуть. Боюсь, что мой малейших писк приведёт Славу в бешенство. А ведь раньше я даже и не предполагала каким жестоким он бывает. Всегда само спокойствие. Всегда уравновешен. А теперь? Теперь в когда-то родной теплоте я чувствую угрозу. Сильно-сильно зажмуриваю глаза и молчу.

— Ты думала, что просто танцевала? — продолжает брат. — Рит, у Жоржа просто не танцуют. Там все девки продаются. И тебя продали бы. Только я сказал: моя, не трогать. Я ж не знал, что ты сестра. Увидел, как танцуешь. Захотел, да всё некогда было. Приду — тебя нет, уйду — появишься. Вот и расходились наши дорожки до вчерашнего вечера.

Шумный вдох и почти со стоном выдох, режут меня по живому, но смелости поднять глаза на брата всё равно не хватает. А ему больно. И я уже всем своим естеством ощущаю эту боль, удавкой стягивающую мне горло, рыданием перекрывающую кислород.

— Там комната есть в подвале, — осекается на полуострове Слава, будто самому тошно от того, что сейчас он мне говорит. — Рит, там всё жёстко. Очень жёстко, понимаешь?

Жёстко? Как жёстко⁈ О чём это он? Поднимаю глаза и вижу все ответы на свои пока не заданные вопросы. Господи, я совсем не знаю своего брата. Нет. Я знаю Славу, но абсолютно не знаю мужчину сидящего напротив меня. За так родным сердцу образом старшего брата, вырисовывается настоящий хищник. Я даже не могу себе в полной мере представить эту комнату. Нет, я краем уха слышала о ней. Девочки шептались, но то что там происходило было скрыто за семью печатями. Лика тоже молчала. Да она и в лице менялась, если я задавала неугодные вопросы о… О том, кто клиенты в этой комнате и почему после них девочек долго нет.