Предпоследний герой - Анна и Сергей Литвиновы

Почему? Неужели запахи за столько лет не выветрились? И вообще – кто эту рубаху из шкафа-то вынул? Непонятно…

Или вот бабушкина брошка – тускло-рубиновые камушки в оправе под серебро. Больше года лежит на столе, больше года ее никто не носит, а на брошечке – ни пылинки…

«Может, я с ума спятила? – думает Настя. – Может, мне это все мерещится?»

Но ведь когда мерещится – то должно быть страшно. А ей, наоборот, – приятно: кажется, что Сенькины дедушка и бабушка, Николай Арсеньевич и Татьяна Дмитриевна, вроде бы живы. И вроде как ее поддерживают.

«Фантазии у меня – под стать Николенькиным», – осуждала себя Настя.

Но, с другой стороны, может же она хотя бы иногда пофантазировать? Хотя бы один день в году?

«Я, наверно, у себя в Москве просто устала, – думала Настя. – И работа, и ребенок, и ужины готовить, и очереди в магазинах выстаивать… А тут расслабилась – вот в голову и лезет всякая ерунда. Мистику себе всякую придумываю. Тоже мне, Стивен Кинг!… Ну подумаешь – лежит на диване дедова рубашка. Значит, я ее прошлым летом просто в шкаф убрать забыла… А бабушкина брошка… черт ее знает, почему она не запылилась. Пыли-то в квартире вообще нигде нет. Может, сюда какая-нибудь соседка заходит и наводит порядок. Надо у Сеньки спросить. Вот схожу завтра на почту – позвоню ему и узнаю!»

И она со спокойной душой отправилась спать.

Настя

Сумасшествие продолжалось.

Но если вчера оно было безобидным – подумаешь, дедова рубашка неизвестно как оказалась на диване! – то сегодня Настя забеспокоилась всерьез.

Утренний кофе она пила на кухне. От нечего делать пялилась в окно, наблюдала, как народ выходит из подъездов – как раз восемь, время идти на работу. Завидовала южнороссийцам, думала: «Живут же люди! Никакого сравнения с тем, как мы в Москве – из подъезда вылетаем пулей, выпучив глаза, на остановке – толпы, в метро – давка… А тут!… Все идут не спеша, как на прогулку, и солнце вовсю шпарит, и абрикосы цветут…»

Ко второй чашечке кофе поток трудящихся иссяк. Во дворе остались только крикуны-дети да пара старушек на лавочках. Тихо и мирно, как бывает только в провинции. Почти мирно.

Потому что было в сонном дворе еще кое-что. И спустя пару минут Настя наконец поняла, что ее беспокоит. У подъезда уже давно стоит какой-то мужчина. Лениво курит, подставляет лицо робкому солнцу, равнодушно пролистывает газету. И – то и дело поглядывает на окна ее квартиры.

«Да ну, глупости какие, – оборвала себя Настя. – Нужна я ему! Зачем ему в мои окна смотреть? Наверно, дела у него тут…»

Но против воли задумалась: какие могут быть дела – в восемь утра, во дворе провинциального городка? Мужчина ждет приятеля или подругу – но… Зачем? Не проще ли подняться в квартиру?… Может, выслеживает гуляку-жену? Тоже вряд ли – слишком явно он «светится». Может быть, это оперативник? Стоит в засаде, охотится за преступником? Да нет, не похож этот мужик на мента: ни горы мышц, ни цепкости во взгляде… Да и засады вроде бы таким манером – совсем уж в открытую – не устраивают.

«Да ну, мало ли чудиков», – успокоила себя Настя. Выкинула мужика из головы и ушла в ванную.

Купалась долго, со вкусом, потом не меньше получаса сушила волосы, подкрашивалась. А когда вышла на кухню за очередной чашечкой кофе, то увидела, что давешний мужик по-прежнему болтается возле ее подъезда.

«Фу, гадость», – нахмурилась Настя. Незваный гость начинал ее беспокоить, и самоутешения типа «да кому я нужна?» уже не помогали. Она вспомнила рассказ медсестры бабки Лены: что какой-то южнороссийский грек тоже интересовался дедовым эликсиром и даже пытался искать его рецепт в больничных архивах. Может быть, у подъезда – человек этого грека? «Но откуда он мог узнать, что рецепт – у меня? Старуха-медсестра заложила?… Да вряд ли. Она и не знала ничего про дедову тетрадку. Или… или Никитич меня сдал?»

Настя почувствовала, как по позвоночнику ползут льдинки страха.

«А что, Никитичу я рассказала абсолютно все. И тетрадка дедова была у него… Делай, что хочешь… Стоп. Но если Никитич предатель – к чему эта комедия с наблюдателем? Дед вполне мог просто скопировать за ночь тетрадку и передать копию этому греку! Я бы и не узнала ничего. И незачем бы тогда мужику торчать у подъезда. Нет, что-то не сходится».

– А не сходится у тебя, подруга, вот что: ты видишь врагов там, где их нет, – приговорила себя вслух Настя. – И мужик этот ко мне никакого отношения не имеет. Вот если он пойдет за мной, когда я выйду из дома…

Но мужчина за ней, разумеется, не пошел. Он прекрасно видел, как Настя выходит из подъезда. Вскинул голову на стук ее каблучков. Проводил равнодушным взглядом. Потом закурил очередную сигаретку и отвернулся.

«Ну и торчи здесь, пока не посинеешь!» – усмехнулась Настя. Вежливо поздоровалась с бабулями на скамейке и бодрым шагом направилась к телеграфу.

Сенька оказался на работе. Схватил трубку с первого же гудка и немедленно на нее накинулся:

– Мать, ты что, обалдела? Договорились же, что позвонишь, как приедешь! А ты что вытворяешь? Три дня – ни слуху, ни духу!

– Ну Сеня-а, – заканючила Настя – она давно вычислила, что жалобный тон на супруга действует лучше всего, – ну у меня дела всякие были… А освобождалась я только вечером, а темнеет здесь рано, а до телеграфа идти далеко… Вот как только время днем появилось – так сразу и звоню. А ты на меня кричишь! А я по тебе, между прочим, скучаю, и спать мне без тебя холодно…

– Ладно, завела… – пробурчал Сеня. По тону чувствовалось – остыл, смягчился. – Что у тебя за дела-то такие важные?

Хороший вопрос – будто не знает, зачем она сюда поехала!

И Настя небрежно ответила:

– Да я уже почти закончила. Через пару дней, наверно, обратно поеду. С лекарством.

Она сделала паузу – ожидала восхищенной реакции. Не дождалась – Сеня молчал. Пришлось продолжать:

– За катранами уже пошли, их привезут к вечеру. Лаборатория – тоже готова. И реактивы, и все, что нужно. Так что сегодня же опытный образец и сделаем.

А в трубке – снова тишина. Вот негодяй! Настя недовольно сказала:

– Молчишь, да? Неинтересно? А, ты ж у нас в эти дела не лезешь… Не твоя, как говорится, проблема… Ну и черт с тобой. Расскажи тогда, что там у вас, как Николенька?

– С Николенькой все в порядке, у меня тоже.

Ишь, как сухо с ней говорит – будто не с женой, а с дальней незваной родственницей! Мог бы сказать что-нибудь вроде: «Ого, как ты все быстро сделала!» Или, еще лучше: «Ну и молодец ты, Настена!» Или, наоборот, – отругал бы ее. За что угодно. А то нет ничего хуже, чем прохладный, отчужденный тон.