Иномерники - Николай Басов

А он смотрел на ногу, на иглы морского ежа, которые только что отчетливо были видны, но уже куда-то делись, исчезли. Волна облегчения после растаявшего страха оказалась настолько сильной, что он… Потом он вспоминал это со стыдом: он самым малодушным образом обрадовался за себя, не думая об остальных ребятах, все еще подсоединенных к пси-связи с Чистилищем.

Вообще-то он и раньше знал, что не может назвать себя смелым человеком. Но тут было другое, чем просто гибель. Он почему-то был уверен, что в прямом бою с кем-либо, кто был врагом, он не побежит, станет драться – стрелять или командовать теми солдатами, которые оказались бы вокруг него… Он был в этом уверен.

Но вот это море, почти спокойное, и возможность быть сожранным заживо кем-то из-под воды, и эти звери, ядовитые, нечистые и хищные, желающие даже не плоть его уничтожить, а саму душу, – этого он вынести не сумел. Не сумел. От этого впору было обмочиться, так ему казалось.

– Вересаев? – это был Мзареулов. – Ты чего, Роман?

Дрожащими губами он попробовал объяснить, что почувствовал на том конце пси-провода к экипажу, к нырнувшим в Чистилище.

– Это уже не связь с нашим экипажем, это дорожка в наш мир… для чего-то ужасного. Ее нужно как-то защитить от той гадости, что находится там, – он говорил что-то не то. И все же добавил, снова пробуя объяснить происходящее: – По этой дорожке что-то ползет, как по канату, к нам, сюда, что-то невозможное… Оно способно пробраться в ментошлемы.

Генерал обернулся к Веселкиной с Шустерманом и к новеньким иномерникам:

– Что вы чувствуете?

Пресняков сидел, хмуро оценивая что-то на экране, Пачулис и Латуш выглядели обычно, как всегда, кажется, еще и перешучивались. Генриетта Правда улыбалась странной улыбкой. А Коломиец пробовала поднять руку, чтобы нащупать что-то в регулировках на подлокотнике ее креслица. Других, а именно Макойты и Панвальд, Ромка уже не стал рассматривать. Он кинулся к своему главному пульту и нервными движениями выключил всю электронику, которая отвечала за подачу пси-сигналов туда.

– Генерал, нужно вызвать силовиков из охраны, обязательно с оружием.

– Ага, сейчас, прямо танки тебе вызову, – буркнул Желобов. – Вересаев, официально тебе заявляю: ты отстранен. – Генерал повернулся. А тем временем Генка Шустерман, как дурачок, хлопал по своим клавишам, пробуя обойти выключенные приборы Ромки. Он восстанавливал сигнал в Чистилище, чтобы зафиксировать уже по-своему, возможно, для последующей обработки и анализа. Вот генерал и брякнул: – Шустерман, займите его место.

– Нет, не нужно, нельзя, Генка! – Ромка попробовал взять себя в руки, стал прямее, сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал: – Это способно… Это будет убивать, причем так, что мы не сумеем ничего поделать, не сумеем противостоять ему.

А потом он поймал глаза Веселкиной, продолжил ее взгляд… Оказывается, ему не показалось, он все-таки обмочился. И он смутился, так вот – вполне по-человечески, и, тряхнув головой, добавил: – Извините, мне нужно…

Он бросился в туалет. И ведь понимал где-то на самом краю сознания, что этого делать нельзя, что нужно было добиться своего, образумить генерала. Но взгляд Вали, ее глаза, полные чего-то, что хуже разочарования и презрения из-за чужой трусости, погнали его… Чтобы хоть как-то сгладить эту неловкость.

А когда он вернулся, чуть приведя в туалете себя в порядок, насколько мог, разумеется, Генка уже сидел столбиком, будто зачарованный сурок, в его кресле. Генерал почти торжественно расхаживал по лаборатории вдоль стены с экранами и вещал:

– Выключить наш бакен – это просто. Но вот что следует понимать: нам нужны данные, поэтому его нельзя выключать. Да и ребята там остались.

– Они найдут возможность вернуться. Если Вересаев…

– Не говорите мне о нем, он… В общем, так, Шустерман, включаете пси-контакт с тем, что есть там, – хотя бы на короткое время, на доли секунды.

– За это время мы ничего не поймем, зато они там поймут, – спокойно и уверенно высказался Мзареулов.

– Кто такие они?

Ромка снова попытался остановить Желобова:

– Генерал, вы хотите заразить Землю неизвестными чудищами?

– А, это опять ты, Вересаев? Предлагаешь отказаться от машинно-технологического и научного изучения Чистилища?

– Нет, предлагаю действовать подготовленными, предлагаю осознавать опасность и использовать какие-нибудь средства защиты… Понимаете, бакен слишком слаб, беззащитен, неспособен отстреливаться… Хотя и пушек будет недостаточно…

– Значит, нужно сделать там большую, сильную, постоянную станцию, способную отбить все агрессивные действия тех тварей, о которых вы говорите. Хотя их, похоже, кроме вас, никто не заметил.

А Ромка в этот самый миг отвлекся. Вот не должен был, но отвлекся, подумал, что излишне агрессивные, или, лучше сказать так, силовые действия там, в Чистилище… В общем, каким-то образом это закроет возможность похода к голубому горизонту, который открыли ребята второго экипажа. И не исключено, что насовсем, навечно.

И то ли Генка сам вывел включенные сигналы на полную на пульте, за которым до этого сидел Ромка, то ли это произошло автоматически, на простом поиске всех сигналов, чтобы обеспечить весь спектр работоспособности приборов… Потом уже, во время разбирательств произошедшего, такую возможность тоже со счетов не сбрасывали, а рассматривали совершенно серьезно, да и могло такое в действительности произойти…

Но приборы вдруг включились во всю свою мощь, не прошло и двух-трех мгновений, всего-то одного-двух ударов сердца… Хотя Ромке потом казалось, что за этот очень краткий отрезок времени сердце у него остановилось… И Генка Шустерман, дурашливый, грубоватый, но такой дружелюбный и знакомый… стал превращаться во что-то, чего Ромка опасался, когда выключил связь с бакеном.

Это происходило прямо на глазах всех собравшихся тут людей. Он как-то размазался, размяк, обрывки его рабочего комбеза и белого лабораторного халата расползлись, легко, будто это была не крепкая ткань с синтетическими нитями, а намокшая папиросная бумага, и тело, которое должно было быть Генкой Шустерманом, показавшееся в прорехах, – было уже не им, не человеком, а чем-то неопределенно-синеватым или голубым, влажным, вернее, слизистым, мокрым… Да, отвратительно мокрым! И эта тварь, раздаваясь в объеме так же легко, как разорвала комбез, разодрала шлем. На миг, на явственный миг Ромке показалось, что если шлема больше нет, если нет и связи с Чистилищем, может, эта тварь до конца не вылезет в наш мир, застрянет в переходе оттуда сюда?.. Но этого не случилось. Или тварь могла двигаться и что-то тут делать даже частью своего тела, наподобие того, как часть иных червей вполне сохраняет жизнеспособность, даже если их разрубить пополам.