Три могилы - в одной - Виктор Широков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В квартире управляющего имением графа Витковского готовились к большому семейному торжеству. Вечером должны были собраться гости, чтобы разделить с хозяевами дома радость по поводу дня рождения их дочери, красавицы Аделаиды. В этот торжественный день, четырнадцатого июня ей исполнялось восемнадцать лет. Девушка становилась весьма завидной невестой. Ее стройная фигура, матовый овал лица с дивными выразительной голубизны глазами, её длинная толстая русая коса и редкий ангельский характер... все необыкновенные достоинства девушки привлекали в уединенное имение лучших молодых мужчин округа.
Ада была по определению дворян и самого Карла Ивановича, её приемного отца, настоящим двойником жившей здесь ранее безвременно погибшей Татьяны Паниной. Как выражался управляющий, это была вторая Таня. Все догадки, строившиеся на счет её неясного происхождения, не приводили людей к тем или иным точным выводам и, в конечном счете упирались в вероятную "игру природы", что очень смешило веселую и жизнерадостную девушку.
Поскольку предполагалось большое стечение гостей, в особенности молодежи, главных любителей шумных игр и танцев, предусмотрительный Карл Иванович решил провести торжественный вечер в господском доме. С этой целью в нежилом многие годы доме с раннего утра шла невероятная суета и суматоха: чистили, мыли, обтирали, украшали, а на барской кухне, не покладая рук, трудились повара, приготовляя всевозможные закуски, угощения и разносолы. Ада как виновница торжества, тоже не сидела сложа руки, она давно уже забрала в доме без памяти любящих дочь родителей власть в свои небольшие, но крепкие руки и теперь уверенно распоряжалась в графском особняке на правах законной хозяйки дома. Она прекрасно умела играть на рояле и арфе, и сегодня готовилась "угостить" своих гостей небольшим концертом, а на бис она уже решила сыграть любимую в этом доме симфонию Шуберта "Розамунда".
Карл Иванович ни от кого не скрывал, что Ада не родная ему дочь, а подкидыш, и сегодня он не хотел отступать от правил, а наоборот даже подчеркнуть этот факт перед гостями. В одной из комнат было устроено интересное алегри. Комната была красиво декорирована цветами и зеленью. Посреди стояли ясли, великолепно украшенные цветами, среди которых утопала кукла, изображавшая прелестного ребеночка. В одной руке этот ребенок держал записку "примите, добрые люди, будете счастливы", а в другой бриллиантовые серьги покойной графини Анны Аркадьевны, подаренные ею Аде в далекий день её крестин. В головах ребенка-куклы стояли две хрустальные вазы с билетиками "счастья". Рядом на столе находились выигрыши: сумочки, портсигары, коробки сигар, бутылки с вином и прочее. Великолепие это было роскошно убрано цветами и подсвечено разноцветными фонариками. К вечеру в усадьбу стали съезжаться гости. К парадному крыльцу подъезжали коляски, пролетки, линейки, наполненные веселой беззаботной молодежью, а также папашами и мамашами. Хозяева любезно встречали гостей, среди которой был и я со своей женой и дочерью-подростком Златой. За пролетевшее, как единый миг, время, за все девятнадцать лет, я впервые переступил порог дома Евгения. Проводя следствие, я предпочитал оставаться на улице, осмотрев только два жутких места: около липы и возле скамьи-убийцы.
Представляясь Аделаиде Карловне, я был чрезвычайно поражен её сходством с Таней, словно воскресла похороненная в Берлине девушка, все было похоже до мелочей, я ведь навсегда запомнил облик красавицы, задевшей и струны моего закованного в следовательский сюртук сердца, та же прическа и розовое кисейное платье с легким декольте и даже бутоньерка с розой на груди, а глаза... О, эти небесные огромные глаза! Как много они говорили о той красавице Татьяне...
Столь долго спавший дом радостно ожил. На веранде грянул духовой оркестр, и пары закружились в вихре веселого вальса. Шутки, возбужденный говор, смех, улыбки, музыка - все смешалось в жизнерадостном хаосе временно счастливых детей. Веселящиеся люди в разноцветных платьях, лентах, кружевах, фраках и сюртуках походили на огромный живой букет красоты и изящества, на цветущий букет звучной радости. На дворе тем временем загорелись разноцветные огни китайских фонариков, вспыхнули дополнительным светом плошки с салом, освещая фонтаны, сверкавшие бриллиантовыми искрами. Высоко в небо полетели ракеты, оставляя за собой огненные хвосты. Зажглись бенгальские огни. Ради торжественного вечера Карл Иванович не пожалел средств, он был безмерно счастлив, что его любимая Адочка сегодня празднует свое совершеннолетие и что он, Карл Иванович Розенберг, сумел воспитать такую редкостную красавицу и умницу.
Да, теперь она невеста и пусть сама себе выбирает достойного человека в мужья. Ада порхала по залу в вальсе, её разгоревшееся лицо пылало нескрываемым счастьем. Она поистине была царицей бала и своей обворожительной красотой пленяла сердца наблюдавших за нею. Народу было чрезвычайно много, но гости все прибывали и прибывали. Счастливые пары кружились в жизнерадостных танцах, гремела веселая музыка, горели искрометные огни. На больших столах в столовой было много вин, закусок и самых различных сладостей. Каждый, кому хотелось, мог угощаться сколько угодно, на здоровье. Часов в одиннадцать ночи танцы затихли, музыка смолкла. Гости не спеша прогуливались по обширным покоям графского дома. Внезапно в зале загремел серебряный колокольчик, приглашавший желающих послушать концертное выступление Аделаиды. Спустя короткое время зал был уже полон сидящими и стоящими слушателями. Все собравшиеся ожидали услышать великолепную по отзывам игру героини вечера.
Ада подошла к роялю, открыла крышку, зажгла свечи и, положив ноты, села за инструмент. В зале воцарилась ожидающая тишина.
- "Розамунда" Шуберта, - громко объявила девушка и, пробежав легким касанием по клавишам, заиграла хорошо всем известную симфонию знаменитого немецкого композитора. И опять, как девятнадцать лет тому назад, я услышал "Розамунду" в знакомом исполнении, на том же рояле, бесконечно знакомые мучительные звуки... И все-таки я позволил себе подумать, что явно не хватало моей скрипки и виолончели Евгения. Публика тем не менее слушала симфонию с вниманием и было заметно, что незаурядное мастерство исполнения на многих производило чрезвычайно глубокое впечатление.
Симфония уже подходила к окончанию, ещё несколько печальных нот... и она должна была завершиться сильным обрывистым аккордом. В этот момент с веранды в зал вошел стройный пожилой мужчина. На нем был французский дорожный костюм, в руках он держал трость и шляпу. Его красивое лицо несло следы утомления и застарелой грусти. Его густые волосы, зачесанные на затылок, уже были тронуты сединой, тогда как маленькая бородка и закрученные в колечки усы оставались природного русого цвета.
Вошедший окинул любопытствующим взглядом публику и перевел его на исполнительницу любимой симфонии. Вдруг он вздрогнул и попятился, его глаза широко раскрылись, правая рука, выронив шляпу, схватилась за грудь из которой как стон, вырвалось взволнованно:
- Таня!
В этот момент Ада ударила по клавишам, завершая симфонию сильным аккордом, и, встав со стула, встретилась глазами с незнакомцем. Удивленная публика забыла про приличия и вместо одобрительных аплодисментов во все глаза смотрела на вошедшего мужчину. Первым узнал его Карл Иванович.
- Граф, дорогой Евгений Михайлович! - испуганно произнес он, срываясь с места и быстро подходя к Евгению.
Да, это был действительно Евгений Витковский, и я тоже узнал старого друга и внимательно рассматривал его внешность. Он, конечно, не помолодел, но почти не изменился.
- Прошу... милости прошу, дорогой гость... и хозяин. А это моя дочка Ада, Вы уж извините меня, Ваше сиятельство, что я осмелился устроить в Вашем доме день торжества, день её рождения, - растерянно говорил управляющий, кланяясь графу.
Евгений крепко пожал ему руку, но совершенно не слышал лепет Карла Ивановича. Он с изумлением глядел на смущенную девушку, видя в ней ожившую Таню Панину.
- Адочка, поздоровайся с графом, - обратился приемный отец к дочери.
Тут, наконец, Евгений вышел из оцепенения. Он подошел к Аделаиде и низко поклонился ей. Ада смущенно подала руку и, сделав реверанс, мило улыбнулась. Граф взял руку и нежно её поцеловал.
- Простите меня... я совершенно изумлен Вашим сходством с одной девушкой, которую я когда-то безумно любил и облик которой до сего времени ношу в своем сердце.
С этими словами Евгений снял с груди своей медальон и, раскрыв его, показал Аде портретик Тани.
- Ах, Боже мой! Да ведь это я! - девушка с удивлением смотрела на портрет Тани Паниной. Ей казалось невероятным такое поразительное сходство с незнакомой особой. Она даже была готова заподозрить графа в розыгрыше, в хитрой подделке, но вспомним давние слова отца об её сходстве с какой-то Таней, избавилась от промелькнувшего подозрения. Возвращая графу медальон, она шутливо произнесла: