Два билета в никогда - Виктория Платова

– Не мучай ребенка, Соня. У неё и так ровные зубы.

– Ровные, – соглашалась Ма. – А будут еще ровнее.

Наша с Папито оборона так и не была прорвана. И Изабо не увидит меня с железками на зубах, которые делают бессмысленным любое проявление чувств…

Чувств?

Я ничего не чувствую. Но почему-то оказываюсь в ванной Ба – за дверями, запертыми на замок. Из крана хлещет горячая вода, а я смотрю на себя в зеркало, затянутое паром. Щёки мои горят, глаза полны слез.

Они жгутся.

Соберись, идиотина!

Давай собирайся! Самое время придумать фразу, которой я встречу появление Изабо. С чего начинались мои, так и не написанные, длинные письма ей?

ну, короче так

в ящике пусто или мне кажется?

ну-ка!

я не скажу тебе

Хренушки! Никогда они так не начинались! Они начинались с «Сэмпер Фай» – каждое. И вряд ли Изабо удосужилась узнать, что это такое. Иначе все было бы по-другому, и она, устыдившись и раскаявшись, вытащила бы детёныша из помойки, куда сама и забросила. И…

Я, наверное, брежу.

Изабо и – раскаяться? Изабо и – устыдиться? Не смешите мои тапки, как говорит Котовщикова. Ничего этого не будет. Ничего этого и не надо. Все, о чем я мечтаю, – два мотоциклетных шлема в ее руках.

Черный и красный.

А… давай напишем дневники мотоциклистов, Из?

Как мы встретимся?

Кивнём друг другу, словно не слишком близкие родственники, которые время от времени оказываются за общим столом?

Нет.

Нет-нет-нет.

Даже не слишком близкие родственники обмениваются ничего не значащими поцелуями куда-то в область скулы и такими же бессмысленными фразами: «Привет. Как дела, как школа?» Ну да, в моем случае это именно школа. Школа, школа, школа, и – оопс! – каникулы. И поездки куда-нибудь с Ма и Папито или поездки, оплаченные ими. Всё.

Привет. Как дела, как школа?

Что ответить на это? Что-нибудь такое, что даст понять Изабо: детёныш ничего не забыл. Не забыл черную куртку и то, что он ненавидит тебя, Из.

Привет. Как киты?

Да, так я и скажу! Отлично. А потом она может делать все что угодно. Даже – вид, что знакома со мной не больше, чем с Тёмкой.

Все мои приготовления оказались напрасными.

Дядя Витя приехал один, как и в прошлый раз. Вот только выглядел он заметно хуже, чем год назад. Не знаю, почему я так решила. Его облик никак не хотел откладываться в моем сознании, так при чем здесь хуже-лучше?.. Но, кажется, у него стало меньше волос на голове, а те, что остались, были побиты сединой. И вообще он напоминал побитую собаку. Старую и несчастную.

Зато Ба цвела.

Гладкое лицо, которое почти не портили две хищные складки вокруг рта. И две борозды на лбу. Белые волосы аккуратно взбиты и уложены в прическу, губы подкрашены. А еще Ба нацепила на себя бриллиантовые серьги и воткнула в лацкан пиджака бриллиантовую брошь. Ну, и конечно, кольцо с бриллиантом «глупышка Лора».

Та-дам!!!

Анечко-деточко не рубит фишку в камнях, но даже она понимает, что этот камень – что-то необычное, выдающееся. Он слепит глаза. Не мне, конечно, – есть настоящие ценители. Ма, к примеру. Ма утверждает, что кольцо стоит целое состояние и на него можно было бы построить жилой комплекс средних размеров. С детсадом, крытым бассейном и банно-прачечным комбинатом. К этому сравнению Ма прибегла только для того, чтобы в очередной раз уесть Папито. В близкой ему строительной терминологии.

«Глупышка Лора» – название условное. В свое время Ба подарила кольцо первой жене дяди Вити, к которой – единственной из всех – питала так не свойственные ей теплые чувства. А потом, когда Лора совершила то, что совершила, теплые чувства улетучились. И кольцо – спустя довольно короткое время и неизвестно какими путями – снова оказалось у Ба. Оно – дополнительный раздражитель в и без того аховых отношениях Ма и Ба.

Но отдувается за это Папито – в те редкие моменты, когда Ма сбрасывает с себя траченную эмпатией овечью шкуру психоаналитика.

– Твоя мать мне сраной булавки за пятнадцать лет не подарила…

– Разве она обязана, Соня? – мягко увещевает Папито. – В конце концов, у тебя есть муж. Который неплохо зарабатывает и вполне в состоянии купить все, что ты хочешь. В разумных пределах, конечно.

– В разумных пределах?

– Алмаз «Граф Орлов» я точно не потяну.

– Дело же не в этом, дорогой. А в том, что… – Ма с трудом находит подходящие слова. – Что бы она ни сделала – все направлено на то, чтобы унизить нас. Сознательно или бессознательно.

– Вряд ли сознательно, – Папито, как всегда, проявляет чудеса дипломатии.

– Тем хуже для нее.

Визитка с именем Изабо – еще один из способов унизить. Но на этот раз не нашу семью, а дядю Витю.

Это стало ясно, когда все расселись по местам, а одно кресло так и осталось пустым. Выглядело оно неприятно, как если бы из челюсти выбили передний зуб. Все пялились на кресло и не понимали, что делать. Вроде бы надо подождать отсутствующего, но что, если он передумал и вовсе не придет?

Она не придет.

Из.

Привет. Как киты?

Заготовленная мной лихая фраза оказалась невостребованной, но никуда не делась. Она медленно проплывала у меня в голове: длинной узкой лентой, которая следует за самолетиком, летящим над морем. Где-нибудь на январском Гоа или в январском Тае, куда мы никак не можем добраться из-за происков Ба.

ПриветКакКитыТутМожетБытьВашаРеклама.

В полной тишине мы просидели минуты три. А может, все десять. Ба, поджав накрашенные губы, молчала. Молчали и остальные. И только Тёма вертелся на специально поставленном для него высоком стуле, не понимая, что происходит, и создавая ненужный шум. Веснушки на лице Ма побледнели: первый признак того, что на нее накатывает гнев. Управлять им в присутствии Ба – та еще задачка, но за долгие годы Ма успела натренироваться. Ма не отступит, зубы до корней сотрет, а не отступит.

Первым не выдержал Папито – он всегда был слабым звеном в семье Новиковых.

– Может быть, начнем праздновать, мама?

– Еще не все собрались, Толя. – Ба выразительно посмотрела на пустое кресло. – Подождем немного.

– Мне кажется…

– Если меня, паче обыкновения, заинтересует твое мнение, Толя, я спрошу тебя о нем. Тогда ты и сможешь высказаться. Но не раньше.

Папито не нашелся что ответить. Папито молчал. Мой добрый и нежный Папито, умеющий быть твердым, когда нужно. Иначе как ему справиться со своим бесконечным строительством, кучей согласований и войной с подрядчиками? Но перед Ба Папито бессилен. И беззащитен, как ребенок. Как Тёма – единственный из нас, кто не понимает, что происходит.

Счастливчик.

Ма тоже молчит. Она занята управлением гневом. Стоит в воображаемой психоаналитической рубке и вертит колесо психоаналитического штурвала: лишь бы ее корабль не сел на мель или не врезался в айсберг, как «Титаник». Потерпеть катастрофу у берегов Ба – самый страшный ее кошмар.

Если бы здесь была Из!.. Ведь это именно её ждёт Ба. Ба и кресло, больше похожее на капкан или ловушку, в которую попал дядя Витя.

Дядя Витя всегда был для меня пустым местом. И немножко злодеем. Но больше – пустым местом, которому самым невероятным образом досталось то, что не может принадлежать никому, – Изабо. Теперь мне жалко его. Невозможно смотреть, как слиплись и приклеились к вискам его волосы, а на кончике носа повисла капля.

Бедное, бедное дерево, оно сейчас рухнет.

– Может быть, ты позвонишь своей жене, Виктор? – издевательским тоном спросила Ба. – Я ведь приглашала вас двоих. Мы обговаривали это, не так ли?

– Да. – Голос дяди Вити был едва слышен.

– Второй год она проявляет неуважение к твоей матери. Манкирует семейными обязанностями и ритуалами. А ведь их не слишком много, не так ли?

– Да.

– Ты был недостаточно убедителен, передавая ей мою просьбу?

Дядя Витя молчал. И Ба продолжила вколачивать его в натертый до блеска дубовый паркет.

– Или недостаточно силен, чтобы справиться со вздорной девкой, которую подобрал на улице? В таком случае мне остается только пожалеть тебя. И я сделаю соответствующие выводы. Обещаю.