Прорыв. Боевое задание - Михаил Аношкин

— А! — неожиданно улыбнулся Анжеров. — Книжник?

Григорий смутился.

— Самусь докладывал. Верно, вспоминаю: один книжник, другой ухарь, но оба дружат. Так?

— Так точно! — отозвался за Григория Игонин. — Наш лейтенант неплохой человек, но я не ожидал, что за ним это водится.

— Что именно?

— Ну, это, как бы вам сказать...

— Ябеда, что ли, это хотите сказать? Я не говорю — доносчик.

— Выходит, так.

— Запрещаю так думать о лейтенанте Самусе. Это я его вынудил рассказать о вас после того, как уничтожили диверсанта. Ясно? Выполняйте приказание.

— Есть, выполнять приказание!

Петро лихо надел пилотку на голову, расправил под ремнем складки и глянул на Андреева таким орлом, что Григорий только подивился: и откуда такая командирская стать у приятеля. А тот вышел на середину лесной поляны и, сложив из ладоней рупор, зычно и властно прокричал:

— Подъем! Подъем!

Как ни крепок утренний сон, как ни велика была усталость, но бойцы при первых же звуках команды зашевелились, стали быстро стекаться к поляне.

Игонин между тем, подтянутый, какой-то новый, весь преобразившийся, незнакомый Григорию, вытянул в сторону правую руку, скомандовал:

— В две шеренги становись!

Бойцы команду выполнили беспрекословно, хотя кое-где замешкались. Здесь встретились люди из разных подразделений. Те, которые служили раньше вместе, держались каждый своей кучкой и сейчас, образуя строй, тоже не хотели вставать в разные места. Потому и произошла задержка, но она была кратковременной, так что можно с основанием сказать: красноармейцы в тяжелой обстановке не утратили чувства дисциплины, а это было сейчас главным.

На лесной поляне застыли по команде «Смирно» две равные шеренги. Рассчитались по порядку номеров — насчиталось чуть побольше двухсот человек. Сотни настороженных глаз следили за Игониным — как он, по всем правилам устава, подлетел к капитану и, козырнув, доложил:

— Товарищ капитан, бойцы отряда по вашему приказанию построены!

Между прочим, Петро, пока командовал бойцам построение, мучился: как лучше их назвать? Батальон? Слишком не похоже на батальон. Ротой? Великовата рота. Э, черт, не приходило на ум подходящего слова, и Петро решил отрапортовать как о батальоне. В последнюю секунду совершенно неожиданно с языка сорвалось нужное слово — отряд. Что ж, название было точным.

Капитан стоял строгий, подтянутый, красиво и в то же время с неуловимой небрежностью, как это водится за командирами, привыкшими к власти, держал руку у козырька фуражки, пока ему докладывал Петро.

— Вольно! — разрешил Анжеров и пошел вдоль строя. За ним, несколько поотстав, следовал Петро, рядом вышагивал Андреев. Когда Игонин командовал построение, Григорий по привычке ринулся было в строй, но капитан задержал:

— Будете со мной.

Теперь оба приятеля шли за комбатом, чувствуя себя неловко в новом, неожиданном для них положении. Правда, Петро держался естественнее, его нельзя было удивить ничем. А Григорий проще бы чувствовал себя в строю, чем торчать вот так, на виду у всех. И еще пилотки нет на голове.

Капитан остановился возле высокого плечистого бойца.

— Фамилия?

— Красноармеец Куркин!

— Вы что, красноармеец Куркин, не знаете, каким надо становиться в строй?

— Знаю, товарищ капитан!

— Приведите себя в порядок!

Куркин потянулся рукой к вороту гимнастерки, застегнул его, потуже затянул поясной ремень. Другие бойцы, не ожидая, когда им сделают замечание, тоже приводили себя в порядок.

Анжеров остановился как раз недалеко от центра строя, сделал несколько шагов назад, чтоб видеть и фланги, и сказал:

— Расхлябанности не потерплю. Буду наказывать беспощадно, вплоть до расстрела. Задача — догнать колонну. В пути не отставать, соблюдать строжайшую тишину. На привалах костров не жечь. Вопросы? Нет вопросов. Слушай команду: имеющие автоматическое оружие, два шага-а вперед ма-арш!

Строй колыхнулся, и около четырех десятков бойцов выстроились в новую шеренгу.

— Игонин! — позвал Анжеров и, когда тот вытянулся перед ним, приказал: — Будете командовать этим взводом!

Петро обалдело уставился на командира. Одно дело построить отряд и отрапортовать, а другое — командовать сорока бойцами, вооруженными автоматическим оружием. У многих, как и у самого Игонина, трофейные автоматы, штук пять или шесть ручных пулеметов Дегтярева и два наших автомата — ППД. Видя колебание Игонина, капитан поторопил недовольно:

— Принимайте взвод!

— Есть! — гаркнул Игонин, подбежал к своему взводу, обретая уверенность, оглядел строй и скомандовал: — Налево!

Отвел в сторонку и занялся распределением бойцов по отделениям. Так совсем негаданно Петр Игонин превратился во взводного. В это время Анжеров разбил остальных бойцов еще на несколько взводов и приказал готовиться к выступлению.

Между прочим, Петро никогда не стремился стать командиром. Обычно шутил на этот счет:

— Рядовому, братцы мои, служить легче. Верно ведь, Гришуха?

Андреев с ним не соглашался, приводя в доказательство старую, как мир, присказку о том, что плох тот солдат, который не стремится стать генералом.

— А ты, Гришуха, мечтаешь быть генералом? — балагурил Петро. — Давай, давай, ты им станешь, я уверен. Не скоро, правда, но станешь. Вид у тебя подходящий. Приду к тебе и попрошу теплую должность. Сердце у тебя доброе, не откажешь. Не откажешь ведь, Гриша?

Как бы там ни балагурил Игонин, все же судьба настойчиво хотела сделать его командиром. Зимой Петра чуть-чуть не зачислили в полковую школу. Но зачисление не состоялось: то ли командир роты другого подыскал бойца, то ли писарь списки перепутал. После этого Петро изрек лаконично:

— Бог правду видит.

Игонин частенько замещал командира отделения: или потому, что в строю отделения стоял после командира вторым и автоматически являлся бессменным заместителем; или играл тут роль его общительной неунывающий нрав. Недавно вот Самусь назначил отделенным, а сейчас капитан произвел во взводные. Чудеса и только! Так, пожалуй, можно вперед Гришки в генералы вылезти.

Но, думая так, Петро был по отношению к себе необъективен.

Назначение командиром взвода обрадовало его, возвысило в собственных глазах. Ему приятно было это еще и потому, что назначение получил не от кого-нибудь, а от самого комбата Анжерова, у него поощрение заслужить не так-то просто. И хотя Петро ничем не проявил себя еще как командир, тем не менее это назначение связывал со своими геройскими белостокскими днями. И чтоб размышления примирить с совестью, подумал: «Черт те что делается на белом свете, Петька Игонин стал командиром! Кто бы мог подумать?»

Первый привал сделали часов в двенадцать, когда солнце грело вовсю. Григорий выполз на маленькую лужайку, усеянную бело-желтыми ромашками, и разложил на самом солнцепеке сушить книги и общую тетрадь, которую подобрал в куче хлама перед самым прорывом. Сильнее от воды пострадал «Дон-Кихот», меньше — общая тетрадь — может быть, потому, что была завернута в толстую оберточную бумагу.

К нему подсел Петро. Другие бойцы поглядывали на Андреева с любопытством.

— Сушишь? — усмехнулся Игонин. — Давай, давай, потом зачтется. В музей могут попасть эти книжки. А что? Запросто.

— Напрасно стараешься — не заведешь, — отмахнулся Григорий.

— Я тебя и не собираюсь заводить. Но ты погляди — вот эта толстая совсем разбухла, буквы расплылись. На черта она тебе?

Петро подметил правильно. «Дон-Кихоту» досталось крепко, листы покоробились, а некоторые слиплись, и переплет ее потерял вид. Игонин подзуживал:

— Совесть у тебя есть? Бойцы цигарки крутят из листьев, а ты как Кощей бессмертный: ни себе, ни людям.

— Отдать на раскурку? — обиделся Григорий. — Да я ее лучше спрячу куда-нибудь, чем на раскурку. Ты соображаешь, что говоришь?

— Погоди, кто-то обещал не заводиться? Ладно. Можешь прятать куда угодно. Молчу как рыба.

— Ну и молчи.

— Экий ты горячий. Я ведь про книгу — к слову, у тебя в желудке не урчит?

— Урчит, — сознался Григорий. — Сейчас бы целого барана съел.

— Баран — мечта голодного разума. Но я кое-что достал, — и Петро вытащил из-за спины полбуханки хлеба и шматок круто посоленного сала.

— У-у! — зажмурился Григорий от радости. Петро достал нож, разделил и хлеб и сало на три части, одну отдал Григорию и сказал:

— Это тебе, это капитану. Слушай, Гришуха, ты сейчас вроде бы у нас за адъютанта, отдай ему.

Андреев потянул было хлеб к зубам, но, услышав предложение Игонина, остановился и наотрез отказался:

— Ничего не выйдет.

Петро знал по опыту: коли Гришка закусил удила, то спорить с ним бесполезно. Пошел к капитану сам. Тот хлеб принял, но учинил допрос, где его Петро достал. А хлебом с Игониным поделились бойцы — сходиться с людьми он умел быстро.