Прорыв. Боевое задание - Михаил Аношкин

Синица, видя, что иголка больше колет пальцы, чем материю, предложил свои услуги:

— Бо я портной тоже.

Игонин глянул на него тяжело, глазами отчужденными и огрызнулся:

— Катись-ка ты!

В это время в расположении взвода появился танкист, о чем-то посовещался с Самусем. Потом Тимофеев обратился вполголоса к бойцам:

— Хлопцы, мне нужны охотники.

Игонина словно пружиной подбросило.

— Я! — крикнул он, вскакивая. Нога неуклюже подвернулась, и Петро, не сумев сохранить равновесие, растянулся у самых ног танкиста.. Синица весело заметил:

— Ото взлякався!

— Молчи! — прошипел Игонин, вставая.

Костя засмеялся и поспешил успокоить его:

— Беру, беру!

Игонин стряхнул с себя соринки, сказал Косте:

— И Гришку Андреева тоже зачисляй. Нас обоих, — и примирительно обратился к другу: — Давай поднимайся, Гришуха, хватит хандрить. Если меня кокнут, а я, между прочим, сильно в этом сомневаюсь, ты так здорово не переживай. Поднимайся, Гришуха, нечего раскисать. У нас с тобой дел по самое горло. Бери нас с собой, товарищ лейтенант, моей душе требуется работенка пожарче. И Гришкиной — тоже.

Анжеров приказал группе лейтенанта Тимофеева выдвинуться к самой реке, первой форсировать ее и гранатами прорубить в обороне фашистов брешь, тем самым облегчить переправу основных сил. Перед этим капитан посылал к реке разведчиков, которые донесли, что на этой стороне реки немцев пока нет.

Охотников Тимофеев набрал главным образом из взвода Самуся: ребята знакомые еще по Белостоку, проверенные.

Попросился идти и Микола. Лейтенант заколебался: уж больно мрачным был этот боец. Но Игонин на правах человека, которого с Костей связывало что-то вроде дружбы, замолвил словечко, и Миколу зачислили в группу без дальнейших проволочек. Петро и сам бы не объяснил, почему он заступился за Миколу.

Андреев, помня требования устава, спросил у Тимофеева:

— Товарищ лейтенант, кому сдать документы?

Тимофеев с ответом задержался, а Петро вмешался в разговор:

— А на черта тебе их сдавать? Держи при себе.

— Это надо обмозговать, — озадачился лейтенант.

Вообще, документы положено было сдать политруку. Но обстановка была особая, не предусмотренная никаким уставом.

Анжеров, узнав об этом затруднении, как обычно, круто вмешался:

— Документы оставить при себе. Беречь их тут некому — все пойдем в бой.

Микола, обрадованный тем, что его взяли в группу, и благодарный Игонину за поддержку, сказал Петру, имея в виду комбата:

— Толковый, видать, мужик.

— Голова! — ответил Петро. — Ума палата. Привалило же счастье человеку — такую голову бог дал. А другому отпустит с куриное яичко, вот и живи, как хочешь. Ты что это делаешь?

Микола английской булавкой скалывал клапан левого нагрудного кармана.

— Так вернее, — отозвался он. — Поползешь, пуговицу сорвешь и комсомольский билет потеряешь.

— Слышь, Гришуха, — обратился Петро к Андрееву. — Учись бережливости. У тебя вот и булавки нет.

Но у запасливого Миколы нашлась еще одна булавка, и Андреев свой кармашек, где хранился комсомольский билет, тоже сколол накрепко.

Петро, наблюдая за ним, завистливо вздохнул, поцарапал затылок:

— Эх-хе-хе, а мне и булавка не нужна. Как-то неладно в жизни получилось: комсомол сам по себе, а я сам по себе. Нехорошо.

Выступили, когда окончательно смерклось.

Тишина.

Лишь у самого моста стрелял пулемет. Тишина старательно глушила злое татаканье, и пулемет-таки замолкал, задохнувшись. Но через некоторое время, как бы отдохнув, упорно начинал заново. Так иногда тявкает на луну собака. Потявкает, потявкает и отдохнет. Потом опять. Странно, однако к надоедливому пулемету привыкли так, что не слышали его. Наоборот, когда он замолкал, становилось как-то непривычно. Люди напряженно вслушивались в тревожную тишину: что опасного таит она в себе?

В этот вечер установилась тишина. Лес не бомбили. Видимо, окруженных фашисты считали обреченными, неспособными на серьезные боевые действия. Отдельные же стычки мало беспокоили немцев, ибо не могли изменить обстановку. Завтра утром окруженные будут пленными, кому это не подойдет — мертвыми.

Никому из немецких командиров, которые провели операцию на окружение, и в голову не могло прийти, что в разрозненных частях восстановлена воинская дисциплина, что вот сейчас, когда вечер тихо и безропотно переходит в ночь, штурмовая группа лейтенанта Тимофеева пробирается к речке, чтоб обеспечить переправу всей колонны и обеспечит ее любой ценой, что командир северной колонны прорыва капитан Анжеров вместе с комиссаром Волжаниным, а километрах в двух от него через шоссе командир южной колонны седой майор последний раз выверяет со своими командирами задачи подразделений. Если бы фашистское командование знало об этом в полной мере, оно бы всполошилось. А возможно, не поверило бы. Как так? Деморализованные, объятые отчаянием разрозненные группы солдат вдруг сразу, за один день, приобретают воинскую сплоченность? Такого не может быть!

...Местность, по которой двигалась группа Тимофеева, была пересеченной. Лес кончился резко, будто его обрезали. Два лысых косогора смыкались подножиями и образовывали ложбинку, которая устремлялась к речке, но не доходила до нее метров триста. Эта трехсотметровая полоса, вытянувшаяся вдоль берега, была кочковатой поймой с редкими горбатыми березками.

Пробирались гуськом, осторожно: впереди Тимофеев, за ним Игонин, потом Андреев, за ним еще два бойца. Замыкал строй Микола. Втянулись в ложбинку.

И вдруг на бугре справа вспыхнул светлячок ракеты, устремился ввысь, разгораясь и освещая все вокруг трепетным безжизненным светом. Андреев шлепнулся на землю, и игонинский каблук чуть не двинул ему по скулам. Григорий отодвинулся в сторону и увидел перед глазами ромашку. Склонив набок желтую, обрамленную белыми лепестками головку, она дремала и в голубоватом мерцании ракеты казалась искусственной

На бугре заработал крупнокалиберный пулемет. Стрелял реже и басовитее обыкновенного. Пули сердито гудели высоко над головами. Или разведчики ошиблись, или немцы выдвинулись на эту высоту недавно.

Ракеты взмывали одна за другой: не успевала догореть одна, как вспыхивала другая. Пулемет бил короткими очередями.

Тимофеев лежал на левом боку, невозмутимо покусывал травинку.

Впервые идет в бой пешим, а в боях побывать ему пришлось немало. Курсантом школы танкистов бывал на Халхин-Голе, вместе с другими ломал линию Маннергейма. Тогда пуля поцеловала в висок: высунулся на миг из башни танка, а «кукушка» ударила по нему очередью из автомата. Миллиметром левее угодила бы пуля — и все. В этой войне успел потерять две машины и двух боевых друзей. Дважды горел в танке, и все-таки за броней чувствовал себя увереннее. А здесь неуютно на душе, чего-то не хватает. Пулемет же бьет и бьет. Игонин смотрит на него, Тимофеева, недоуменно. Понятно, ждет решения. Но решение может быть только одно: уничтожить пулемет. И, будто подслушав его мысли, приподнялся Микола.

— Лейтенант, — оказал он. — Я пойду.

Что-то не нравилось Тимофееву в этом парне, но при чем тут личные симпатии или антипатии? Дело прежде всего.

— Добро. Возьми напарником Сомова.

Микола с напарником пополз к бугру. Андреев смотрел им вслед, и тревога все больше и больше охватывала его. У Сомова малая саперная лопата в брезентовом чехле съехала на самую спину и при каждом движении — а полз он по-пластунски — колотила его по ягодицам черенком. «Снял бы он ее, что ли, — подумал Григорий. — Мешает ведь».

Тимофеев подал команду продолжать путь: ползком, юзом, любым способом, но ближе к реке. Если даже Миколе не удастся заткнуть рот фашисту, который окопался на высотке, группа все равно должна переправиться на тот берег. Когда завяжется драка на восточном берегу, когда вся колонна лавиной ворвется в ложбину, тот фендрик сам удерет, а иначе ему каюк.

Сырость от реки становилась ощутимее. Вот и первая кочка, похожая на мохнатую тыкву на тонкой, вихлявой, но прочной шее.

Остановились. Река рядом. Слышны звонкие всплески — не то рыба играет, не то прутик краснотала наклонился низко, опустив макушку в самую воду, — вот течение и забавляется им.

Сгрудились возле лейтенанта. Кто-то было закашлял, но ему зажали рот, зашикали. Костя тронул Игонина за рукав, подзывая к себе поближе. И Андреева тоже. Шепотом передал:

— Выдвигайтесь к реке. Постарайтесь успеть до тарарама.

Оба поняли, о каком тарараме говорит лейтенант. С минуты на минуту должен напомнить о себе Микола. Пока на высотке было спокойно, пулемет утихомирился, значит, Микола продвигается успешно.

Лейтенант поднял к глазам часы, фосфоресцирующие стрелки показывали половину двенадцатого.