Право на поединок - Мария Семенова

– Смерч идёт с моря. Река к утру разольётся…

– Откуда ты знаешь, почтенная? – удивился Эврих.

Сигина развела руками:

– Ну… Идёт, и всё…

Волкодав посмотрел в небо. Звёзды прятались одна за одной. Их застили тучи, быстро наползавшие с запада. Скоро спрячется и луна.

Большак тянулся вдоль берега Ренны, на такой высоте, куда ни разу не добирался разлив. Его отделяла от реки полоса хорошего соснового леса. Волкодав свернул с мягкого луга под деревья. Привычные босые ноги не боялись ни иголок, ни шишек.

Смерчи приключались в северном Нарлаке каждый год по несколько раз. Древний Змей с рёвом и грохотом взвивался из моря, повергая и всасывая жадным хоботом всё попадавшееся на пути… чтобы снова и снова потерпеть неудачу, расшибиться о горные кряжи и выкатиться назад в море извечной дорогой – руслом беснующейся Ренны. Упорства Змею было не занимать. Он тщился одолеть берег и выскакивал на сушу то там, то тут, подыскивая удачливую тропу для прыжка через горы. Люди издавна приметили полосу взморья в два дня плавания шириной, через которую обычно пролегал путь клубящегося чудовища. Здесь не было рыбачьих поселений, а в глубь страны до самых гор тянулся, как ожог, след множества смерчей, проходивших этими краями испокон веку. Путешественники и купцы, ездившие с севера на юг и обратно, не боялись пересекать Змеев След. Не боялись проходить мимо и корабельщики. Они просто поднимали все паруса и сажали людей на вёсла, стараясь скорее пересечь опасное место. Змей, надо отдать ему должное, был всё же существом отчасти благим: он всегда предупреждал о своём появлении, вот как теперь. Загодя убраться с его дороги было не трудно. Ещё одно благо – правда, по мнению многих, сомнительное – состояло в самородном золоте, издавна приносимом реками Змеева Следа. Каждый новый смерч проходил по долинам, словно орда землекопов с лопатами, неизменно обнажая новые россыпи. Волкодав не видел в том ничего удивительного. У него дома тоже все знали, что Змей охоч до богатств и носит под крыльями сокровища. Иногда он дарит их людям. И случается – вместе с погибелью.

Кондарский тракт, на который выбрались двое мужчин и две женщины, пролегал на почтительном расстоянии от Змеева Следа. Тем не менее, вскоре начал накрапывать дождь и стали видны синеватые зарницы, вспыхивавшие над морем. Сколько помнили люди, ни разу ещё не бывало смерча без грома и молнии. Волкодав мог бы объяснить, почему. Бог Грозы пристально следил за Своим старинным врагом и гнал его ударами пламенеющей секиры, не пуская в светлые небеса…

Когда начал накрапывать дождь, беглецы снова углубились в лес, и мужчины растянули кожаный полог. Полог был просторный: хватит места всем четверым. Путники устроились с подветренной стороны не слишком высокого, но крутого и обрывистого холма. Песчаный откос гостеприимно нависал, не грозя обвалиться, ибо внутри сплетались корни. Хорошее место.

Рейтамира шагала на своих ногах от самой землянки Сигины. Это удивляло мужчин. Они-то думали, её, жестоко избитую мужем, придётся нести.

– Как ты? – несколько раз спрашивал её Эврих.

И неизменно слышал в ответ:

– Спасибо, добрый человек, мне хорошо…

Когда ставили полог, она усердно стаскивала под него лежалую хвою, ещё не промоченную дождём. И забралась под кожаный кров только после того, как там устроилась Сигина. Но тут уж её силы кончились: молодая женщина не села, а прямо-таки свалилась на землю. Обмякла и больше не двигалась.

Эврих запоздало сообразил, что Рейтамира скорее упала бы и умерла прямо на ходу, чем решилась произнести хоть одно слово жалобы. Она слишком боялась показаться кому-то обузой. Аррант припал рядом на колени, поспешно выпростал из мешка тёплое меховое одеяло, стал её кутать. Рейтамира открыла глаза, попыталась что-то сказать…

– Лежи, лежи, – ласково шепнул Эврих ей на ухо. И погладил по голове, стараясь ободрить: – Сейчас поедим, потом спать будешь… Всё хорошо…

Она вдруг заплакала. Её намёт, головной убор супружества, остался валяться на пустоши у деревни. На том месте, где чужестранец пытался кое-что втолковать её мужу. Теперь уже – бывшему мужу…

Волкодав стоял на макушке холма, прячась от дождя под густой кряжистой сосной, и смотрел в южную сторону. Мертвенные зарницы полыхали там почти беспрерывно, и на их фоне, вращаясь, медленно двигалась гигантская чёрная тень. Ветер доносил яростные раскаты грома и время от времени – чудовищный рёв. Змей, давным-давно изгнанный Богом Грозы из пределов земли, рвался в дневной мир, шарил хоботом, нащупывая дорогу к Железным горам: сломать заповедные крепи, выпустить из векового заточения хозяев смерти и холода, Тёмных Богов…

Венн пристально следил за вселенской битвой, происходившей на расстоянии множества поприщ. Он не позволял себе даже думать о том, что получится, если Змей один раз за всю вечность надумает свернуть с проторённой дороги и устремиться прямо к их пологу. Худые мысли притягивают беду, и Волкодав старательно гнал их прочь. Он не уходил с холма, пока гроза не докатилась до гор и не уперлась в них, застряв, как всегда прежде бывало. Где-то там дробились от страшных ударов гранитные скалы, и вниз обрушивались потоки битого камня, сверкавшие в отсветах молний, точно самоцветные россыпи. Особенно сильные вспышки порой озаряли громоздящиеся облачные кручи, и в них на мгновение представали то вздыбленные крылатые кони, то летучая колесница, то беспощадно занесённая огненная секира…

Волкодав вдруг представил себе: такая же вот туча… нет, куда там такая же! эта не справилась бы!… – гигантская, небывалая со времён Великой Тьмы гроза накрывает, как горстью, одетые снегами хребты Самоцветных гор… и страшные рогатые молнии бьют с высоты по вершинам… Бьют снова и снова, раскалывая ледники, оплавляя чёрные скалы, выворачивая наизнанку изъеденное подземными ходами нутро…

Серый Пёс не раз и не два молился об этом, пока сидел на цепи. И если бы в те времена его услыхал какой-нибудь Бог и согласился разнести Самоцветные горы в пепел и пыль, но и самому венну предрёк смерть под страшным обвалом, – он бы с радостью согласился. Согласился бы умереть рабом, а значит, и в следующей жизни обречь себя на неволю. И, погибая под глыбами, с упоением принял бы смертные муки. Если б только ему было дано почувствовать в последние мгновения жизни, как до основания содрогаются Самоцветные горы… как они рушатся, оплывают в потоках небесного пламени… проваливаются неизвестно куда… навсегда сползают с тела земли, которую оскверняли так долго…

Девушка сидела на свёрнутом меховом плаще, обхватив руками колени, и смотрела вдаль. Ярко светила луна, озаряя мертвенным серебром горы, ставшие за два с половиной года такими привычными. Днём на лугу кипела видимость жизни: наливалась соком трава, трудились над цветами пчёлы и бабочки, выходили пастись мало кем пуганные олени. Но вот наступила ночь, и сделалось видно, что эта пёстрая копошащаяся жизнь мимолётна, как огонёк светляка, а истинный лик гор неизменен, вечен и мёртв. Замершие под луной хребты дышали тяжким морозом, и трава была стрелами ломкого серебра. Пройдёт тысяча лет, не останется даже праха от ярких цветов и промчавшегося по ним оленёнка, а горы будут всё так же вздыматься к чёрному, усеянному холодными звёздами небу, и леденеть под луной, и молчать, равнодушные, всезнающие, одинокие…

Рядом с девушкой шевельнулся мягкий белый сугроб, заискрилась, как иней, мохнатая блестящая шерсть. Огромный кот сладко зевнул, показав торчавшие в пасти кинжалы, и ткнулся лбом под локоть хозяйки, еле слышно мурлыча. Его звериная память не сохранила плетёной корзины, в которой горцы-ичендары доставили его через пропасть, именуемую Препоной, и оставили там в подарок одному молодому вельможе, Стражу Северных Врат. Кот смутно помнил лишь очаг и ковры, и человеческий запах, и ласковые сильные руки, подносившие соску с молоком. А потом его, уже начавшего взрослеть, почему-то снова отнесли в горный лес и хлопнули по загривку: беги. Откуда было знать юному зверю, что молодой кунс Винитар, лишившись невесты, не счёл себя вправе владеть знаком благосклонности ичендаров и решил выпустить его на волю?… Кот не понимал, что такое воля, и совсем к ней не стремился. Он хотел есть вкусную пищу, играть кусочками меха и спать у огня, от которого его зачем-то прогнали. Через два дня, голодный и грязный, он наткнулся на человеческий след и бежал по нему во всю прыть, истошно мяукая, пока не догнал свою нынешнюю хозяйку. Теперь всё было хорошо: его снова любили. Он бегал где хотел, охотился и уходил далеко в горы, но всегда возвращался.

«Твоя невеста ещё не достигла возраста зрелости, – передали его прежнему хозяину ичендары. – Её следовало оберегать либо отцу, либо мужу. Почему вышло так, что одна лишь старая нянька, дочь нашего племени, сумела исполнить свой долг перед госпожой? Ты, не сумевший как следует встретить драгоценную гостью, даже не заикайся о её преждевременном возвращении. Жди теперь, когда ей исполнится двадцать один год. Тогда она сама примет решение».