Священная Римская империя. История союза европейских государств от зарождения до распада - Фридрих Хеер

г. епископом Уллаторном, который присутствовал на Первом Ватиканском совете. Папа, о котором идет речь, Пий IX, готовился к трудному последнему этапу несения догмы о папской непогрешимости. Его вера в святого Петра уходила корнями в ту же древность и магию, что и вера франков в раннем Средневековье и Григория VII - монаха из народа.

«Итак, я заставлю его повиноваться, веруя в тебя...»: Григорий был так же убежден, как и любой колдун, маг, шаман, верховный жрец или король-священник из глубин предшествующего тысячелетия (в этом сравнении нет ничего уничижительного), что посредством своего отлучения от церкви он может сдвинуть небеса и землю. Заставить повиноваться, предать анафеме, заковать в цепи: магические заклинания и романские скульптурные орнаменты в соборе и деревенских церквях обнаруживают магическую связующую силу отлучения от церкви (как позднее силу ведьм). Этот папа из народа, уроженец страны, прославившейся в Средние века своим магическим искусством, убежденный в том, что, как преемник святого Петра, он призван заставлять повиноваться и освобождать на небесах и на земле, начал брать на себя атрибуты вселенской власти императора. Quibis imperavit Augustus, imperavit Christus: Иисус был единственным законным преемником Августа-Цезаря, а преемником Христа был папа римский. Папа был всеобщим отцом и владыкой всех христиан (communis Pater et dominus). На него как на преемника святого Петра была возложена ответственность universo orbi imperare - править всем миром. Всякий, кто ставил себя за рамки и считал себя выше папских повелений, подвергал себя греху идолопоклонничества, так как повеления папы исходили ex parte omnipotentia Dei - от Божьей власти.

Григорий стоял за веру в Петра во всей ее полноте и довел дело до полного завершения. В письме к королю Ирландии Тердельваху он заявляет, что Иисус Христос поставил святого Петра выше всех королевств в мире; преемник святого Петра имеет право низвергать королей. «Проклят будет тот, кто хранит свой меч от крови» (Книга пророка Иеремии, глава 48, стих 10) - эту цитату Григорий любил использовать против королей - мирских правителей. И снова апостольская и королевская власти идут рука об руку, как солнце и луна. Сан священника соотносится с властью короля, как золото и свинец. Король обязан своей должностью дьяволу, который заставляет людей покидать путь праведности, и король поставлен лишь как слуга церкви, чтобы наказывать грешников. Хорошие короли во все времена выражают повиновение церкви. Короли, не повинующиеся ей, - это дурные короли, слуги дьявола. Король «полезен», когда он с помощью меча добивается того, что велит Римская церковь. Рукоположение ставит самого скромного священнослужителя выше любого мирского правителя. Экзорцист - это более чем император, он духовный император - spiritualis imperator. Выступая против всего «мирского» и достойного порицания, Григорий использовал древние верования, пропитанные магией. Мирские правители, а в их число входил Генрих IV (в глазах Григория он был всего лишь «немецким королем»), спонсируют порочные материальные вещи и дурной мир женщин. Равенство между «мирским», «немецким» и «порочным», вероятно, сформировалось в голове Хильдебранда во время его ссылки в Кёльне, где он столкнулся с великолепием и пышностью немецкой имперской церкви - великолепием, которое позднее оттолкнет Бернарда Клерво. Что же до «мирского» короля, то он казался олицетворением всего этого.

Борьба против «безбожного материализма» (которая все еще имеет политический подтекст) во времена Григория была направлена прежде всего против «мирского» короля, «мирского» духовенства и светских людей. Идея Григория состояла в том, чтобы обратить и белое духовенство, и мирян в монахов.

Современная католическая мораль все еще по своей сути монашеская; грехи, в которых исповедуется мирянин, в основном плотские, грехи священнослужителей, давших обет безбрачия. В своем стремлении навязать церковный целибат и оторвать духовенство от их привязанности к «крови и земле» Григорий заложил основы структур, которые и по сей день остаются частью жителя Европы и римского католицизма. Само собой разумеется, что на протяжении веков после Григория и до расцвета Контрреформации священники (и епископы) продолжали жить со своими наложницами, папы и прелаты продолжали плодить великородных бастардов, отдельные представители которых делали историю. Тем не менее целибат оставался целью, чрезмерной целью, и попытка установить его запустила цепную реакцию: был ли заряд положительным или отрицательным, зависит от точки зрения наблюдателя.

Целибат создал церковнослужителя-активиста. Церковник, изолированный от мира, был готов дойти до края земли, чтобы проповедовать Евангелие по приказу папы или своего церковного начальства и сгореть, выполняя это задание. Этот специфически западный динамизм - зачастую он чужд духу восточной церкви - тесно связан с целибатом.

Там, где сексуальное влечение успешно сублимируется, целибат заставляет человека желать жертвоприношений и способен на всеохватывающую благотворительность. Посредством целибата могут развиваться характеры священников-отцов, что в напряженные времена приносило многим уверенность, помощь и «наставление».

Целибат также активирует влечения, которые побуждают людей к самонадеянным амбициям, жадности, тщеславию, зависти и сварливости. Необузданная церковная страсть к спорам - ссорам одного ордена с другим, епископа - с кафедральным капитулом, сельского священника - со священником соседнего прихода, богослова - с богословом, одной стороны с другой - с XI в. держала христианский мир в состоянии постоянного беспорядка; как эмоция она связана с сексуальной завистью и ненавистью, которые испытывают давшие обет безбрачия священнослужители к мирянину, живущему полной жизнью.

Какой бы еще она ни была, теология, населяющая «грешный мир» демонами, проповедующая адское пламя и систематически вселяющая страх в христианские души, угрожая адом и дьяволом, - это теология войны и гражданской войны, смерти и разрушения. В наши дни всякий психолог знает о тесной связи между такими элементами, присутствующими в жизни, проживаемой под огромным напряжением, вызываемым целибатом, и безуспешно сублимированным сексуальным влечением.

Григорий VII высвободил огромную энергию, которая, в свою очередь, стала причиной больших беспорядков. Он разжег в Европе больше ненависти, чем любой другой правитель со времен Неронских императоров. Это была ненависть против ненависти. Сторонники Григория приписывали Генриху IV такую порочность, какую только один человек может вменить другому. С другой стороны, Григория обвиняли не только в незнатном и сомнительном происхождении, но и в том, что он расчистил себе дорогу, отравив своих четырех предшественников. Во время спора об инвеституре политическая пропаганда быстро достигла больших высот в клевете и взаимных обвинениях -утверждениях, что врагом овладел дьявол, что он находится за гранью искупления и так далее - точно так же, как это было в ходе последнего противостояния между Фридрихом II и папой, а потом в годы Реформации.

Как законный обладатель ключей от небес, папа-монарх был вне и над законом. По словам Григория, привилегии, жалованные Римской церковью, могли