Небо над бездной - Полина Дашкова

— Перестаньте. Джозеф и ваш отец тут абсолютно ни при чем. Что за странная манера у вас, русских, все усложнять и добавлять себе страданий, которых у вас и так сверх всякой меры? Стрелял сумасшедший. Хотел убить, но только прострелил плечо. Сама по себе рана пустяковая, однако помощь подоспела не сразу, месье Данилофф потерял много крови.

— Когда это случилось?

— Полтора месяца назад, в начале октября. Кажется, в ночь с седьмого на восьмое. Об этом случае даже писали французские газеты.

— С седьмого на восьмое, — чуть слышно, по русски, повторила Таня, — именно в ту ночь. Господи, что я наделала.

— Теперь самое главное, — Элизабет огляделась, заговорила быстро и тихо. — Французские власти не заинтересованы, чтобы в Галлиполи образовалась боеспособная русская армия. Они делают все возможное, чтобы солдаты и офицеры разъехались в разные стороны, подальше. Америка, Бразилия, Аргентина. Кое кто даже возвращается в Россию. Ваш муж, как только поправится окончательно, намерен перебраться в Эстонию, Польшу или Финляндию. Зависит от политической ситуации. Словом, поближе к вам. Известно, что некоторым людям удается нелегально покинуть Россию из Петрограда, через Финский залив.

— Павел будет ждать нас?

— Что, простите? — не поняла Элизабет.

Таня не заметила, что последнюю фразу произнесла по русски. Миша встрепенулся и спросил:

— Кто нас будет ждать?

— Папа. Твой родной папа, — объяснила Таня и посмотрела на Элизабет. — Но каким образом мы с ним сумеем связаться? Нет, я не понимаю. А скажите, как он сейчас выглядит?

— Я не видела его, — терпеливо повторила Элизабет, — но я уже объяснила, что опасности для жизни нет. Он поправляется. Извините, мне уже пора. Да, и еще, печальная весть. Скончалась ваша тетушка. Джозеф просил сказать… Пардон, я забыла, что именно. Знаете, он говорил так много, так возбужденно, все вылетело из головы. Впрочем, кажется, ничего важного. Только эмоции.

— Где похоронена моя тетя, не знаете?

— Где-то на окраине Стамбула. А, вот, вспомнила. Джозеф просил сказать, что очень любит вас всех и будет с месье Данилофф, пока не передаст его вам, с рук на руки. Он уверен, что найдет возможность информировать вас и месье Данилофф таким образом, чтобы вы не потерялись. О, пардон, у меня больше нет ни минуты.

На Брестской, в квартире старика Агапкина, вместо привычной сиделки-капитана, Кольта встретил сотрудник службы безопасности по фамилии Савельев. Сонный, мятый, Савельев вышел из кабинета, шаркая тапками, потягиваясь. Он был в джинсах и черной футболке. Зевнул во весь рот, улыбнулся и прошептал:

— А, Петр Борисович, здравствуйте.

Эти тапки, зевок, улыбка взбесили Петра Борисовича. Но он сдержался, спросил спокойно и сурово:

— Что здесь происходит?

— Ничего особенного. Все спят, — ответил Савельев и опять зевнул. — Чаю хотите?

— Какого чаю? Где старик? Кто с ним?

— Федор Федорович у себя в спальне. С ним Софья Дмитриевна. Все нормально, не волнуйтесь.

Надо было просто войти в спальню, хотя бы взглянуть на старика, но Кольт малодушно медлил, боялся, что не выдержит, сорвется, расплачется, и от этого злился все больше.

— Что значит — нормально? — прошипел он, исподлобья глядя на Савельева. — Где врач? Где сиделка?

— Нет никого, кроме меня и Софьи Дмитриевны.

— Почему?!

Савельев прищурил близорукие глаза, посмотрел на Кольта без всякого почтения и сказал:

— Петр Борисович, будьте добры, пожалуйста, не кричите. Софья Дмитриевна только что заснула, а спит она очень чутко. Давайте мы побережем ее силы.

— Почему нет врача? — повторил свой вопрос Кольт с ядовитым вкрадчивым спокойствием.

— Видите ли, ситуация достаточно сложная. Кажется, Иван Анатольевич не все сказал вам.

— Что ты мелешь, служивый? — тихо взревел Кольт. — Иван Анатольевич мне всегда говорит все! Это его обязанность! Или ты намекаешь, что Зубов от меня что-то скрывает? Кто ты вообще такой? Что ты себе позволяешь? У старика приступ, ты тут дрыхнешь, а он может умереть в любую минуту.

— Да, стало быть, не знаете, — пробормотал Савельев и после паузы добавил чуть громче: — Софья Дмитриевна сделала Федору Федоровичу инъекцию.

— Какую инъекцию?

— Ту самую, Петр Борисович.

Кольт медленно опустился на диван, посидел мгновение, тряхнул головой, вскочил и принялся шарить в карманах пиджака, искать сигареты. Нашел пустую пачку, скомкал, швырнул в угол.

— У нее не было препарата! Не было, ты понял? Все осталось там, на яхте! Как она могла вколоть ему? Что вколоть? Ну! Отвечай!

Савельев молча вышел из комнаты. Через минуту вернулся с сигаретами, протянул Кольту пачку.

— Иван Анатольевич, вероятно, не хотел вас заранее тревожить, — произнес он сонным мирным голосом и щелкнул зажигалкой, — у вас было важное совещание, а в двух словах все равно ничего не объяснишь.

— Ну, так объясняй в десяти, в ста словах. Слушаю тебя.

— Петр Борисович, вы не волнуйтесь. Я могу, конечно, объяснить вам в ста словах, но будет лучше, если Софья Дмитриевна сама расскажет. Там очень уж все сложно, запутанно. У вас наверняка появятся вопросы, а я вряд-ли сумею ответить.

Кольт честно пытался сдержаться, но его колотила дрожь, и голос сам собой взлетал до невозможной громкости. Савельев смотрел на него сочувственно, и это было странно. Петр Борисович привык, что ребята из службы безопасности, отставные капитаны и майоры, вытягиваются перед ним в струнку, трепещут, говорят «есть!» и «так точно!», мгновенно выполняют любое приказание. Он хорошо им платил и считал, что каждый из них готов на все, лишь бы не потерять такую престижную и выгодную работу.

Савельев вел себя вовсе не по хамски, нет, он всего лишь не трепетал и не заискивал. Он говорил с Кольтом как с ребенком или как с больным. Никто никогда не позволял себе таких интонаций. Наверное, ничего страшного в этом не было, просто Петр Борисович не привык, к тому же слишком устал и нервничал.

— Так, подожди, — Кольт зажмурился и помотал головой. — Соня вколола старику препарат. И теперь остается только ждать. Сам старик знает об этом? Он согласился?

— Почти.

Это произнесла Соня. Она возникла неожиданно в дверном проеме, на ней был красный шелковый халат, который Петр Борисович подарил старику на День Победы. Очень дорогой халат, от «Дримоли». Агапкин тогда еще заявил, что эта роскошь напоминает ему сумасшедшего чекиста Кудиярова, и ни разу халат не надевал.

— Что значит — почти? Он был в сознании?

— Не совсем. Он говорил, но не со мной, а с Таней, — она зевнула и пригладила взлохмаченные светлые волосы, — я должна была решить за него. То есть он просил, чтобы решила Таня. Зайдите к нему, только тихо. Он спит.