Небо над бездной - Полина Дашкова

— Мне ваше лицо очень знакомо, — продолжал толстяк, — не хотите ли пройти в кондитерскую, погреться? Угощу вас какао и пирожными.

Вглядевшись в щекастое курносое лицо, в маленькие заплывшие глазки, она поняла, что перед ней никакой не посланник, а самый обыкновенный приставала.

— Мальчик, ты любишь какао? — обратился приставала к Мише и присел перед ним на корточки.

— Дядька, ступай прочь! — спокойно ответил Миша и показал язык.

Так научила его говорить няня, если кто-то незнакомый подходит на улице.

— Какой грубый мальчик, — строго заметил толстяк, — вы, гражданочка, плохо воспитываете своего ребенка.

— Пожалуйста, оставьте нас в покое, — сказала Таня.

— Напрасно брезгуете, мадам, — толстяк фыркнул и пожал плечами, — при вашей болезненной худобе, да еще с довеском в виде ребенка, вы, как говорится, дамочка на любителя. Вам, прошу пардону, кочевряжиться не надо.

— Уйди, дурак! Как дам в морду! — крикнул во все горло Миша, затопал и замахал кулачками.

Вот этому никто его не учил. На детский крик стали оглядываться прохожие, и приставала поспешил исчезнуть.

— Мама, я правильно его прогнал? — спросил Миша, гордо вскинув голову.

— Да. Ты молодец, — Таня взглянула на маленькие наручные часы, подарок Федора.

— Мама, что такое довесок? Это плохое слово?

— Само по себе не плохое, но о человеке так говорить нельзя.

— А кочеряжить это от кочерыжки?

— Нет, это значит капризничать.

Миша вдруг засмеялся, очень громко, неестественно, и принялся дергать Таню за руку. Это была его обычная манера. Он требовал, чтобы мама смеялась вместе с ним.

— Ой, не могу! Ну и дурак! Капризничают люди, когда спать не идут или рыбий жир не пьют! Совершенно глупый дурак! Ничего не понимает в жизни!

Ждать уж больше не стоило, но Таня как будто приросла к земле, не могла сдвинуться с места и почти не слышала Мишу. Он перестал смеяться, обиженно выпятил губу, помолчал пару минут, совсем уж собрался заплакать, но раздумал и важно спросил:

— Ты видела, как дядька струсил? Это я его напугал!

— Конечно, Мишенька.

— Ты расскажешь Федору, как я прогнал плохого глупого дядьку?

— Обязательно расскажу.

— И няне? И деду, и Андрюше? Всем расскажешь, какой я грозный? Дядька большой, толстый и меня испугался. Раз два, и убежал. Мама, почему мы стоим? Пойдем к Арбату.

— Да, Мишенька, сейчас пойдем, — рассеянно ответила Таня и в последний раз огляделась.

— Мама, ты что? — Миша дернул ее за руку. — Ты разве не слышишь, я сказал: пойдем к Арбату! Почему ты совсем не радуешься, что я запомнил улицу?

— Я радуюсь, ты молодец, — пробормотала Таня, шагнула вперед, но вдруг остановилась.

К ним навстречу шла высокая молодая дама. Она шагала широким мужским шагом, но при этом выглядела удивительно женственно. Белая шубка, сапожки на высоких каблуках, вздернутый подбородок, гордая осанка, независимый надменный вид — все в ней выдавало человека, не изведавшего ужасов военного коммунизма.

— Добрый день, мадам Данилофф, — сказала она по французски.

Повеяло забытым, головокружительным ароматом дорогих духов. У дамы было крепкое сухое рукопожатие, из под шляпки на Таню смотрели серые, очень красивые и холодные глаза.

— Мама, кто это? — испуганно прошептал Миша.

— Вы не предупредили, что явитесь с ребенком, — строго заметила дама, — и почему я видела возле вас какого-то мужчину? Кто это?

— Никто. Посторонний человек, он подошел случайно, — виновато пробормотала Таня, — а сына я никак не могла оставить дома. Простите.

— Ну, ладно, не будем стоять на месте, мы привлекаем внимание, идемте куда-нибудь.

Они двинулись вперед, к Арбату. Миша молчал, изумленно и обиженно. Дама ему не понравилась, к тому же шли опять слишком быстро. Он вырвал руку, забежал вперед, встал, вскинув голову, уперев кулачки в бока, и громко спросил:

— Мамочка, эта белая дама кто?

— По телефону я не рискнула представиться, — сказала дама, сдержанно улыбнувшись, — меня зовут Элизабет. Я работаю в Нансеновском фонде помощи голодающим. Честно говоря, я едва узнала вас, вы выглядите значительно старше, чем на фото, которое передал ваш муж.

— Вы видели моего мужа?

— Нет. Мой муж общался с вашим мужем в Галлиполи. Могу вас поздравить, месье Данилофф присвоено звание генерала. Он передал для вас письмо, однако мы с мужем решили, что это может быть опасно. Ваш отец служит у Ленина.

— Мой отец врач, он вовсе им не служит.

— Ну, не знаю, как это называется. Он часто бывает в Кремле. По нашим сведениям, туда пускают только проверенных людей, членов большевистской партии.

— Нет, он не состоит в партии, он просто консультирует, лечит их. Где же письмо?

У Тани сел голос, она могла говорить только шепотом.

— Я уже объяснила, письма у меня нет. Когда мы отправлялись в эту страну, нас предупредили, что при всем кажущемся хаосе тайная полиция, ВЧК, здесь работает великолепно, особенно это касается Москвы и Петрограда. Я и так сильно рискую, встречаясь с вами. Но поскольку месье Данилофф ранен, я не сочла возможным пренебречь обещанием, пусть даже данным не мной, а моим мужем.

— Ранен?

Таня остановилась, сильно сжала Мишину руку. Ей было известно, что в ноябре двадцатого Павла, тяжело раненного, полумертвого вывезли из Ялты, когда эвакуировалась армия Врангеля. Она знала, что он выжил, служит в штабе генерала Кутепова в Галлиполи.

— Не надо так пугаться, теперь опасность для жизни миновала, — смягчилась дама, заметив, как побледнела Таня.

— Это уже третье ранение.

— Третье? Да, неприятно. Что делать, он военный. — Элизабет грациозно повела плечами. — Ну, успокойтесь, уже все хорошо. Он поправляется.

— Благодарю вас, Элизабет. Скажите, как это могло произойти? Там ведь нет боевых действий.

— О, там есть нечто другое, едва ли не худшее. Разочарование. Деградация. Кое кто не выдерживает, сходит с ума. Одному молодому капитану померещилось, будто генерал Данилофф — красный шпион, на том основании, что его тесть в Москве лечит Ленина, ну и еще, при генерале живет еврейский юноша, Джозеф Кац. А для некоторых деятелей белого движения все евреи красные.

— Джозеф Кац? Ося! Боже мой, о нем так давно не было вестей. Скажите, как он? Я не видела его сто лет.

— Джозеф — прелестный мальчик, талантливый журналист, своего рода феномен. В столь юном возрасте уже приобрел популярность, пишет забавные очерки для французских газет. Именно он привел моего мужа к месье Данилофф в госпиталь.

— Ося пишет по французски? Его печатают? Простите, у меня голова идет кругом. Вы сказали, какой-то сумасшедший капитан стрелял в Павла из-за папы, из-за Оси?