Иоганн Кеплер. Его жизнь и научная деятельность - Е. Предтеченский

Начавшееся печататься при жизни Кеплера последнее его сочинение Сон смогло выйти в свет только в 1634 году. За издание его тотчас же взялся зять Кеплера, даровитый юноша Барчиус, за которого перед самым отъездом в Регенсбург он выдал свою дочь от первого брака Сусанну, но несчастный скончался на третий год после смерти Кеплера – от одной из заразных болезней, свирепствовавших тогда в разоренной войнами Германии. Этот молодой математик пользовался большим расположением Кеплера и даже помогал ему в работе над Таблицами и Эфемеридами. (Заметим здесь, что падчерица Кеплера, Регина, которую он любил как родную дочь, вышла замуж еще при жизни своей матери в 1608 году). В это время возвращается на родину из далеких краев сын Кеплера от первой жены Людвиг, давно не получавший никакого известия от отца и не знавший о его кончине. В одном из городков он с удивлением увидел вдову своего отца, пришедшую к нему с четырьмя малолетними детьми, оставшуюся теперь без всяких средств, лишь с листами рукописи мужа, об издании которой она просила. Сын принял на себя издание, и на следующий год книга смогла выйти в свет. Этот сын Кеплера был медиком и закончил свое образование в Тюбингене; он служил придворным врачом в Польше и умер в Амстердаме в 1663 году.

Вместе с этим Сном все число сочинений, напечатанных при жизни Кеплера, равняется 45, но многое из написанного им не было напечатано. Благодаря просвещенной почитательнице Кеплера, императрице Екатерине II, наша Академия наук приобрела в 1775 году 18 тетрадей рукописей Кеплера, хранящихся теперь как величайшее сокровище в библиотеке Пулковской обсерватории. Полное издание сочинений Кеплера предпринято лишь очень недавно под редакцией ученого соотечественника Кеплера – Фриша; оно состоит из восьми больших томов in octavo на латинском языке, но сочинения, писанные Кеплером по-немецки (очень немногие), приведены в подлиннике. Здесь впервые напечатаны и рукописи, хранящиеся в Пулкове. Первый том этого издания, называющегося «Johannis Kepleri Opera omnia», вышел в 1858 году, а последний, содержащий во второй своей части биографические сведения и снабженный портретом, в 1871 году. Этим прекрасным изданием, составляющим достойный великого человека национальный памятник, пользовались и мы при составлении настоящего очерка. Эта груда книг, напечатанных самым убористым шрифтом, служит наглядным и поразительным доказательством необыкновенного трудолюбия Кеплера, умевшего работать при самых неблагоприятных условиях и всегда помнившего свое прекрасное правило: «Бездействие – смерть для философии».

Закончив изложение главнейших обстоятельств жизни великого человека, окинем теперь еще общим взглядом эту лучезарную личность, смотрящую на нас из туманной дали трех веков. Кеплер представляет собою одну из возвышеннейших личностей, когда-либо существовавших между учеными. Великий, воистину «небесный» ум его постоянно витал на самых высочайших вершинах человеческой мысли. Он восторжествовал над величайшими астрономами всего мира – Птолемеем, Коперником, Тихо Браге – и был единственным человеком своего времени, столь возвышавшимся над современниками, что они не могли понимать его. Непрерывный и упорный труд, постоянные ученые исследования составляли правило его жизни. И, тем не менее, он нисколько не напоминал собою академического ученого в том виде, как ухитрились выработать этот тип его позднейшие соотечественники, познакомившие с ним и нас. Кеплер, несмотря на свою неутомимую и непрерывную деятельность, а может быть, и вследствие ее, всегда оставался живым человеком, для которого никогда не было чуждым ничто человеческое. Всю жизнь свою занимавшийся математической астрономией, он то и дело сочиняет стихи, а под старость пишет астрономический роман о жителях Луны с целью распространить астрономические понятия в народной массе, то есть делает то, на что ортодоксальные ученые из его нынешних соотечественников, а в особенности, их подражатели, посмотрели бы с улыбкой презрения.

Он интересуется всем, обращая свое внимание на все. Увидев измерение винных бочек, он пишет целый трактат по чистой геометрии; узнав об изобретении логарифмов, он тотчас же обрабатывает их теорию и составляет таблицы; встретив у Аристотеля упоминание о затмении, или покрытии Марса Луною, он желает знать эпоху этого события и не боится труда вычислить ее. За все эти работы, требовавшие громадного труда и терпения, он берется охотнее, чем многие из нас решатся написать газетную статью.

Он всегда остается искренним и верным себе; высокий ум его был чужд честолюбия и тщеславия; он не искал от людей ни почестей, ни похвал. Величайшие открытия, цену которых он хорошо понимал, открытия, породившие множество других работ и открытий, не делают его надменным и не умаляют в его глазах заслуг других ученых. Он нисколько не выражает притязания на превосходство свое перед другими, теперь почти неизвестными, учеными, и всю жизнь относится с глубоким почтением к Мэстлину, замечательному в наших глазах лишь тем, что ему посчастливилось иметь такого ученика, как Кеплер. Мы видели, что Тихо Браге подсмеивался над теоретическим направлением Кеплера, что он даже был принципиальным противником его, так как не принимал горячо отстаиваемой Кеплером теории Коперника; мы знаем, что между обоими этими великими людьми были личные неприятности, и, тем не менее, Кеплер всегда восхваляет Тихо, отдавая ему должное и не пытаясь ничем уменьшить его заслуг. После смерти своего бывшего патрона он пишет его жизнеописание и сочиняет длинную элегию в стихах на его смерть. Кеплер здесь, как и всегда, является искренним другом истины, что, к сожалению, так редко встречается и что почти неизвестно в наши дни.

Принципиальные различия во мнениях, несимпатичность нам того или другого ученого или писателя, а в особенности, личные неприятности, перенесенные нами от него, вместе с непомерным преувеличением собственных достоинств сплошь и рядом закрывают наши глаза на заслуги других, и мы со смешным ребячеством начинаем носиться со своею собственною личностью или восхвалять людей только своей партии, стараясь всячески умолчать заслуги других. Эта тактика политических партий, к несчастью, перешла в наше время и в такие сферы, где бы ей вовсе не следовало быть, где бы, казалось, люди должны соблюдать лишь интересы истины – таковы сферы науки, философии, литературы, искусства и педагогики.

Всю жизнь свою Кеплер прожил в большой бедности и часто переносил крайние лишения, и, тем не менее, он никогда не роптал на судьбу, не жаловался на непризнание его заслуг, на несправедливость к нему современников; без всякого ропота и сетования он спускался с заоблачных высот своего умозрения и принимался за всякий честный труд, за всякое дело, чтобы добыть средств для пропитания своей семьи. Несмотря на это, он чувствовал себя довольным и счастливым, и, чтобы ободрить своих близких, нередко говаривал, что не променял бы своей судьбы и на целое Саксонское княжество. Многие из его сочинений, а равно его альманахи и масса гороскопов, вычисленных по всем правилам искусства, вызваны были необходимостью как-нибудь жить. Кеплер принужден был работать по заказам книгопродавцев, требовавших у него чуть не ежедневно чего-нибудь нового и занимательного. «Много ли найдется мудрецов, – говорит Араго, – способных вынести такую пытку?» Но, несмотря на эти каторжные условия его литературного труда, слабые стороны его сочинений с избытком выкупаются великими и блестящими мыслями, рассеянными в них всюду, и чтение их даже теперь несравненно плодотворнее, чем чтение множества из современных писаний, доставивших своим авторам огромные состояния. Необеспеченность жизни огорчала Кеплера только тем, что заставляла его прерывать свои научные работы в самую горячую пору; но и это кончалось какою-нибудь шуткой, которою Кеплер и делился обыкновенно со своими читателями, причем был настолько деликатен, что считал нужным извиняться в этом. «Если Колумбу, Магеллану и португальцам мы извиняем, когда они рассказывают подробности своих странствий и блужданий, – говорит он, – если мы даже не желаем, чтобы такие места их рассказов были опускаемы, потому что мы много потеряли, если бы их не было, то пусть не порицают и меня за то, что я делаю то же самое».