Экипажи готовить надо - Анатолий Черноусов

Рыбаки шарили в котце сачком и подносили поварам рыбешку, повара же во главе с Анной Петровной и Ириной чистили ее, над длинным валом огня уже висели четыре ведра.

— Боча! Ты можешь скорее или нет? — сердилась Люся-хиленькая на подсобного по кухне Севу Цвелева. — Тебя за смертью посылать?

— Скорее! — басил подсобный по кухне, расплескивая воду сразу из обоих котелков. — Организм переутомится — что тогда?

Глава 29

Порывшись в своем рюкзаке, Ирина достала сверток и направилась в ближайший тальник. Шла и любовалась лагерем: восемь палаток напружинили свои белые крылья; казалось, перережь шнуры, и палатки взлетят. Она даже пощелкала пальцем об одну из них, вспомнила утверждение Ивана, что если палатку натянуть как следует, то полотно будет звенеть. «Придумал», — решила она.

Зайдя за кусты, разделась, сложила в кучку одежду и вдруг подумала: а что, если бы кто-нибудь сейчас… если бы Иван сейчас…

— Ой, нельзя! — крикнула она, инстинктивно прикрылась руками и присела.

Но это был всего лишь ветерок, качнувший куст.

«Ну и дуреха же!» — засмеялась Ирина, чувствуя, что щекам стало жарко.

И все-таки медлила, не надевала купальник. Было стыдно и в то же время хорошо. Хорошо оттого, что припекает солнце, что тело обвевает ветерок, что над головой голубое небо, что все в порядке: руки, ноги, талия. Стыдно же было оттого, что ведь нехорошо это — смотреть на себя со стороны, как бы его глазами.

Из лагеря донеслось восторженное: «Ур-ра-а! Купаться, ур-ра-а!»

Быстро натянув упругий купальник, Ирина легким уверенным шагом пошла к омуту.

Там собралась уже вся орда. Иван обследовал дно, нет ли коряг, вяжущей травы, холодных ключей, и, убедившись, что ничего такого нет, махнул рукой — пошли! И тотчас лее мальчишки, облепившие обрыв, стали прыгать вниз, брызги метнулись взрывами.

— Жили черти тихо-мирно, — кричала с берега Мария Стюарт, — а мы пришли и взбаламутили весь омут!

Выпрямилась, руки по швам, и столбиком полетела в хохот, плеск, в веселую неразбериху.

— Ирина Дмитриевна, вы что, боитесь? — донеслось снизу.

«Прыгнуть?» — мелькнуло.

Но, мысленно пролетев трехметровое пространство, она поежилась от страха. И, независимо тряхнув головой, спустилась к воде, сделала шаг, не почувствовала под ногами дна, ойкнула и поплыла, стараясь красиво, без брызг, выбрасывать руки.

Накупавшись до пупырышек на коже, оставив в воде усталость и грязь, мальчишки выбирались на берег и поводили носами в сторону костра.

Иван подал Ирине мокрую твердую руку.

— Куда тебе! — улыбнулась она: — Я ведь тяжелая, почти шестьдесят килогра…

Не договорила. В глазах перевернулся берег, омут, небо, и через мгновение она была у него на руках. Он поднял ее на обрыв и осторожно поставил на ноги, так что не успела она испугаться, не успела возмутиться. Он крепко держал ее за плечи и смотрел на нее.

— Не надо, — еле слышно сказала она и попыталась высвободиться. Он не отпускал, и она повторила: — Не надо, ты с ума сошел, ребята же…

Руки его разжались.

Ирина медленно пошла к кустам, чтобы переодеться; сердце билось часто-часто, ноги были какие-то…

«Обиделся, наверное, — думала она, переодеваясь и перебирая в уме только что случившееся. — Что-то он хотел, видно, сказать, а я…»

И вдруг ей стало весело. «Все хорошо! — подумала она. — Чудесно просто!»

Тело, освеженное водой, согревалось на солнце, пахучий ветерок обвевал лицо, голова слегка кружилась, и очень хотелось петь или танцевать.

— Я прямо как пьяная! — сказала она вслух и засмеялась.

А потом покачала головой: «Что-то с нами будет, Ирка! Ох, что-то будет! Увидела бы нас с тобой мама…»

Глава 30

Постепенно дальний лес, камыши, тальники вокруг омутов, развалины мельницы становятся неразличимыми, у костра же делается уютнее, теплее. Вот прокричала выпь — царица камышей, всполошились где-то дикие утки, звезды стали заступать в свой вечный дозор.

Боря Анохин скребет яйцевидный затылок и, хитро щурясь, начинает задавать вожатому вопросы. Первые пришедшие на ум: о звездах, о кометах, о луне. Ребята в предчувствии традиционного разговора у костра усаживаются и укладываются поудобнее, а минуту спустя становится так тихо, что закрой глаза — и нет никого, только костер потрескивает, да свой голос слышишь.

Иван любил эти минуты, ему нравилось рассказывать о солнце, о кометах, о звездах. Рассказывай и показывай — вот оно, ночное небо, вот оно, созвездие Кассиопеи… И головы запрокидываются — где, где Кассиопея, покажите, покажите! И снова слушают, а глаза, в которых на сотни ладов отражается костер, устремлены на тебя, рты полуоткрыты, у Гены Муханова вон и язык высунулся; ни движения, ни шороха; да как тут не охватит нежность к этому неистовому любопытству, которое, кажись, взял бы и потрогал!

Но вот в них копится желание говорить, фантазировать, уже внимание неустойчиво, уже каждому хочется самому так же вот, как вожатый, ну не так пусть, но — самому! Этот момент надо почувствовать, не упустить…

— Давайте, — предлагает Иван, — рассказывать невероятные истории? Каждый пусть придумает самую невероятную… Что хотите. Десять минут на размышление и — кто первый?

Вначале было несвязное бормотание, потом все смелее и смелее стали рассказываться фантастические истории. О выходящих из моды, а потому бледноватых колдуньях, русалках и домовых; о космонавтах, попавших на Венеру и встретивших там паукообразных человечков… А вблизи деревни Огрызково приземлился странный аппарат. Он вращал глазами, будто изучал деревню, поле и людей, прибежавших посмотреть. Один старик не вытерпел, прикоснулся к аппарату и сразу же исчез, как испарился. В аппарате же при этом что-то зажужжало и послышалось «хэ-хэ-хэ!», как будто Фантомас… И аппарат поднялся в воздух, и все увидели, что место, на котором он сидел, сгорело. Тогда все поняли, что корабль — из антивещества…

Гена Муханов предлагал использовать для дальних полетов хвостатые кометы, художник Небратов мечтал писать картины не красками и карандашами, а тем, из чего радуга. Юрка же Ширяев прокопал тоннель через ядро земли насквозь. Чем добираться самолетами и пароходами, не лучше ли — метро? Наикратчайший путь, ни ветра, ни дождя… Фантазия Севы Цвелева не поднялась выше какаопровода.

— Просыпаюсь это я, — бубнил невозмутимый Боча, — открываю краник над кроватью, и — пожалуйста.

— У, обжора!

— Одно на уме…

— Тогда уж точно, лопнешь!..

— Заткнись, а то какао захотелось…

Боря Анохин ерзал на месте и вообще пребывал в явном нетерпении, а когда очередь дошла и до него, округлил глазки и начал:

— Сегодня утром… когда все вы еще дрыхли без задних ног, я выглянул из палатки. И — вот на этом самом месте они пасутся. Такие волосатые, с такими клыками. Я спрашиваю: вы кто такие будете, товарищи? Признавайтесь, не то зажарим на костре! Ну, они и признались: мамонты, — говорят, — мы. Доисторические.

Потом пели песни: туристские, пионерские, о геологах, о пиратах. А когда костер сожрал все запасы хвороста и его огненные ресницы стали слипаться, Иван объявил, что пора на покой, тем более, что завтра предстоит ранний подъем.

Двое мальчишек, неряхи из бригады кораблестроителей, почему-то остались бездомными, и Иван определил их в девчачью палатку. Но хозяек это не устраивало.

— Их-то — к нам? — пискнула Люся-хиленькая.

— Их. А что такое?

— Мы сейчас посовещаемся, — Люсина голова исчезла, в палатке некоторое время шушукались, слышно было, как прыснула Мария Стюарт, и Люся снова высунула голову с косичками-хвостиками.

— Нам сопливых, Иванлич, не надо. — Исчезла.

— Это еще что такое? — строго спросил Иван, а сам чуть не расхохотался.

— Если бы Ширяева, то пожалуйста, — пропищала Люся из палатки.

Иван поморгал глазами, но решил, что расспрашивать дальше не стоит. Пришлось потребовать категорическим тоном:

— Если через пять минут ребята не устроятся, расселю всю вашу дружную компанию!

У строптивых хозяек вышла заминка — как можно их, таких хороших, расселять? Опять пошептались, и все та же Люся огласила решение совета:

— Хорошо, Иванлич. Но только у порога.

— Давно бы так, — сказал Иван и, пожелав всем спокойной ночи, направился к своей палатке.

Лагерь еще побубнил немного, повозился и затих.

Глава 31

На утро следующего дня кораблестроители накачали автомобильные камеры, прикрепили их веревками к щитам и спустили готовые плоты на воду. Лагерь, между тем, сворачивался, грузы поступали в гавань. В одиннадцать ноль-ноль команды были выстроены на берегу, под звуки барабана капитаны взошли на корабли и, когда запел горн, подняли флаги на мачтах.