Экипажи готовить надо - Анатолий Черноусов

«Удобная у тебя позиция, ничего не скажешь…» — подумал Иван. Вслух же спросил:

— Ну, хорошо, а как же быть с порочным кругом «невоспитанные воспитатели — невоспитанные дети»? Ведь воспитателей-то сто́ящих с божнички не снимешь?

— Во-от! В обществе, занятом, в первую очередь, воспитанием подрастающего поколения и это бы решалось разумно. Надо, чтобы цвет нации шел в детские садики, в интернаты, в школы, в пионерские организации воспитателями, учителями, преподавателями. Понимаешь? Цвет нации! Ведь главный фронт здесь, ведь здесь решается все! — Юра помолчал, разжигая потухшую сигарету, и продолжал хрипловатым голосом: — Пока же самые способные, самые умные идут в науку, занимаются физикой, математикой, биологией… А почему? Да потому, что они читают газеты, книги, слушают радио. А там то и дело сообщается о потрясающих открытиях, то и дело поются гимны в честь ученых. Ученым создают все условия, для них строят целые города. Хочет этого молодой человек или нет, а на него это действует, он принимает решение. И правильно делает, трезво рассуждает. Он откроет эффект, разработает принцип, уследит какую-нибудь элементарную частицу, станет известным, будет удовлетворен, обеспечен. А в системе воспитания? Да самое большее, чего он достигнет, это уйдет на пенсию заслуженным учителем республики. Кому они известны, заслуженные, кроме своих учеников? А вот мальчики, открывшие эффект, это да! О них во все трубы трубят. Так что ты прав, викинг, тысячу раз прав — иди в науку… только тогда не пытайся заряжать меня оптимизмом! Я смотрю на тебя и думаю — этот смог бы, у него бы наверное получилось… Но ведь уйдешь. И тем самым ты меня еще раз убеждаешь в моей правоте..»

— А знаешь, Юра, никуда я, пожалуй, не смогу уйти… Во всяком случае с университетом решил обождать. Выводы делать, конечно, рановато, но мне кажется… привязался я к пацанам, нравится мне с ними возиться, честное слово! И я полностью с тобой согласен, что главный фронт здесь. Вот они спят в палатках, сорок маленьких человечков… будущие мастера, хирурги, учителя, космонавты, командиры, будущие отцы, матери, будущие люди… и от нас с тобой зависит — какими они станут. Это страшно ответственно и страшно интересно… Да и вообще ты мне наговорил столько важного, серьезного, что я еще долго, наверное, буду осмысливать твои слова. Но я не могу с тобой согласиться в главном. По-твоему выходит: надо ждать, пока общество решит все проблемы воспитания. А сейчас? Бездельничать? «Я-то, мол, вижу, что плохо, знаю, как должно быть, но что я могу один? Отдельные, мол, личности прогресса не делают». Нет и нет, Юра! И еще раз — нет! Человек, по-моему, тогда человек, когда в любых условиях делает максимум возможного! Понимаешь? В любых условиях… Вот скажи откровенно, что ты думаешь о Князеве, что он за личность?

— Кто такой Вася?.. — Юрий Павлович помолчал, видимо колебался. Потом заговорил вполголоса: — Вася, он… неудачник. Все однокашники его обскакали: директора, главинжи, а он кто? Начальник заводской пожарной охраны. Сам понимаешь, небогато для пятидесяти-то лет… И вот лагерь… Здесь он хозяин, шишка, здесь он многое может себе позволить, здесь сбываются его мечты о шикарной жизни… И ведь на хорошем счету! Сколько комиссий было, все довольны, да и на заводе считают: лучше Князева начальника лагеря не найти. То есть лагерь — это за ним прочно. А лагерь, что же, запустил — и работает. Ну, иногда посмотреть, пройтись, нет ли каких отклонений, чтобы спокойнее, чтобы на душе не скребло. А ты, викинг, — помеха, опасная помеха в этой «машине»… Смотри. — И, перейдя на шепот: — Эдя, конечно, послан, чтобы все такое, за что можно зацепиться потом, примечать… Эдя, само собой, дуб, а Вася хитер и может при случае горло перегрызть. Это если его поглубже задеть.

— Вот, Юра, мы и добрались до главного… Все-то ты видишь, знаешь и разумеешь. И Васю ты презираешь. Осуждаешь и его самого, и его порядки. Но ведь сам-то водишься с Васей и с тем же Эдей. Как же так? А? Если ты с ними, тогда и ты такой же, тогда я тебя спрашиваю: а судьи кто? Почему ты до сих пор не взял Васю за горло? А вместе с ним и все его порядки?

— Легко сказать…

— Трудно, согласен, решиться на такое. Но иного выхода нет. Тут или — или. Или ты поступаешь по своим принципам и убеждениями, и пусть набьешь шишек, но будешь уважать себя. Или ты проживешь спокойно этаким безобидным пессимистом, критиком из-за угла… — Иван замолчал, почувствовав вдруг огромную усталость.

Молчал и Юра.

— Давай-ка поспим, — предложил Иван. — Завтра чуть свет на рыбалку.

— Давай поспим, — согласился старший, но долго еще после этого курил, думал.

Все стихло над белым лагерем. Лишь временами кричала спросонок лысуха в камышах да от реки доносило неясные всплески. У Ивана вдруг поплыло перед глазами, поплыло, сладкой пеленой стало заволакивать голову…

Глава 28

Анна Петровна, красная от огня, сказала, что можно приступать к завтраку. Тотчас же горнист, толстощекий важный парнишка, вскинул горн, и над островом прозвучал самый желанный для всех сигнал. Табор оживился, зазвякали ложки, чашки; доставали сухари, спешили к костру, где стояли закопченные, дурманяще пахнущие ведра с ухой.

Первым попросил добавки Сева Цвелев. И потом просил еще два раза. Наконец, шумно вздохнув, он повалился на бок, и тотчас же сделался центром внимания.

— Боченька, жив?

— Уши, ребята, вроде теплые…

— Боча-бяшка, дать гольяшка?

— Лопнешь ведь?

— Не бойтесь, — подумав, возразил Боча. — Живот… он имеет такое свойство — растягивается…

Гена Муханов внимательно изучил кружку со смородиновым чаем.

— Девчо-онки, — тянет он и уморительно морщится. — Девчонки, что же вы божью-то коровку сварили?

— Ай, молчи ты, Мухолов! — сердится Люся-хиленькая, главповар по чаю. — Никакая там не коровка, это конопушка с твоего носа свалилась!

После завтрака бригады занялись всякая своим делом. Незадолго до обеда Иван пошел проверять, как продвигается работа.

— Ну, что ты намалевал опять! — тиранила бригадир Пинигина своего подчиненного художника Витю Небратова. — Там же одинокая сосна, а не телеграфный столб! Ой, горе мое…

Иван взглянул на карту, которую они вычерчивали, и остался доволен: на бумаге значилась уже речка Китим с омутами, мельница, разлив и окружающий лес.

Геодезисты в это время замеряли ширину и глубину Китима, скорость его течения, а результаты замеров приносили сюда, к Люде и Вите, картографам. Данные эти нужны были для предстоящего плавания на плотах. Какой величины строить плоты, какова должна быть их осадка, сколько строить плотов — все можно было рассчитать, имея под рукой эти данные.

Только что от геодезистов прибежал Гена Муханов.

— Иванлич, Иванлич, — возбужденно заговорил он. — Ох, и хитрые же утки…

Оказывается, пробираясь камышами вдоль Китима, геодезисты наткнулись на утиный выводок. Мама-утка подала знак тревоги, и утята, маленькие черно-желтые комочки, на глазах у пионеров мигом куда-то подевались. Пацаны переглянулись и затихли, пораженные чудом: вот только что был целый десяток головок, клювиков, хвостиков, было даже видно, как утята загребают лапками в воде, — и на тебе!

А взрослая утка вдруг забила, забила линялыми крыльями, будто совсем не может подняться и улететь.

— Раненая, поди, — прошептал кто-то из ребят. — Может, вылечим?

И, по пояс в воде, стали подходить к несчастной птице. Шли, шли… а до нее все еще оставалось шагов двадцать. Не заметили, как оказались на каком-то озерке. И тогда-то утка легко поднялась на крыло и, оставив пионеров с открытыми ртами, возвратилась к своим детенышам.

— Как же это, Иванлич? — радостно возмущался Гена Муханов. — Выходит, она провела нас?

— Выходит, — согласился Иван и рассмеялся, так хорошо стало на душе.

У кораблестроителей произошел скандал. Двое парнишек из новичков испортили жердь, за что получили от Юрки Ширяева по затрещине и вдобавок звание тунеядцев.

— Вы хоть бы глядели, как надо тесать! — негодовал бригадир. — Не руки, у вас, а… ноги!

Мальчишки надуто сопели. Иван подумал, что правильно, пожалуй, сделал, что включил этих новичков в дружную мастеровую Юркину бригаду. Оба были неряхами из нерях: ногти с синими каемками, рубахи вечно не заправлены, штаны не застегнуты, галстук веревкой, сами какие-то несобранные, вялые. Вот и достается им от Юрки на каждом шагу…

Здесь, в небольшой бухточке, из жердей и бревен, взятых с мельницы, сколачивались щиты-настилы для будущих плотов. Иван попробовал на прочность один из двух готовых щитов и прикинул, что если поднажать, то к вечеру все будет закончено.

Рыбаки шарили в котце сачком и подносили поварам рыбешку, повара же во главе с Анной Петровной и Ириной чистили ее, над длинным валом огня уже висели четыре ведра.