Ядовитая тропа - Александр Александрович Тамоников

– Я понимаю, о чем ты. Можешь не говорить вслух. Нет, вряд ли. Не наш стиль работы.

– В смысле? – Тамара так широко открыла глаза, что они стали похожи на два чайных блюдца, и Семен невесело рассмеялся.

– В смысле, что если бы работали наши, кто-то из военных, то не стали бы убивать и подкладывать тела в разных местах города, а просто собрали бы всех зараженных в одном месте и надежно спрятали бы. В целом, немцы сделали бы то же самое. Из чего можно сделать вывод, что работают именно диверсанты. Их цель – чтобы тела нашли. А может быть, как еще один вариант, и мне он кажется более очевидным, работяги им были зачем-то нужны. А как только они перестали быть нужны, их убрали, как отбракованный материал. Так что не бойся насчет эпидемии. Ты уже замерзла, давай я провожу тебя.

Тамара кивнула.

Они шли медленно, молча. Иногда что-то говорили, но это были скорее случайные фразы. Семен ловил себя на том, что его как магнитом тянет обратно. Ему нужно было проверить квартиру. Проверить Игоря. Конечно, за это время он не оживет, но в то же время он понимал, что нельзя бросать сейчас Тамару. Да и не хотелось. Время утекало сквозь пальцы, как песок. Но он все равно проводил Тамару до дома, всю дорогу гася в себе желание обернуться. Слежки не было. Он уже перешел в боевой режим и, если бы была, даже несмотря на все еще проходящую дурноту, – почувствовал бы.

Тамара жила не так далеко, как он думал, в скромной однокомнатной квартире рядом со старым зоопарком. Первое, что увидел Семен, когда вошел, в качестве тюли на окне висела фата.

– Это же фата?

– А? Да. Фата. Я ее выменяла на сало и яблоки у одной девчули. Мне как занавеска, а ей нужно было убирать ее из памяти. Мы в поезде вместе ехали. Она все говорила, что начнет тут новую жизнь. А фату оставить не могла. Ну я и предложила, что в новую жизнь нужно по-новому. И выменяла у нее фату.

– Понял.

Тамара не стала суетиться, пытаться накрыть на стол, как бы, наверное, сделала любая женщина на ее месте. Она не стала кокетничать или стесняться чего-то. А просто спросила:

– Останешься? На ночь?

И он остался. Ну не мог полковник сейчас по-другому. Ей он был нужнее, чем мертвому другу. Да и ему так спокойнее. Нельзя было потерять еще и Тамару. А тут, если что, он будет рядом.

В том, что происходило между ними этой ночью, не было никакой романтики. Простое, человеческое тепло. Понятное им обоим и от этого еще более приятное. Огненное, обжигающее, родное. Каждый старался подарить другому те крохи человеческого тепла, что они сохранили и пронесли через войну. И, наверное, от этого стали оба хотя бы на одну ночь полностью живыми.

– Утром лучше уходи, – засыпая, прошептала Тамара и добавила, не просыпаясь: – Я же замужем. И что там будет дальше, я не знаю. Еще я храплю во сне. Так что уходи.

– Хорошо, – ответил Семен, улыбаясь.

Но дождался, когда она окончательно заснет и дыхание станет ровным. Он умел двигаться бесшумно. Осторожно опустил спящую женщину на подушку, укрыл, быстро собрался и ушел, бесшумно ступая.

Как только он вышел от Тамары, снова навалилась оглушающая пустота. Но в то же время в голове у Семена созрел план.

Прежде всего нужно было избавиться от квартиры и перебраться на другую. Подсказал, что делать, тот самый фугас, благодаря которому Семен полетел знакомиться с бегемотом. Остаток ночи полковник и потратил на то, чтобы подготовить все необходимое.

Этой ночью в городе произошли сразу два происшествия.

Первое: сгорела квартира приглашенного эксперта, вызванного для оценки ценностей, найденных в Королевском замке. Сам он, к сожалению, погиб, надышавшись угарным газом. Кроме него в доме больше никого не было, и никто больше не пострадал. А в подвале дома в Амалиенау, где жил сотрудник комендатуры Серабиненко С., cдетонировал немецкий военный снаряд. Ровно половина дома была разрушена и стала непригодной для жилья. Никто не пострадал, потому что старик, который жил в соседней квартире, неделю как жил у дочки, а полковник ночевал у подруги. И вроде бы ничего удивительного, обычные будни послевоенного города.

Ордер на другую квартиру Семену дали очень быстро. И, как выяснилось, благодаря Яну, который несколько раз передавал через начальство свою самую горячую благодарность за помощь ему в переводе чертежей. Благо пустых домов было все еще много. В новой квартире были две комнаты, она очень удобно располагалась, мебели там было, правда, совсем немного, но Семен понял, что раз он постоянно думает об этом, то нужно будет уговорить перебраться туда Тамару. Лучше пусть будет перед глазами.

Как сказали в комендатуре, квартира почему-то была записана как служебная для сотрудников НКВД. А потом бронь сняли.

– Привет! Прости, не удержался, очень хотел поделиться радостью, а понял, что кроме тебя, собственно говоря, мне и не с кем больше! – Ян поймал Семена у проходной.

– О, рад видеть, – отозвался Семен, что было невероятной и искренней ложью. Именно шумного инженера Серабиненко хотел сейчас видеть меньше всего.

– Я услышал, что у тебя случилось, принес вот тут вещи, может быть, пригодятся, – сказал Ян, пожимая руку Семену и протягивая ему объемный сверток, в котором лежала почти новая шинель, гимнастерка, несколько комплектов белья, и все это было завернуто в настоящую роскошь – большое шерстяное одеяло.

– Ого! От души благодарен! Я тут теперь недалеко живу. Пошли, покажу тогда мое жилье. – Снова ложь с надеждой, что откажется. Но раз нет, то ладно. Можно будет сделать вид, что все именно так и задумывалось.

Жил Семен в самом деле недалеко и от работы, и от всех дорог, которыми привык ходить, кроме того, бонусом к жилью на первом этаже был большой палисадник. Где, как уже сразу несколько человек сказали Семену, можно будет разбить огород.

– Какие у тебя хоромы! Правда, мебели почти нет, но зато у меня ее в избытке. Если найдешь машину, могу поделиться, – сказал Ян, рассматривая квартиру. Так как пришлось пригласить его в гости, это немного путало все планы.

Квартира и в самом деле была большая. Даже по меркам того жилья, которое раньше было у Семена и его семьи, еще когда он был маленьким. Из мебели в ней был стол, стулья, два кресла и кровать. Главной ее роскошью была большая дровяная плита и