Завоеватель сердец - Хейер Джорджетт

Следует признать, что продвигались они ни шатко ни валко; Рим и Фландрия не спешили дать определенный ответ. Герцог отправился в Англию с визитом к Исповеднику[24], и, поскольку Вильгельм более не заговаривал о женитьбе, его люди решили, что он отказался от мысли об этом. Но на корабле, который швыряло с волны на волну, отдаляющемся от Англии, что таяла в темноте за спиной, Вильгельм вдруг заявил Раулю:

– Я еду во Фландрию.

Рауль с улыбкой ответил:

– А мы полагали, вы отказались от этой затеи, монсеньор.

– Ха! И ты тоже так подумал, Рауль?

– Нет, не так. Но у вас есть и другие планы, которые в последнее время занимали ваши мысли, – многозначительно отозвался Рауль.

Вильгельм оглянулся на заложников.

– Ты слышал обещание, которое подтвердил король Эдуард. Я получу Англию.

– Слышал, – медленно проговорил Рауль. – Однако разве он один все решает?

– Нет, клянусь Христом! Есть еще и я! – вскричал Вильгельм.

– Монсеньор, еще есть и Этелинг Эдвард, а затем – его сын, у которого тоже имеются права. Нельзя забывать и о Гарольде Годвинсоне; саксы его любят.

– Англия достанется сильнейшему, – заявил Вильгельм. – Доверься мне: я умею заглядывать вперед.

– Я тоже, – с легкой грустью ответил Рауль. – Впереди вас ждет много крови. А что будет с нашей Нормандией?

Вильгельм ответил не сразу. Рауль видел, как он, хмурясь, смотрит на море, как взгляд его, подобный взору ястреба, нацелен на какую-то далекую, одному герцогу видимую цель. По-прежнему глядя вдаль, Вильгельм сказал:

– Пока я жив, могу держать в страхе Францию и Анжу, которым нужны мои земли, не подпуская их к себе. Но после меня Франция поглотит их, рано или поздно, и мой народ исчезнет, растворившись в сонме французов. Поэтому я намерен выстроить для Нормандии новый оплот, королевство вместо герцогства, созданного моим предком Ролло; землю, которую будет оберегать море, а не какая-нибудь ненадежная крепостца; землю, где мой народ и мое имя будут жить вечно.

– Но тогда Нормандию поглотит не Франция, а Англия, только и всего, – заметил Рауль.

– Может быть. Но, Богом клянусь, нормандцы никуда не денутся!

Оба замолчали. Наконец Рауль заговорил вновь:

– А ведь есть еще и Гарольд, сын Годвина, умелый и отважный народный лидер, как о нем говорят; он тоже вынашивает великие желания. – Юноша мотнул головой в сторону спящих заложников. – Или вы намерены удержать его на столь ненадежном поводке, монсеньор?

– Боже упаси! – со смехом ответил Вильгельм. – Это кузен Эдуард пожелал, чтобы я взял их с собой. Вреда от того не будет.

– Жаль, мы не повидались с эрлом Гарольдом, – задумчиво произнес Рауль. – Судя по всему, он – настоящий мужчина.

– Внешность обманчива, – парировал Вильгельм. – К тому же одного из них я уже запер в клетку. – Герцог кивнул туда, где виднелась светловолосая голова Вульнота, лежавшего на оленьих шкурах. – Можешь быть уверен, я крепко держу вожжи в руках. Их осталось всего пятеро: Свейн, Гарольд, Тостиг, Гирт и Леофвин. Последние двое – совсем еще мальчишки, но в их жилах течет горячая кровь Годвина. Свейн – невоздержанная и распущенная скотина, волчья голова, насильник и похититель аббатис; можно не сомневаться – он своими руками спрядет для себя восковой саван[25]. Еще один, Тостиг, мечется словно взбесившийся дикий кабан с пеной на клыках, сея смерть и опустошение; голову даю на отсечение, его постигнет незавидная участь, к тому же кровавая. Остается последний, Гарольд, которого мы пока еще не видели. Господь рассудит нас, когда придет время. Эдуард страшится его; и у него есть на то причины. – Губы герцога презрительно скривились. – Король Англии! – с отвращением проговорил он. – Король Англии, святые угодники!

Словно в ответ, из темноты прозвучал чей-то голос:

– С вашего позволения, только один святой угодник, братец. «Король, король, против тебя выступила сильная армия», – сказал один из советников Исповедника. «Тише, друг мой, – пробормотал Святой. – У меня есть более важные дела». И вот он накладывает руки на ужасные язвы простолюдинки, а потом падает на колени и начинает истово молиться. Вот таков твой король, братец. – На свет вышел Гале, отвесил шутовской поклон и самодовольно улыбнулся.

– Не смей потешаться над святостью, – сурово оборвал его Вильгельм. – Господь свидетель, Эдуард способен совершать великие чудеса.

– Да, но на самое большое чудо – сделать своей супруге ребенка, который бы правил после него, – он неспособен, – ухмыльнулся Гале. – Или отныне и ты все свободное время вознамерился посвящать исцелению прокаженных, братец?

– У меня нет для этого силы, дурак.

– Увы, святости тебе и впрямь недостает! – заявил Гале. – А ведь как хорошо быть святым! Кузен Эдуард проводит все свои дни в молитве, а по ночам ему являются святые видения. Бедную королеву остается только пожалеть! «Ты согласен обзавестись славным сыночком, который будет королем после тебя, милый?» «Фи, какая гадость! – восклицает кузен Эдуард, – я слишком целомудрен для столь грязных плотских делишек». И вот он без конца перебирает свои четки, молит Господа и Божью Матерь благословить его воздержание, бросая свою Англию, словно кость, на съедение двум голодным псам. И вскоре из-за нее начнется славная собачья свара.

В темноте сверкнули белые зубы. Герцог улыбнулся, но вслух произнес:

– Ты знаешь слишком много, Гале. Берегись, чтобы я не отрезал тебе уши.

– Так, так! – сказал шут. – Значит, мне придется снова побывать в Англии и упросить Исповедника возложить на меня руки. Помяните мое слово, уши у меня вырастут тотчас же, еще лучше прежних.

– Довольно болтать! – коротко бросил герцог. Закинув полу мантии на плечо, он зашагал по палубе. – Я иду спать, – зевнув, сообщил он. – Идем со мной, Рауль.

Вослед им полетел смех шута.

– Да, ложись спать на своем тюфяке у него под бочком, Рауль, – сказал он. – Потому что скоро настанет день, когда тебе уже не будет места в спальне Вильгельма. «Я иду спать, супруженька, – скажет Вильгельм и добавит: – А ты пошел в свою будку, Рауль, в будку!»

Оба расхохотались, но смех герцога быстро оборвался, а чело его вновь нахмурилось. В каюте он бросился на постель и, заложив руки за голову, уставился на раскачивающуюся под потолком лампу.

– Последняя стрела была нацелена не так уж плохо, – сказал Вильгельм.

Рауль задернул кожаный занавес на входе.

– Я отправлюсь в собачью будку с легким сердцем, – уверил герцога юноша.

– Да, но когда? – Взгляд Вильгельма скользнул по его лицу и вернулся к лампе под потолком. – Я начинаю терять терпение. Кровь Христова, я ждал уже достаточно долго! Мне нужен определенный ответ – «да» или «нет». Мы едем во Фландрию.

– Как вам будет угодно, сеньор, но вы еще не научились принимать «нет» в качестве ответа, – широко улыбнулся Рауль.

– До сих пор мне не приходилось иметь дела с женщинами, – парировал Вильгельм. – Что я знаю о них? Что на уме у этой очаровательной холеной дамочки? Что имеют в виду дамы, когда улыбаются, искоса поглядывая на тебя, но вслух говорят холодные слова? Лукавство, сплошное лукавство и тайны! Она похожа на цитадель настолько хорошо укрепленную, что я не могу взять ее осадой. И что же, я должен стоять в стороне и ждать, пока эта цитадель не укрепится еще сильнее? Для этого я слишком хороший военачальник. – Вскочив с постели, он принялся расхаживать взад и вперед по каюте. – Клянусь Гробом Господним, она похожа на неподвижное пламя, холодное, отстраненное, далекое, сдержанное и желанное!

– Неподвижное пламя, – повторил Рауль и поднял голову. – А вы – второе пламя? Очень бойкое, я бы сказал.

– Да, я горю. Ведьма! Гибкая как лоза, тоненькая настолько, что я могу сломать ее одним пальцем, но все равно ведьма! А ведь дойдет и до этого.

– Господи Иисусе! – Рауль не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться. – Вы это серьезно? Вот, значит, как вы представляете себе любовь?