Колыбельная для вампиров - 2 - Светлана Александровна Борисова

сигар ручной скрутки. Затем он совершил обратный марш-бросок к столику у камина и с чисто немецкой аккуратностью вооружился салфеткой, прежде чем откупорить бутылку.

— Надеюсь, твои вкусы не изменились, — сказал он, разливая коньяк по бокалам.

— И думаю, не изменятся. От коньяка и сигар я никогда не откажусь, даже на смертном одре.

— В нарушение введённых тобой же запретов? — съехидничал Штейн.

Палевский взял протянутый ему бокал и прохладно улыбнулся.

— Сам знаешь, начальству законы не писаны.

— Это верно. Зажечь тебе сигару?

Не дожидаясь ответа, Штейн подвинул к себе резной ящичек. Он выбрал чем-то приглянувшуюся ему тёмно-коричневую сигару, опоясанную красно-золотой полоской и, понюхав, блаженно зажмурился. «Блеск!» — пробормотал он и отрезал гильотиной кончик табачной сосиски.

С насмешливой миной на лице Палевский наблюдал за его действиями. Когда Штейн предложил ему сигару и огня от своей зажигалки, он принял и то, и другое. Тем не менее, выпустив колечко дыма, он поинтересовался:

— Томас, как называется то, чем ты только что занимался?

Штейн выразительно приподнял бровь.

— Подхалимаж! — с вызовом ответил он и обаятельно улыбнулся. — А что? Нужно же как-то задобрить тебя, перед тем как ты начнёшь меня дрючить, — шмыгнув носом, он добавил с унынием в голосе: — Надеюсь, до порки дело не дойдёт.

Это было настолько знакомо, что Палевский совершил невольный экскурс в прошлое и перед его глазами возник упрямый подросток, который в своё время попортил ему немало крови. Он покачал головой.

— Не придумывай! В детстве, несмотря на все твои фокусы, я и пальцем тебя не тронул.

— Что правда, то правда, — ухмыльнулся Штейн. — Между прочим, это я от тебя научился мордовать противника не кулаками, а словами, — сообщил он, получая немалое удовольствие от того, какой оборот принял их разговор.

Палевский хмыкнул, поняв, что угодил в ловушку. «Погоди радоваться, паршивец! Посмотрим, что дальше будет».

— Действительно, ты быстро понял, что союзником проще вертеть, чем врагом, — иронично заметил он.

— Это да! И всё же, на некоторых кулаки действуют лучше, чем слова. Во всяком случае, пока я как следует не отметелил ту скотину в интернате, что подселили в мою комнату, тот всё время доставал меня. Зато несколько сломанных рёбер и свёрнутый набок нос быстро вернули ему здравомыслие, — похвастался Штейн.

Глотнув коньяка, он хотел добавить, какая это гадость, но вовремя придержал язык. Игры играми, а времена, когда ему сходила с рук любая дерзость, уже давно миновали.

«Ну вот! Хотел содрать с него маску, теперь получай», — подумал Палевский и усмехнулся, поймав себя на том, что напрягся как встарь, ожидая во что выльется эскапада Штейна, который в отместку ему решил напомнить времена своего отрочества. Он и сейчас был не подарок, а тогда и вовсе был невыносим, — ведь для своевольного самолюбивого подростка не существовало авторитетов. Правда, за исключением одного. Палевский знал, что в те времена был для него больше, чем авторитетом — он был его кумиром и даже знал почему. Правда, это знание пришло много позже, когда он начал заниматься генетическими исследованиями. А на тот момент он думал, что мальчишка благодарен ему за то, что он спас его не только от смерти, но и от участи, горшей, чем смерть. Правда, это не объясняло его собственной привязанности к нему. Но, как бы то ни было, даже в худшие времена своего отрочества Томас редко демонстрировал ему дурные стороны своего характера. Чего не скажешь об остальных. Уж им-то от него доставалось полной мерой.

— Вижу, тебе пришлись по душе сигары и коньяк, — заметил Штейн, перебивая его размышления.

— Разве когда-то было иначе? — отозвался Палевский с лёгкой усмешкой. — Ведь ты же ещё в детстве досконально изучил мои вкусы.

— Да ладно тебе, я же не напрашиваюсь на комплименты. Подождёшь немного? Думаю, уже всё готово. Я отдам кое-какие распоряжения Марте и принесу нам поесть.

Получив согласный кивок, Штейн аккуратно поставил свой бокал и вышел в приёмную. Ну а Палевский налил себе новую порцию коньяка и с удовольствием затянулся сигарой — она действительно была на редкость хороша, впрочем, как и коньяк столетней выдержки, поставляемый прямыми потомками одного всемирно известного французского короля[1]. И хотя Палевский видел Штейна насквозь, его расчёт оправдался. Придя в умиротворённое состояние, он погрузился в воспоминания тех лет, когда двадцатый век только ступил на арену истории.

Это были беспокойные, но славные времена, — ведь это были времена его бесспорного триумфа. Именно тогда Палевский пришёл к власти над сородичами, победив в ожесточённой борьбе с многочисленными группировками. А затем, как это случается с любым реформатором, на его голову посыпались все шишки. Тем не менее, несмотря на всю свою занятость, он находил время для мальчишки, — в качестве трофея он достался ему от Пабло, главаря самой жестокой и крупной группировки, который долгое время боролся с ним за власть.

Стоило только вспомнить об этом, и перед глазами Палевского возникли события тех лет. Когда он со своими людьми ворвался в подземный бункер, преследуя остатки банды Пабло, здесь-то он и увидел Томаса. Это была их первая встреча, которая по ряду причин запомнилась ему на всю жизнь.

Стройный гибкий подросток стоит в центре круга, образованного бандитами. На его лице нет ни капли страха — только непомерная гордость и гнев на собственное бессилие. Он походит на свирепого тигрёнка, который угодил в ловушку, но настолько силён духом, что не собирается сдаваться и готов биться до конца. Окружающие бандиты это понимают, и потому на их лицах застыла разноречивая гамма чувств — от лютой ненависти до неприкрытого восхищения.

При виде мальчика, время словно остановилось для Палевского, а затем его с головокружительной скоростью повлекло в гигантскую воронку. К горлу подкатила тошнота, и тут он с размаху налетел на стену беспросветного мрака. Яростный удар кулаком и на какое-то мгновение он увидел странную картину: светловолосый высокий мужчина, вооружённый широким чёрным мечом, со свирепой радостью на лице отбивается от наседающих на него многочисленных противников. Не успел он к нему приглядеться, как его выбросило в реальность. Тем не менее у него осталось ощущение, что мужчина и мальчик — это одно и то же лицо.

Видение было настолько ярким, что Палевский не удержался и поискал мальчишку взглядом. Он уже не стоял на месте, а с яростью набросился на противников. «Прирождённый воин!» — с восхищением промелькнуло в его мыслях.

Несмотря на горячку боя, Палевский попробовал взять его мозг под контроль. Но мальчик и здесь оказался с сюрпризом — его прикрывал мощнейший ментальный щит, какого