Тайная беременность. Девочка Громова - Виктория Вишневская

Хрен знает почему. Так стало жалко её в один миг, что захотелось прижать к себе, утешить, успокоить.

Но это ведь Ярослава. Неугомонная, дрянная девочка. Мегера. Кошка с коготочками, которыми располосовала мне не раз лицо. А тут я её жалею?.. Быть того не может.

Но нет.

Грудную клетку сдавливает, когда вижу дрожащие губы. Вот-вот расплачется.

Не пытается выбраться. Лишь молча сверлит меня взглядом, способным убить. И пробудить сострадание и, мать его, совесть.

– Можно я никуда не поеду? – уже не утверждает, а буквально просит. – Не хочу смотреть в глаза родне, которой абсолютно наплевать на меня, на родителей. Да они даже Лесе не нужны. Делает вид, что хорошая, выставляя меня дрянью, которая не занимается поминками, как будто мне наплевать на собственную семью. А я не могу. Понимаешь?.. Не могу находиться в доме, в котором прожила большую часть своей жизни. Всё напоминает о маме, о папе. Там до сих пор остался их запах.

С каждым словом у неё сильнее наворачиваются слёзы.

Неожиданно подползает ко мне, встаёт на колени, тянется своими руками к моему лицу.

– Пожалуйста. Я буду хорошей, обещаю. Только давай я не поеду?

Холодные ладони дотрагиваются подбородка.

Отдёргиваю их, не давая дойти до цели.

– Ладно, останешься дома.

Ничего из горла больше не лезет. Раньше я думал, что она снова вредничает, но сейчас… Вижу, как её по-настоящему задевает. Дрожит вся, губы красные, с откусанной кожей.

– Спасибо, спасибо, спасибо, – она внезапно подаётся вперёд, обнимает меня, утыкаясь носом в напряжённый торс.

– Перестань, – глухо осекаю её. Не только из-за поведения Яры, но и от внезапно нахлынувшего воспоминания. Её лицо, которое я вижу не впервые, забирается в подкорку моего мозга, разрушая его на мелкие части. Как и сердце, вновь на мгновение почувствовавшее ту боль.

Пятнадцать лет назад

– Эмин, – я резко оборачиваюсь, услышав любимый, но в то же время травмирующий голос. Плевать мне становится на поднос, на гостей, которые ждут свои заказы. Меня волнует только она. Лида. Первая любовь и, скорее всего, последняя.

Я больше никогда не полюблю никого сильнее, чем её. Мою лучезарную, ласковую Лиду… Которая сейчас дрожит, обхватив себя руками, и плачет. Взгляд не сразу замечает раскрасневшуюся щёку.

Блять, я его убью. В порошок сотру.

Срываюсь с места, подбегаю к девушке, что два года назад выбрала не меня. Понимаю, я младше, беднее, чем Макс. Да и… У неё причина была. Я помню её. Маленькая Ярослава.

– Это он тебя ударил? – цежу сквозь зубы и глажу по щеке, пытаясь хоть как-то уменьшить эту боль. – Лид, ответь.

– Давай отойдём? – просит меня, оглядываясь по сторонам.

Киваю, хватаю её за руку и веду на балкон. Мы всегда здесь собираемся покурить с другими офисами. Балкон пустой, и я сажусь на старый и дряхлый диванчик, тяну Лиду за собой и обнимаю.

– Успокойся, – я ненавижу эти моменты. Какой это уже раз за месяц? Она прибегает ко мне вот так, плача и взглядом прося о помощи.

Но я ни разу не видел, чтобы Макс бил её.

– Он ударил меня, Эмин, – всхлипывает. – Вцепился в волосы и чуть не ударил меня головой о стену…

Сжимаю пальцы на её спине. Едва не подрываюсь. Но она останавливает громким криком:

– Не надо! Прошу! Нельзя, чтобы он знал, что я к тебе приходила!

Да, мой друг не знает, что его жена и мать его ребёнка постоянно бегает ко мне, заливая всё слезами и проклиная его. А всё, что я могу сделать – успокаивать и поддерживать её.

– Лид, давай я заберу тебя? Мы уедем.

Мотает головой.

– Нет, Эмин. У меня муж есть, – прокручивает в пальцах кольцо. – И Ярослава. У неё отец должен быть. И теплая постель, еда, игрушки… Я не могу всё так бросить, ты же знаешь.

Я помню.

– Я могу тебя обеспечить.

Найду ещё работу. Мне плевать.

– Через год или два открою свой ресторан или клуб. Вы ни в чём нуждаться не будете.

Скриплю зубами.

Мне не нужен этот ребёнок. Да. Он её. Но и его. В малышке кровь того, кого я желаю убить.

Я ненавижу Макса.

За то, что ему досталась она. Любимая Лида, считающая меня просто другом.

Она выбрала его. Только из-за одного.

Из-за своей беременности.

Из-за его денег.

– Нет, – опять плачет. – Я люблю его. У нас крепкая семья.

Говорит так, словно уговаривает себя.

– Если я сделаю шаг в сторону от прочерченного для меня пути, то его отец…

Она осекается, боясь.

Бесит. Блять, как всё бесит.

Что сделать ничего не могу.

Потому что она не хочет.

Её жизнь её полностью устраивает. Она не желает принимать помощь. Не пытается спастись. Она терпит Макса только из-за ребёнка. Говорит, что любит. Но нихрена она никого не любит.

Наверное.

Я не знаю.

– Прости, – отрывается от моей груди. – Мне просто нужно было выговориться…

Смотрит на свои дрожащие руки.

Мой взгляд сам падает на её голые ступни. Опять убежала из дома Державиных босиком, через окно, оставляя обувь в коридоре, чтобы никто из домочадцев не понял, что её нет на месте.

– Ты ведь не скажешь Максу, что я была у тебя?..

Соврать лучшему другу, которого ненавижу, в очередной раз? Запросто.

– Не скажу.

Её карие глаза загораются с новой силой. Она улыбается, тянет свои ладони к моему лицу. Дотрагивается до щёк и благодарно, радостно шепчет:

– Спасибо-спасибо-спасибо! За всё…

Наше время

Останавливаюсь у дома Державиных, паркуясь на свободном месте.

Ожидаемо, что столько народа пришло. Все лицемеры. Хотят показать, что они не были им безразличны.

Что все скорбят по Максу…

Прямо как я.

Мне плевать, что он умер.