Лабиринт мертвеца - Евгений Всеволодович Рудашевский

взяла с собой. Она пришла от посткроссера из Чехии. Самая обычная. С идиллическим рисунком загородного дома и соломенной шляпкой на шезлонге. Читать открытку мне не хотелось, я только на ходу пробежалась по ней взглядом, а потом всё-таки прочитала, и мой день перевернулся.

Маленькие буковки, будто нанесённые кисточкой, смотрелись одновременно строгими и поплывшими. Из них складывались тесные строчки текста. «Привет из Карловых Вар. Это небольшой курортный город на западе Чехии. У нас много горячих источников». Ничего исключительного – у меня было полно таких карточек, я даже немножко устала от подобных географических отчётов.

– Ну ты и зануда! – сказала я вслух.

«Город известен Международным кинофестивалем и производителем стекла „Мозер Гласс“».

– А также любителями цитировать «Википедию»… Вот я зануда!

Хорошо, что Настя не видела, как я иду по улице, читаю открытку и разговариваю сама с собой!

«Меня зовут Вероника, мне 33 года. В 13 лет я упала с дерева и стала инвалидом. Я живу с мамой, которая обо мне заботится. Сегодня я закончила „Мать“. Это антивоенная пьеса, написанная чешским писателем Карелом Чапеком в 1938 году. Она очень страшная. Когда Мать протянула своему младшему сыну винтовку и сказала: „Иди!“ – я заплакала. Надеюсь, тебе понравилась моя открытка и тебе было нетрудно её читать, потому что я пишу ртом. Желаю тебе крепкого здоровья, ведь это самое главное. Счастливого посткроссинга и счастливого Рождества!»

Не дойдя до школы, я остановилась. Перечитала открытку и на словах «пишу ртом» вздрогнула. Мне захотелось крепко-крепко обнять Веронику. Она была умницей, и я бы долго не выпускала её из объятий. Плакала бы и смеялась одновременно – вот такое странное чувство горечи и радости. Звонок уже прозвенел, а я отошла от школы в сквер и весь первый урок писала Веронике хуррей. Отправила его и сразу зашла в открывшийся профиль. Узнала, что у Вероники с тринадцати лет – квадриплегия, то есть полный паралич рук и ног, но Вероника получила степень бакалавра корееведения в Карловом университете Праги, и я так порадовалась за неё, будто она была моей родной сестрой.

Я подумала совсем не идти в школу но пошла, и учитель истории попросил меня сделать доклад о филокартии. Довольная, я готовилась два вечера и в последний день перед каникулами зачитала доклад перед классом. Вначале коротенько рассказала об истории открытого письма. Раньше оно просвещало простых людей. На карточках печатали виды малых городов и сёл Кавказа, Сибири, Дальнего Востока – ведь большинство россиян не представляло, в какой стране живут. Потом я расписала папину работу и упомянула прошлогодний спектакль в нашем драмтеатре. Папа подобрал для костюмеров нужные открытки, и они сшили наряды, соответствовавшие эпохе. Критики похвалили костюмеров за «кропотливую работу с историческим материалом», правда, игру актёров в основном разругали, но тут уж папа поделать ничего не мог.

– А ещё открытки помогали выигрывать целые сражения!

Я рассказала, как в тридцать восьмом году сицилийский отель «Сан-Доминико» напечатал рекламные карточки. Во Вторую мировую союзническая армия сравнила эти карточки со свежими снимками разведки и увидела, что парочка коттеджей появились на побережье уже после начала войны – окружённые деревьями, они были бутафорским прикрытием огневых позиций. Союзники разбомбили береговую артиллерию нацистов и высадились почти без потерь. А в сорок втором году британское адмиралтейство заполучило фотографическую карточку с побережья Касабланки. Вроде бы ничего особенного: пляж, загорающие туристы, продавцы напитков. За линией прибоя стоял голенький мальчик. Чуть дальше по пояс в воде стояла взрослая девочка. Ещё дальше, метрах в пятидесяти, стоял мужчина в панамке – вода покрывала его плечи. Благодаря этому невинному снимку британцы высчитали глубину прибережных вод у сфотографированного марокканского пляжа и доказали, что там возможна высадка американских танковых частей, чем те и воспользовались.

Я оборвала себя на полуслове. Подумала, что каменистый пляж на открытке «я таджика» мог быть важной частью загадки. Жаль, мне не удалось выяснить, где он находится. Тут даже болгарские филокартисты оказались бессильны. Пляж за последние сто лет наверняка переменился. Коров прогнали, зонтики заменили беседками, а под скалами поставили какой-нибудь отель с крытой верандой. Предложение Насти слетать в Болгарию уже не выглядело безумным. Что, если лабиринт «я таджика» вёл именно туда?

Но зачем? Ну хорошо, мы отыщем пляж. А что дальше?

Я качнула головой, отгоняя неуместные мысли.

Класс шумел. Меня слушали только девочки с первых парт и Глеб, сидевший за второй партой под окном. Остальных больше занимали результаты пробных экзаменов и предстоящие каникулы. Учитель поднялся со стула, но я взглядом попросила ещё минутку. Сказала, что почтовая карточка – это окошко, в котором видны чужие воспоминания, слышны чужие голоса. Неудивительно, что к Николаю Тагрину, главному советскому филокартисту, в блокадном Ленинграде чаще ходили не историки и архитекторы, а обычные люди. Они заглядывали в его тематические подборки и оставляли ему благодарственные надписи. Одна из посетительниц в снежном ноябре сорок первого написала: «Сегодня я побывала в Японии и в солнечном Египте, сегодня несколько минут для меня не существовало войны, а красота и многогранность мира будят жажду жить, видеть и чувствовать. Память об этих минутах я всегда буду хранить». Чуть позже она погибла под артиллерийским обстрелом.

Доклад я закончила со слезами на глазах. Учитель тоже расчувствовался, хотя плакать не стал. И класс немножко притих. Вернувшись домой, я прочитала доклад бабушке с дедушкой, но больше не грустила, и мы даже посмеялись, когда дедушка сказал, что в школьные годы сам занимался посткроссингом – без всяких сайтов получал открытки от ребят из ГДР, Кубы, Болгарии.

Следом мы заговорили про Болгарию. Выяснилось, что дедушка там никогда не был, а вот бабушка была – в девяносто втором году летала в Болгарию с моим папой. Папе тогда едва исполнилось пятнадцать. Я привела бабушку в торговый зал и показала ей папину открытку с полуразрушенным особняком. Бабушка заверила меня, что никаких особняков не видела, да и саму поездку вспоминать не любила, потому что папа в Болгарии заболел, его водили в местную поликлинику и отпуск превратился в сплошной кошмар. Неудивительно, что папа молчал про те дни. Но открытку с особняком хранил.

Под Новый год мама не выбиралась из кухни, мы с бабушкой ей помогали. Папа пропадал в торговом зале. Покупателей приходило много, а вскоре к нам съехались и родственники со всей области. Бедный дедушка сопровождал Тамару Кузьминичну и выслушивал наставления о том, как правильно воспитывать внучку и как помочь ей, то есть мне, подготовиться к экзаменам. Тамара Кузьминична