Извращенная принцесса (ЛП) - Торн Айви

Багровая жидкость покрывает его губы. Должно быть, он сильно прикусил язык, чтобы пошла кровь. Вряд ли его можно винить. Потеря уха должна быть мучительной.

— Почему, Вэл? — Спокойно спрашивает Петр. — Почему ты предал своих Братьев? Свою семью?

Вэл сплевывает, смазывая кончик туфель моего пахана из тонкой итальянской кожи — несомненно, подарок его жены Сильвии. На щеке Петра дергается мускул, но он сохраняет спокойствие.

— Семью? — Недоверчиво шипит Вэл. — Эта сука, которую ты зовешь матерью, давным-давно погубила Велеса. Она втянула нас в войну, которую, как она знала, нам не выиграть. И ей было все равно, кто погибнет на этом пути. Мой брат — мой брат по крови и костям — погиб, чтобы твоя мать могла отомстить за смерть своего мужа. И стоило ли оно того? Этот клан уже даже не знает, за что сражается.

В воздухе повисла ошеломленная тишина. Какой бы причины я ни ожидал, это была не она. Я даже не знал, что у Вэла есть брат. Честно говоря, я никогда не интересовался, почему мы вообще вступили в войну с Живодером. Насколько я понимаю, они — отбросы земли, которых нужно уничтожить. И мне отвратительно, что Вэл переметнулся к ним, независимо от причины.

— Давай-ка я проясню ситуацию, — говорит Петр. — Чтобы отомстить за смерть брата, за то же, за что ты осуждаешь мою мать, ты готов был послать на смерть хороших, верных людей. Ты позволил захватить невинных женщин, подвергнуть их жестокому обращению, убить и продать в сексуальное рабство. Я правильно понял?

— Мне так показалось, — соглашаюсь я, когда Вэл поджимает губы. Даже с включенным глушителем выстрел раздается в открытом пространстве, когда пуля пробивает колено Вэла.

— К черту тебя Велес! — Ревет Вэл, неистово конвульсируя.

— Еще вопросы, Глеб? — Спрашивает Петр, полностью игнорируя гнев Вэла.

— Думаю, все.

Петр кивает и снова прицеливается.

— Прощай, Вэл. Увидимся в аду.

В наступившей тишине старый телохранитель безжизненно опускается в кресло. Кровь струйкой вытекает из дыры во лбу.

— Распространите информацию, — холодно говорит Петр. — Никто не должен больше даже думать об этом предателе. Он не просто мертв для нас. Я хочу, чтобы он был стерт с лица земли.

— Да, господин, — мрачно подпевают Лев, Дэн и я.

— Избавьтесь от него.

Когда двое моих самых доверенных людей приступают к страшной работе по расчленению тела, Петр дергает головой, подавая знак, чтобы я отошел с ним. Я следую за ним дальше вглубь склада, любопытствуя, что скажет мой пахан.

Мы молча идем вместе, и в тишине у меня есть время подумать, оценить расчетливые эмоции, бурлящие в моих венах. После многих лет охоты за нашей крысой я чувствую одновременно глубокое удовлетворение от того, что выполнил свою миссию, и невероятное разочарование. За эти годы я стал настолько одержим своей охотой, что у меня почти не оставалось времени на все остальное. И вдруг я почувствовал себя воздушным змеем без ниточки, кошкой, которой не за чем гнаться. И последнее, что мне нужно, это свободное время для размышлений. Потому что все мои мысли неизбежно возвращаются к Мэл.

Дойдя до дальней стены склада, Петр поворачивается ко мне.

— Я знаю, что ты только что закончил последнее большое задание, которое я тебе поручил. У тебя и так много дел, но готов ли ты к новому испытанию?

— Да, — отвечаю я без колебаний.

Петр лукаво улыбается.

— Хорошо. Потому что я готов к грязной игре. Я хочу сделать с Михаилом то же самое, что он сделал с нами… Я хочу внедрить шпиона в его среду и разрушить его операцию изнутри. Пришло время опуститься до его уровня и переломить ситуацию, не так ли?

Болезненная радость скривила мои губы. Мой пахан с каждым днем становится все более безжалостным. И я более чем готов проползти по грязи, если это потребуется, чтобы выпотрошить Михаила.

— Хочешь верь, хочешь нет, но я уже знаю идеального человека для этой работы.

Его яркие глаза горят азартом.

— И кого же ты имеешь в виду?

15

МЭЛ

— Смотри, Габби, Мэтти уже здесь, — говорю я, похлопывая девочку по бедру, чтобы поддержать ее волнение.

— Я не хочу сегодня играть, — капризничает она, укладывая свои темные локоны мне на шею и застенчиво пряча лицо.

— Но тебе будет очень весело! — Настаиваю я. — А мисс Киери готовит пиццу на ужин.

Габби немного оживляется, обхватывает мою шею руками и смотрит на меня. У нее умные зеленые глаза ее отца, которые не перестают заставлять мое сердце сжиматься, и я улыбаюсь, когда ее брови поднимаются в предвкушении. Клянусь, путь к сердцу моей маленькой девочки лежит через ее животик.

— Мама останется со мной? — Настаивает она на своем малышовом английском.

К трем годам Габби становится все лучше в общении, хотя мне никогда не было трудно понять, что она имеет в виду. Но я знаю, что отчасти ее застенчивость объясняется нетерпением, которое проявляют некоторые ее товарищи по играм, когда не могут расшифровать то, что она пытается сказать.

— Маме нужно идти на работу, булочка. Но я буду дома позже, хорошо?

— Обнимашки? — спрашивает Габби, тревожась с невинным личиком.

— Обнимашки — соглашаюсь я, жестикулируя.

Она возвращает мне жест в ответ с восхитительным энтузиазмом, прижимаясь лбом и носом к моему и глубоко вдыхая. Ее маленькие ручки вцепились в мои волосы, словно не желая отпускать меня. И когда она это делает, у меня почти разрывается сердце, чтобы опустить ее на землю.

— Пока, мама, — тихо говорит она.

— Будь хорошей девочкой для мисс Киери, Габби, — говорю я, проводя пальцем по ее мягкому, круглому подбородку, и она уходит искать своего маленького белокурого друга Мэтти.

Киери встает рядом со мной, скрещивая руки на своих полных грудях, и ее губы искривляет понимающая улыбка.

— Ты же знаешь, что я о ней позабочусь.

— Вторники хуже всего, потому что я только что получила целый день ее в свое распоряжение. А теперь мне снова придется от нее отказаться.

— Она грустит, когда ты уходишь, но я обещаю, что все это время ей не будет тяжело, — успокаивает меня наша надежная няня, приносящая мне толику облегчения.

Семь других матерей-одиночек, которые живут со мной в пансионе Киери, стали называть ласковую, но ястребиную хозяйку "мадам Киери". Я нахожу это одновременно уморительным и весьма ироничным, учитывая обширный контракт, который мы все подписали, обязуясь не приводить с собой домой мужчин. Киери — это самое далекое от борделя заведение, даже если девушки называют ее нашей мадам.

— Спасибо, Киери. Я ласково сжимаю ее плечо и бросаю на свою девочку последний тоскующий взгляд, прежде чем выскользнуть из комнаты, пока она не успела по мне соскучиться. Я никогда не думала, что самое трудное в жизни матери-одиночки — это каждый день ходить на работу. У меня так много благословений — крыша над головой, хороший доход, чтобы обеспечить все удобства, в которых мы нуждаемся, женщина, которой я доверяю заботиться о моем сердце и душе, пока я зарабатываю деньги. Я не могла и мечтать о лучшей ситуации, и я должна поблагодарить Когана Келли за предоставленную мне возможность.

Но это не та жизнь, которую я бы выбрала для каждого из нас. Потому что это все еще означает выполнение работы, которую я бы ненавидела, если бы осмелилась восстать из мертвых своих принципов. И это отрывает меня от моей малышки на слишком много драгоценных часов в неделю. И все же я не могу жаловаться. Люди, работающие в "Жемчужине", были ко мне только добры. И пока моя дочь счастлива и здорова, счастлива и я.

От дома до работы рукой подать. На оживленном тротуаре Бикон-стрит я чувствую себя в безопасности, даже когда солнце садится и начинается шумная ночная жизнь. Туристы выходят из отелей и ресторанов, их возбужденная болтовня отличает их от местных жителей, которые обычно держатся особняком.

Проскользнув по переулку к черному входу "Жемчужины", я закидываю сумку на плечо и улыбаюсь Виктору, одному из бесчисленных вышибал мистера Келли.