За что боролись… - Марина Серова

— Иди, — произнес он неожиданно мягким и вкрадчивым голосом, — и принеси ее из машины.

Я медленно вылезла из «Мерседеса» и пошла к своей машине. Я понимала, что дело со «светлячками» закрыто, что убийцы понесли наказание и Владимир Андреевич Вишневский может считать отомщенной смерть своего сына. Замысел Тимофеева был также ясен: он хотел свалить всю вину за кровавые излишества проекта «Светлячки» на покойных Анкутдинова и Лейсмана, а смерть их представить как результат ссоры между ними. Легко мотивировать и взрыв в авторемонтной мастерской, по совместительству являющейся лабораторией, а уж причину объяснить и того проще: под зданием находились резервуары с бензином. Так можно обосновать все происшедшее.

Убийства Вишневского, Романовского, Дементьева и его подруги из компьютерной фирмы при «Атланте», таким образом, благополучно подшиваются к безразмерному списку прегрешений Лейсмана, Анкутдинова и иже с ними. Мертвые не кусаются, как любил говаривать добрейшей души человек, приснопамятный Билли Бонс.

С другой стороны, Тимофеев не запачкал рук в этом грязном деле с операцией «Светлячки исчезают с рассветом». Он не тронул Кузнецова и Казакова тогда, в первый наш визит в лабораторию, хотя Лейсман уже дал санкцию на их уничтожение. Он выполнил до конца свой долг перед Анкутдиновым, выследив и схватив его преследователей, то бишь нас, когда мы висели на хвосте у «Лексуса» и «Опеля». Правда, самого Анкутдинова в кортеже не было, но это не суть важно — главной целью все равно был он. Единственное преступление Тимофеева — это то, что он допустил смерть Анкутдинова. Но таковы правила той «русской рулетки», что именуется бизнесом в России. Каждый играет сам за себя, если не хочет проиграть.

Убийство Лейсмана было преступлением только с чисто юридической точки зрения. Морально этот поступок Тимофеева был совершенно оправдан, даже с точки зрения стороннего наблюдателя: убийца «светлячков», убийца Анкутдинова, низкий, подлый человек и бесчестный делец должен понести заслуженную кару.

Наконец, Тимофеев спас всех нас, хотя наживал этим много дополнительных проблем. Пленку он мог бы забрать и без меня, если знал, что она все еще в моей машине.

Перед глазами встало красивое улыбающееся лицо Вишневского, ради которого я и начала это дело со «светлячками». Мелькнули усталые черты Светлова с ввалившимися глазами под высоким лбом… И, наконец, огромная фигура Тимура Анкутдинова возникла во весь рост, и прощальная белозубая улыбка сверкнула на смуглом благородном лице. Все было кончено, они были мертвы и навсегда, навсегда уходили от меня…

Мертвы?.. А Светлов? Полумертвый Светлов с закрытыми от нестерпимого одиночества глазами?.. Ведь он все еще жив.

Я решительно открыла дверь машины и вынула из магнитофона кассету. Пусть все будет так, как хочет Тимофеев. Я проиграла ему, но этот проигрыш стоит многих побед.

Я быстро направилась к огромному белому «Мерседесу».

— Кузнецов, Казаков, вас вызывают в деканат, — сказала староста группы, низенькая полная девушка бесформенных очертаний по прозвищу «Болото буль-буль».

— Чего это вдруг? — спросил Казаков, недоуменно пожимая плечами.

— Может, из «мусарни» какая «ксива» подогналась? — задумчиво вопросил Кузнецов, почесывая затылок.

— Вряд ли. Наверно… это самое…

— Да нет. А вот…

— А вот это попробуйте, — закончил Казаков цитатой из «Бриллиантовой руки».

Оба рассмеялись и направились в кабинет декана.

— Добрый день, молодые люди, — приветствовал их глава факультета, однако по его глазам было видно, что день-то день, но вовсе не добрый, а они, Кузнецов и Казаков, конечно, молодые, но едва ли люди.

— На вас поступила целая пачка докладных от преподавателей, — произнес декан, буравя их взглядом не хуже бормашины, — на вас, Кузнецов, четыре, а на вас, Казаков, вообще шесть. Я не буду их цитировать, но то, что я успел прочитать из этих документов, свидетельствует о том, что вы совершенно неверно определились с местом учебы. И я в самом скором времени намерен это исправить.

— Но… — начал было Кузнецов, однако декан тут же прервал его:

— И не думайте оправдываться! Кстати, у вас сегодня практическая в лаборатории, почему вы не там?

Друзья повеселели, и Казаков бодро ответил серьезным и полным искреннего сожаления голосом:

— Мы не там, потому что мы тут, Иван Павлыч. Но мы немедленно исправимся, сию же минуту!

— В общем, считайте, что вы уже отчислены, — почти добродушно сказал декан. — Представление к отчислению будет подписано не сегодня-завтра.

Он с преувеличенной суровостью глянул на друзей и прикрикнул:

— Вы еще здесь? А ну марш выполнять практическую работу!

— Ерунда! — пробормотал на ходу Кузнецов, когда они как пробки вылетели из деканата. — Опять все халявно у нас прокатит, без гемора и косореза.

— А че ему косорезить? — отвечал Казаков. — Мы сейчас так выполним эту лабораторную, все преподы отпадут! У меня мозги переклинило от формул. Щас устроим им творческую химию для юных недоумков!

— Полегче, Казаков! — буркнул Кузнецов. — Помни, что взрыв хоть редко бывает, да часто случается!

— Особенно со всякого рода лабораториями, — многозначительно добавил Казаков.

И обдолбанные перцептином товарищи, на ходу заливаясь купленным в ближайшем ларьке пивом, поспешили в университетскую химическую лабораторию.

— Так, — проговорил Тимофеев, вертя в руках кассету с записью разговора с Блэкмором, — очень хорошо. Сейчас мы поедем в офис «Атланта», и скоро ты вернешь кассету. В лучшем виде, как говорится…

— Хотя и несколько усеченном, — добавила я.

— Но ты была нужна мне не только для этого, — продолжал Тимофеев, — у меня есть к тебе занятное предложение.

— Да? Очень интригующе.

— Я хочу предложить тебе новую работу.

— Замечательно, — несколько разочарованно сказала я. — И что именно?..

— Пост заместителя директора по безопасности. Мой собственный пост до сегодняшнего дня.

— Бесподобно, — выговорила я, — а сам ты, естественно, метишь прямо в президенты?

— Кто же еще возглавит фирму? — искренне удивился Тимофеев.

— То есть ты предполагаешь, что я буду курировать твоих вышибал, махать ручками и ножками, как мельница, чтобы обезопасить тебя от всяческих посягательств на твои драгоценные жизнь, здоровье и капиталец? Я умираю от восторга, Александр Иваныч.

— Я и не жду от тебя немедленного согласия, — ничуть не смутившись подобной отповедью, произнес Тимофеев. — Под перцептином человек может согласиться минимум на пост президента «Онэксим-банка» или председателя правления РАО «Газпром» — что поделаешь, амбиции гипертрофируются.

Он улыбнулся и, положа руку на мое колено, сказал:

— Значит, так. Завтра на совете директоров меня изберут президентом «Атланта-Росс», я в этом убежден, благо у меня и моих людей в фирме контрольный пакет акций. Послезавтра у меня много дел, а вот еще на следующий день позвони мне и сообщи о своем решении. Что касается «махания ручками-ножками», то не это было главным, когда я решил предложить тебе это место. У тебя неплохая голова — особенно без перцептина, потому что излишний интеллект хорош только в «Что? Где? Когда?». И еще ты обладаешь интуицией. Ты переиграла Лейсмана и Анкутдинова, хотя, честно тебе скажу, почти ничего для этого не сделала. Тебе просто повезло. — Он сжал пальцами мое колено и добавил с особой выразительностью: — А я люблю везучих людей.

— Хорошо, — произнесла я, — я позвоню тебе в назначенный день. Но что будет с кассетой?

— Знаешь что, — улыбнулся Тимофеев, — я все еще шеф секьюрити того объекта, на территории которого произошел взрыв. Жди меня в своей машине, я приеду через двадцать минут, и мы вместе предъявим кассету прокурору.

— А если… — начала было я, несколько озадаченная таким поворотом событий.

— Ты мне не доверяешь?

— Доверяю, но…

— Но?.. — переспросил он.

— Ну ладно… езжай, я буду ждать здесь.

«Даже если он уничтожит кассету, — подумалось мне, — я ничего не теряю».

Он приехал через двадцать минут, и мы с неожиданной легкостью попали на прием к прокурору — наверно, и тут не обошлось без влияния Тимофеева.

Прокурор долго слушал нас и наконец согласился со всеми гипотезами Тимофеева. Я облегченно вздохнула и подумала, что и прокурор не оставил без внимания то, что разговаривает с фактическим главой крупнейшей коммерческой фирмы города и области.

Я не понимала, почему я веду себя именно так. Ни горечи за обидную неудачу, ни сожаления по поводу очередных смертей, ни страха за сокрытие от закона подлинных обстоятельств происшедшего на территории нефтеперерабатывающего завода.