Поправка курса (СИ) - Щепетнёв Василий

Но.

— Исаак Наумович, вы каким шприцем пользуетесь?

— Я? У меня шприцы фирмы «Record». Хорошая фирма, рекомендую.

— Почём брали?

— Поменьше — два с половиной рубля, побольше — по три, самый большой, на двадцать кубиков, стоит четыре. А что?

— А то, что для госпиталя Красного Креста закуплена партия в три тысячи шприцев общей стоимостью в сорок пять тысяч рублей. Получается, пятнадцать рублей за шприц. При этом, я знаю наверное, фирма отпускала шприцы по рубль пятьдесят за единицу, с учетом оптовой скидки. Перекупщики нажились, продавая Красному Кресту по десятикратной цене.

— Это точно? Ну да, ну да… Бывает.

— Сплошь, рядом и всегда. Взять хоть Крымскую войну, когда интенданты сколачивали баснословные состояния на гнилых сапогах. Кому война, кому мать родна, говорили в народе.

— Но можно… Можно самим закупить эту тысячу шприцев! — нашел решение Альтшуллер.

— Можно. Только их будут держать на таможне. Потребуют множество бумаг и разрешений на их использование. Покуда санитарный поезд не уедет во Владивосток со шприцами перекупщиков. Или вот… Знаете, что из средств, выделенных для медицинской службы, проводятся закупки минеральной воды? Везти минеральную воду из центра России на Дальний Восток — виданное ли дело?

— А чем плоха минеральная вода? — спросил Синани.

— Ценой. В итоге она выходит дороже крымского вина. Ну, и солдатам, скажу по своему опыту, не до минеральной воды, ни здоровым, ни раненым. Да она и не доедет до фронта. Осядет в том же Владивостоке или по пути туда. Наживутся дважды: во время закупок и во время продаж. Кому мать родна, да.

— Но общественность? Куда смотрит общественность?

— Куда, куда… Куда всегда. Ладно. Мы тут сидим, как три Ротшильда, рассуждаем о войне, а собственные силы наши… И даже силы всей Ялты… и всего Крыма… Начнут возвращаться с войны увечные воины, тогда, может, и удастся помочь им. Найти посильную работу, например. А пока… Только личное участие.

— Но вы же, Петр Александрович, сами говорите: нет вакансий.

— Личное участие в жизни страны. И здесь, в Ялте, оно столь же важно, как и в Порт-Артуре. Даже важнее.

— Почему — важнее?

— В Порт-Артуре нам не жить. Как пришли, так и уйдём. Ялта — другое дело. Разумное управление плюс электрификация — и она станет городом-бриллиантом, — но мечтания в духе Манилова мы отложили до лучших времен.

— Не так давно в Аутке, неподалеку от дома Чехова, обнаружили троих убитых мужчин, — понизив голос, сказал Синани.

— Я что-то слышал об этом, — признался Альтшуллер.

А я промолчал. В газетах об этом точно ничего не было.

— В первый же день полицмейстер получил письмо, в котором были названы имена убитых, перечислены приметы, а, главное, пишущий признавал, что казнил их по приговору Исполнительного Комитета, как систематически утаивающих добычу, а не сдающих её в пользу партии. Полиция вела дело скрытно. Рядом резиденция Государя, нужна особая деликатность. Проверили. Выяснилось, что убитые — беглые каторжане, убийцы и грабители, на каждом изрядно крови. Имена их соответствуют указанным в письме. Но вот что за Исполнительный Комитет, какая партия — это загадка. Дело забрали жандармы. И тут в столице убивают Плеве. Ялту ждут большие строгости. Будут проверять всех и вся.

— Да… — Альтшуллер был встревожен. У него и без того были трения с властями, которые считал его, Альтшуллера, нежелательным элементом. Ну, как выселят? Поди потом, доказывай.

Нет, ему выселение не грозило. Среди больных, которых он пользовал, немало влиятельных людей. Весьма влиятельных. А всё ж неприятно.

— К вам, Петр Александрович, претензий, конечно, нет, а вот к вашему Мустафе могут и придраться, — предупредил Синани. — Он же турок у вас?

— Турецко-подданный, — подтвердил я. — Но с документами у него полный порядок. Сам Трепов подписал разрешение на проживание в любом месте нашей губернии (я нарочно ввернул «нашей», из патриотизма).

— Ну, тогда волноваться вам не о чем, — заключил Синани.

А я и не волновался.

— Да, Исаак Наумович, — спросил я у Альлтшуллера, — помните Никитина, купеческого сына? Того самого, что огрели по голове во «Франции»?

— Да, разумеется. Валерий Николаевич, приятный молодой человек. Он полностью оправился от того удара в течение недели.

— И какова его дальнейшая судьба?

— Он решил задержаться в Ялте. Устроился на работу. Его как раз Исаак Абрамович устроил.

— Да, — подтвердил Синани. — он теперь в заведении Роффе работает, и преотлично работает. Учет и контроль, говорит, это то, что необходимо для дела. Коммерческое училище — это не то, что мы, старики, натуршпиллеры. Всё по науке. Хочет доказать отцу, что и сам он, без отцовской поддержки, способен пробиться в жизни. Молодого человека повысили до старшего смены, и это не предел, нет-нет, не предел.

— Я рад за Никитина. Такие люди — энергичные, образованные, молодые — нужны Острову Крым.

— Простите, вы сказали — острову?

— В переносном смысле, в переносном. Идея, чтобы Крым стал для России и здравницей, и житницей, и кузницей. Что есть главное богатство страны? Люди! Дуракам что ни дай — леса, поля, реки, богатые недра — всё придет в упадок. А умные и трудолюбивые на самых скудных землях будут жить хорошо.

— И что, по-вашему, нужно, чтобы Крым стал райским островом? — не без скепсиса спросил Альтшуллер. — Деньги?

— Деньги не помешают. Но важнее денег люди. Люди, дорогой Исаак Наумович, решают все.

— Да где ж их взять, людей? Не с луны же?

— С Луны брать нельзя, они там нужны тоже. Но дайте срок — из Москвы, из Санкт-Петербурга, из глубинной России потянутся. Побегут, поедут, полетят. Процесс уже идёт, пусть и неспешно. Важно только отделять зёрна от плевел. Зёрна нужны, зёрна!

— Вот вы, например, Петр Александрович! — поддел Альтшуллер.

— И я. И вы. И Чехов. А скоро приедет Шухов — большой человек, из породы строителей. Да и другие тоже. Работы здесь много.

На том мы с Синани и расстались.

Альтшуллер вышел вместе со мной.

— Вы Ротшильдов упомянули, — сказал он мне.

Мы решили немного посидеть на скамейке около «Русской Избушки», послушать море, подышать морем.

— Упомянул, — сказал я.

— Они уже с вами связывались? Ротшильды?

— Нет. А с вами?

— Спрашивают условия.

Море шумело, воздух полнился полезными ионами, Булька умильно поглядывал на прохожих. Мод «милашка», максимум дружелюбие, ноль агрессии.

— Условия… — я почесал животик Бульки. Он лежал на спине, греясь на солнце, и блаженствовал. Вот и Ротшильды подтянулись. Знаю я Ротшильдов. Это они, Ротшильды, условия ставят. Ненавязчиво.

— Предлагают пять миллионов марок за десять человек, — продолжил Альтшуллер.

— Мне это неинтересно, — ответил я.

— Но… Но что я должен ответить?

— Должны?

— Что я могу ответить? — поправился Альтшуллер.

— Что в связи с крайней ограниченностью ресурса заявки подобного рода не рассматриваются. Точка. Кстати, о каких Ротшильдах идет речь? Германских?

— Германских.

— Ну и ладно.

— Вы что-то имеете против именно германских Ротшильдов? Или Ротшильдов вообще?

— Против? Нет, ни в малейшей степени. Германские, британские, французские и какие там ещё есть — они мне просто неинтересны. За исключением разве Лайонела, с ним я даже состою в переписке.

— С Ротшильдом?

— Да, с Лайонелом Ротшильдом. Переписываемся насчёт одной африканской бабочки. Он большой специалист по бабочкам, и с него мой добрый друг Артур Конан Дойл списал обаятельного злодея Стэплтона. Лайонел и в самом деле обаятельный человек, но нисколько не злодей, так утверждает Конан Дойл. Но это к делу отношения не имеет. Имеет отношение не то, что я не против Ротшильдов, а то, что не за. Ну вот с чего мне о них заботится?

— Но ведь жалко же!

— Послушайте, Исаак Наумович! Если среди Ротшильдов есть больные дети, так в сентябре начнет прием детей «Надежда». Пусть привозят, мы их примем по обычной таксе для заграницы. Никаких миллионов не потребуется.