Сто тысяч заповедей хаоса - Галина Артемьева

– Пап, расскажи чего-нибудь.

Он никогда не отказывал. Бывало, просил подождать, пока не закончит работу, чтобы мысль не потерялась. Тогда я сидела тихо и ждала. А потом начинался рассказ. И все эти рассказы я до сих пор помню. Только недавно поняла: все они были рассказаны зачем-то. Не просто так, чтоб послушала и убралась из его кабинета восвояси, а с особой целью.

Про Марию Египетскую я тогда узнала, что жила она давным-давно в Египте (нетрудно понять). Давным-давно – это в пятом веке. И вот в двенадцать лет она убежала из родного дома и стала блудницей.

Мама, которая тоже любила послушать папины рассказы, когда у нее получалось, очень испугалась слова «блудница».

– Простите, Анатолий Константинович, но это немыслимая история. Девочка в двенадцать лет… Сбежала из дому, стала такими вещами заниматься! Может быть, Майе рано знать про эти ужасы?

– Мам, ты чего? – обиделась я. – Какое – «рано»? Ты что, забыла? У нас Людка Крюкова в шестом классе родила. И прекрасно я знаю, что такое блуд. Это очень глупые и пошлые девчонки делают. Людка-то была самая двоечница. И вечно перед мальчишками вертелась.

Мама растерялась тогда. А папа сказал:

– Это вечная история. Но не со всеми случается потом то, что случилось с Марией Египетской.

Жила Мария своей распутной жизнью, веселилась, пристрастилась к вину. При этом блудом занималась она не за деньги. На свою полунищую жизнь зарабатывала она тем, что пряла. А блуд казался ей единственной радостью и смыслом жизни. Однажды увидела она толпу паломников. Они шли в Иерусалим на праздник Воздвиженья Креста Господня. Мария пошла за ними. Не из благочестия, а чтоб было с кем предаться разврату.

Они пришли в Иерусалим, подошли к Храму Гроба Господня. Паломники вошли внутрь, а у Марии войти не получилось. Словно какая-то неведомая сила не пускала ее в храм. Она стала молиться перед иконой Богородицы на паперти храма. После этой молитвы она смогла подойти к Животворящему Кресту. Она молилась и перед ним. Снова пошла к Богородице, прося вразумить ее. А потом услышала голос: «Если перейдешь Иордан, то обретешь блаженный покой».

Мария сделала так, как велел ей Голос. Какой-то человек подал ей у храма три медные монетки. Она купила на них три хлеба и ушла за реку Иордан, поселилась в пустыне в полном уединении. Она произносила покаянные молитвы и соблюдала пост. И так прожила она в пустыне сорок семь лет.

За все это время она встретила лишь одного человека. Старец Зосима, удалившийся в пустыню во время Великого Поста, увидел кого-то, кто поначалу показался ему тенью, наваждением. Потом он понял, что это человек, хотел подойти поближе, но почти бесплотное существо, обратившись к нему по имени, просило не приближаться, так как она женщина и стыдится своей наготы (одежда ее давно истлела). Старец отдал ей накидку. Она поведала ему свою историю, рассказав и о том, как мучительно в первые семнадцать лет отшельничества хотелось ей мяса, рыбы, вина – еды и питья, к которым она привыкла во время беспутной жизни. В пустыне она питалась хлебами, принесенными из Иерусалима, а потом кореньями. Жажда мучила ее – не каждый день могла она найти воду.

Мария и старец Зосима молились вместе, и он видел, как во время молитвы она поднялась на локоть от земли. А через год, в следующий Великий Пост, увидел, как Мария идет к нему по водам Иордана, словно по суше. Это была их последняя встреча.

– Отшельничеством ее Бог наказал? – спросила тогда я.

Ни в коем случае, ни за какие будущие блага не хотела я оказаться на месте Марии.

– Знаешь, как Лев Толстой сказал? «Люди наказываются не за грехи, а самими грехами. И это самое тяжелое и верное наказание». Она была наказана своим же грехом. А потом искупала его, – ответил папа.

– Может, лучше бы было просто поразить ее молнией?

– Бог не хочет смерти грешника. Осознание, раскаяние, очищение – души, понимаешь? Земной путь – это не окончание. Хорошо тем, кто успеет в этом мире осознать.

– Но так долго! Сорок семь лет!

– Значит, столько и было надо.

– А родителям ее за что такое? – спросила мама. – Дочь сбежала, по рукам пошла. Они чем-то провинились?

– А вот этого я не знаю. Наверное, ее грех – это и им наказание. Но сие нам неизвестно, – подытожил папа.

Я напрочь забыла тот наш разговор. Надежно и крепко. Но почему-то именно сейчас все вспомнилось мне – в мельчайших деталях. И отцовская седина, и худая его рука в пигментных пятнах… Пальцы тонкие, длинные… Голос его – негромкий, добрый.

Мне хотелось поговорить с ним сейчас. Что бы я сказала ему?

– Вот я и отшельница, папа! Не по своей воле. Так вышло.

– Ну какая ты отшельница? – услышала я голос отца.

Он звучал во мне, дорогой мне голос.

– Конечно, я не пыталась войти в храм. Но думаю, если что – проблем не будет. Да я и не грешница какая-то, чтоб в пустыне грехи свои замаливать. Мне это не надо. Так обстоятельства мои сейчас сложились. И теперь я отшельница.

Звезды мигали, переливались. Вселенная казалась дышащей и одушевленной. Где-то там, высоко, был папа. Он внимательно слушал меня.

– Конечно, одной мне бывает спокойно, хорошо. И иногда я даже чувствую себя счастливой. Но порой мне хочется не одной смотреть на звезды, понимаешь? Просто сидеть рядом с кем-то, кого любишь, и смотреть в небо. Это разве грех – мечтать о таком? Люди же созданы жить парами. Ведь это по-божески. Разве нет? Люди созданы жить вдвоем, поддерживать друг друга. Ну хотя бы чуточку. Растить вместе ребенка. Или я идеалистка? Или заслужила только одиночество? Но я не умею молиться. Я не знаю, от чего мне очищаться. Я такая, какая есть. Я совсем ничего про себя не знаю. Не знаю, сильная я или слабая, добрая или злая. Я помню все, чему ты, пап, меня учил. Но сейчас, мне кажется, я заблудилась. Я не могу разобраться в своей судьбе. То есть биологическая моя судьба мне понятна. Это путь – от рождения до смерти. Так? Обо мне как биологической единице все изначально известно: по анализу крови, ДНК и прочее, и прочее. Даже можно примерно предположить длину моего жизненного пути.

Биологически человек очень зависим. Ему нужен воздух, вода, пища, определенная температура. Биологически человек не свободен. Совсем. Лиши его хоть одного из перечисленных условий существования, он кончится.

А кроме биологической судьбы – что остается? О какой свободе мы мечтаем?

Мне показалось, я услышала ответ:

– Дух человека свободен. Эту свободу не отнять. Сильный духом человек выдержит многое. Слабый – очень подчинен биологическому существованию. Это ты хотела услышать?

– Дух мой, пап, стремится к любви. Я знаю, что слово затерто, что все уже устали от него. Но с тобой я честна. Мне необходима любовь.