Сказки уличного фонаря - Павел Лаптев

— Пишет, — ответила Галина, — и добавила шёпотом. — Слава Богу.

— Представляешь, последний номер «Безбожника» вышел в июле, прямо с началом войны, уже осень, а нового журнала нет, — поведал Потов.

Галина пожала плечами.

— Некогда мне, Потов, с тобой болтать, план нужно выполнять, — сказала.

— А мы, кстати, подготовили новые доказательства, что Бога нет, — всё приставал Потов. — Существование Бога как не может быть доказано логически, так Его нельзя определить физическими приборами. Здорово?

Галина пожала плечами.

— А красоту? — спросила она, продолжая обрабатывать деталь. — Можно красоту измерить приборами?

— Какими приборами? — не ожидал Потов.

— А приборы могут вырасти сами? — спросила Галина. — Посмотри, как красиво и ровно получается, видишь? — кивнула на вытачиваемую деталь. — Может этот снаряд сам появиться, просто так, без человека, без этого станка? — остановилась станок, очки сняла. — А цех этот мог сам вырасти? А мир наш мог создаться сам?

Потов почесал затылок.

— Странные речи ведёшь, Галина, совсем не похожие на комсомольца, — сказал зло председатель и погрозил тонким кривым пальцем. — Помнишь, как Горький сказал на Втором съезде нашего союза — Кто создал богов? Мы, наша фантазия, наше воображение, — ковырял Потов пальцем воздух, — Раз мы их создали, мы имеем право их ниспровергнуть. На их место нам не надо никого, кроме человека, его свободного разума.

Галина остановилась станок, сняла очки и повергалась к председателю.

В руках у Галины раздался скрежет.

— Ай! — крикнула она. — Из-за тебя стакан запорола! — кинула корпус снаряда в ящик. — Горький, блин! Горький твой пусть говорит чего хочет, а у меня план горит, так что ступай-ка, не мешай! — замахнулась штангенциркулем и вслед уже уходящему крикнула, — Твои товарищи все уже на фронте, а ты штаны протираешь! Тунеядец!

Вскоре пришло письмо от отца. Он писал, что немцы стоят под Москвой, но Красная армия сдерживает оборону в сотне километров от столицы. Пишет, что Сталин и правительство не уехало. Значит, и мы будем стоять до конца. Отступать некуда, позади Москва.

Отступать некуда было и в тылу, когда с началом зимы в цехе стало холоднее, руки мёрзли и корпуса снарядов можно было обрабатывать только в рукавицах. Работали по двенадцать часов без выходных. Только когда была пересменка удавалось день отдохнуть. В один из таких солнечных декабрьских дней Галина шла в библиотеку сдать сочинения Максима Горького. В нём особенно ей запомнилась стенограмма речи на слёте ударников Беломорстроя в 1933 году. Особенно слова о том, люди из ГПУ умеет перестраивать людей. Зачем, думала девушка, перестраивать такого хорошего бригадира Илью Валентиновича?

Проходя мимо разрушенного храма Галина увидела, как его обходят несколько десятков человек. И впереди несут ту самую хоругвь на древке, которую она подшивала. Хоругвь сверкала в лучах зимнего солнца даже ярче снега. Так зачарованно смотря, девушка не заметила, как подошла к толпе и пошла рядом с хоругвеносцем. Потом зашла вместе со всеми в храм с разваленной крышей, ободранными стенами и снегом на полу.

— Дожила Россия до снега в храме, — услышала Галина женский голос.

Повернулась — старушка стояла рядом.

— Зима пройдёт и весна будет, а как, дочка, иначе? На то Господь с миром и время создал, чтобы всё плохое проходило.

— И война кончится? — спросила Галина.

— И война кончится, и мы победим непременно, — сказала старушка.

Галине стало так хорошо от этих слов, даже воздуха стало не хватать. Она глубоко вздохнула и сказала старушке:

— Спасибо! — и выбежала со слезами на глазах в это солнце, в этот прекрасный мир, в котором всё временно — и завод этот холодный, и тяжёлые снаряды, война эта временна, и временно всё зло. Потому, что так создал Бог мир — за зимой всегда наступает весна.

Солнце, солнце! Свет его из синевы небесной растекается блёстками по снегу. Глаза даже не выдерживают и кажется, что кроме света ласкового вокруг больше ничего нет. И нет никаких звуков, кроме голоса Левитана из репродуктора, что Красная армия отбросила фашистов от Москвы. И кроме сердца своего нет никаких чувств, только доброта. Только странное чувство любви ко всему этому противоречивому миру, который возлюбил и Создатель его.

ЗЕМЛЯ

— На линии сто десять киловольт Озон-Фирюсиха включить основное заземление, на привода линейного и обходного разъединителей вывесить плакаты по технике безопасности. Пять пятьдесят четыре. Угу, — сказал в телефонных трубку диспетчер электроподстанции Пилин, записал в оперативный журнал: «5.54. ДРДУ… На линии Озон— Фирюсиха» и — отложил авторучку.

— Так вот, значит, — повернулся он к электромонтёру Анечке, — я говорю на суде при разводе: квартиру я подам на размен. Трёхкомнатную на две однокомнатные с доплатой. Она мне: не имеешь право. Представляешь? — скривил губы Пилин. — Типа, она владелица, а я только прописан. Типа, по новому жилищному кодексу приоритет у владельца, а я только зарегистрирован.

Анечка положила перед Пилиным бланк переключений.

— На, распишись в бланке переключений, — предложила своим тоненьким голосом.

— Написала? Давай, — Пилин взял у неё бланк. — А сама-то не расписалась.

Анечка взяла ручку и черкнула ей в графе «производит переключения».

— А то забудешь сам потом, — пропищала.

Пилин вывел закорючку над «контролирует переключения».

— А тут, значит, идём с моей новой по улице, — продолжил Пилин рассказ свой. — И, представляешь — он навстречу. Муженёк её. Да, чувствуется выпивший. И говорит: приятно познакомиться! А я ему: не приятно познакомиться. Представляешь?

Анечка встала из за стола.

— Пошли, пошли заземление включать, время идёт, — сказала, — Меньше, чем через час уже утренняя смена придёт, — кивнула на дверь.

— Пошли, — согласился Пилин и встал тоже. — Беру ссуду сто пятьдесят тысяч и выплачиваю бывшему мужу долю квартиры. Столько просит, — развел ладони.

Дежурные пошли по коридору в комнату за плакатами безопасности и трубой для оперативных преключений.

— А сынок её, моей новой уже ко мне привык, — шёл за Анечкой Пилин. — Ходили вчера в кино с ним на этого, как его, м-м… Ну, фиг с ним.

Анечка взяла плакаты и трубу, Пилин фонарик.

— Ага, — всё рассказывал Пилин. — А шурин мне тут говорит: разведётесь, а венчание тоже надо аннулировать. Зачем, говорю? Типа, после смерти опять тогда соединитесь навеки на небесах, представляешь? Чушь-то! Ну, венчались для красоты, на камеру снимали. Ага, надо, говорит, в область ехать к митрополиту подавать прошение о церковном разводе. Сейчас, поехал!

Анечка взяла трехдюймовую трубу, четыре плакат «Не включать. Работа на линии» и «Заземлено». Пилин достал из шкафа фонарик

— И, это, Санька, сын, бездарь, техникум бросил, ничего не хочет — учиться не хочет, работать его устроил в магазин компьютерный, так через неделю выгнали, — продолжил о своём Пилин. — Я говорю: давай в институт иди, я оплачу. Сейчас высшее образование получить раз плюнуть. Плати бабки только и никто не выкинет. Да, конечно, обесценилось высшее образование. Все кому не лень прут туда. Экономистов развелось, как собак нерезаных. Вот мы учились — до ночи в библиотеке сидели, а сейчас вся учеба — скачал из интернета реферат, сдал и вся учеба. Цык! — возмущённо цыкнул Пилин.

Они вышли на крыльцо, Пилин включил фонарик и поднес к лицу снизу.

— Я инопланетянин! — пошутил.

— Пошли, инопланетянин, — махнула плакатами Анечка и сошла с крыльца.

Пилин посмотрел на ясное звездное небо и направил туда световой столб от фонарика, осветив на чёрном бездонном небе жёлтые точки звезд. Потом осветил путь впереди Анечки и пошел за ней, стараясь попадать в её следы на снегу.

— Анют, а ты в инопланетян веришь? — спросил сзади.

— Не-а, — ответила та, не оборачиваясь.

— А я хочу встретиться, — сказал Пилин.

— Зачем? — спросила Анечка.

— Как зачем? Расширить свои познания вселенной. Так вот, типа, здравствуй, брателла! Пошли выпьем! — сказал весело Пилин.

— А он тебе — и тобой закусим, брателла, — ответила Анечка. — Свети лучше вперёд.

— Ладно, — посерьёзнел Пилин. — Так, Озон — Фирюсиха, — и снова всмотрелся в темень неба. — А вообще, скоро полетит на Марс пилотируемый корабль. Вот если бы мне предложили — лети, мол, Пилин, в один конец, мол, вот тебе, ванвэй тикет, помнишь у Бони Эм? Я бы полетел!

— И сдох бы там, — отрезала Анечка.

— Ну и что! Полтора года пути всего. Взял бы с собой бутылку коньяка и пистолет, как Гагарин.

— Мало, — сказала Анечка.

— Для празднования прилёта. Ну, больше бы. Отрапортовал, что прилетел, посмотрел на свой бронзовый памятник и… Блин, фонарик уже разряжается! — пощёлкал Пилин тумблер угасающего фонарика.