Идущие на смерть приветствуют тебя - Данила Монтанари

— Я принесла тебе прошение, передай Клавдию Цезарю, — жалобно попросила тощая старушка, хватая его за одежду.

— Этот бездельник Марсик подал на меня в суд из-за двух коз, которые совсем отощали от никудышного корма! Ты мой патрон, Стаций, и должен защитить меня в суде! — требовал вольноотпущенник.

— Ты узнал, что ответили на мое заявление о пенсии? — спросил невысокий мужчина без ноги, ожидавший императорской помощи с незапамятных времен.

— Боги Олимпа, это же день приветствия![58] — простонал патриций, совершенно забывший о нем. — Друзья, имейте терпение, я позабочусь обо всех! — постарался он уйти от прямого ответа, быстро пробираясь между этими людьми в мятых тогах, которые привратник раздал в вестибюле самым бедным, чтобы они могли достойно предстать перед своим патроном.

— Он хочет заставить меня срубить фиговое дерево в огороде! — возмущался пожилой, совершенно глухой человек. — Говорит, я нарушил границу, но я ему сказал: когда об этом узнает сенатор, он тебе покажет!

— Да-да, правильно сказал, — поспешил заверить Аврелий. — Но сейчас я очень устал. Всю ночь провел у Цезаря, мы обсуждали одно очень важное государственное дело. А теперь пройдите к моему управляющему, и он передаст вам спортулу…[59]

— Подожди, благородный Стаций!

— Выслушай меня, сенатор, это вопрос жизни и смерти!

— Одну только минуту, прошу тебя…

— Умоляю тебя, светлейший! Я здесь задолго до того, как заря своими розовыми лучами…

Клиенты кричали, перебивая друг друга, ни за что не желая отпускать могущественного сенатора, от которого зависела их судьба.

Аврелий все же нашел убежище в комнате секретаря.

— Ради всех богов, Кастор, освободи меня от этой толпы! — взмолился он.

Грек с усмешкой посмотрел на него.

— Был с Цезарем, да? Ну и нахал! — воскликнул он, принюхиваясь. — С каких это пор император пользуется такими тонкими духами?

— Отпусти меня, хоть ненадолго: умираю как хочу спать, а эта банда фанатиков грозит ворваться ко мне в спальню… — сказал патриций, падая на кровать.

— Отправляйся в объятия Морфея, хозяин, и ни о чем не беспокойся. Я сам разберусь с этими надоедами, — заверил его преданный Кастор.

Аврелий растянулся на своем ложе, даже не сняв тунику. В сознании мелькнули образы и мысли, которые хотелось бы забыть, и в этом деле сон стал его лучшим помощником.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко.

Выйдя в перистиль, чтобы размять ноги, он увидел убитого печалью Париса, сидевшего на мраморной скамье. Из хозяйской ванной комнаты доносились шум и веселые возгласы.

— Послушай, хозяин, он распоряжается здесь так, будто дом этот — его собственность! Удвоил спортулу клиентам, дав каждому по бурдюку вина и кучу обещаний от твоего имени… Но это еще не все! Он не желает посещать общественные бани, как все слуги в этом доме, а пользуется твоей ванной и велит Ксении вытирать его твоими простынями из тончайшего льна… Подозреваю даже, что он вынуждает девушку возлежать с ним!

— Ну, вынуждать, наверное, не то слово… — смягчил ситуацию патриций, вспоминая, с какой легкостью лукавая служанка соблазнила Кастора в Кампании.

Парис замолчал, напрасно надеясь, что хозяин предпримет какие-то меры против своего наглого секретаря, но, когда стало ясно, что Аврелий и не собирается вмешиваться, удалился с обиженным видом.

Сенатор направился в свой кабинет рядом с библиотекой, захватив кубок горячего вина, сел за небольшой стол черного дерева перед бюстом Эпикура и принялся обдумывать обстоятельства убийства Хелидона.

Спустя несколько минут он с горечью признал, что ни на шаг не продвинулся в расследовании с тех пор, как Клавдий Цезарь поручил ему это дело. На карту поставлено не что-нибудь, а отношение к нему могущественного Цезаря, но не это заботило патриция. Гордый аристократ, Аврелий никогда не искал покровительства Клавдия и прекрасно мог бы и дальше обходиться без него.

Не опасался он и того, что император призовет его к ответу, если расследование не увенчается успехом. Нет, дело в другом — он уважал старого одинокого друга, которого народ теперь называл богом, и рисковал утратить самое ценное — его доверие. Ведь старый учитель этрусского языка, ныне правитель Римской империи, смиренно попросил его о помощи, и Аврелию очень не хотелось огорчить его.

«Посмотрим, — рассуждал сенатор, — как же обстоят дела? Пока что у меня двое мертвых ретиариев и лишь некоторые догадки о том, кто мог их убить. Тут я как раз брожу в потемках… Если мои предположения верны, скорее всего, это кто-то из гладиаторов».

Но кто? Как смог убийца совершить свои злодеяния? Ведь, достав столь сильный яд, он сумел еще и скрыть все следы преступления. Подземелья арены тщательно обысканы, как и атлеты…

Что же касается Ниссы, то это, конечно, она дала маковый отвар Хелидону до того, как вмешательство Фламинии вернуло атлета на арену. Маловероятно, однако, что актриса действовала по собственной инициативе.

Конечно же она выполняла приказ Сергия Маврика, которому чрезвычайно обязана — ведь это он избавил ее от кузнеца Вибона. Адвокат крепко держал актрису в своих руках и мог в любую минуту уничтожить — точно так же, как когда-то создал…

Несомненно, за всем этим стояла тень Сергия, управлявшего гигантской аферой со ставкой на Хелидона, и к ней наверняка имели отношение некоторые гладиаторы и сам ланиста. Кто знает, сколько раз Ауфидий и прежде подтасовывал результаты гладиаторских боев, причем без ведома самих сражающихся…

И все же, если бы Хелидон заметил это и отказался выступать, то сначала Ниссе, а потом и Турию приказали бы убить его, а не просто оглушить наркотиком!

Аврелий вскочил, разозлившись на самого себя. Это же смешно, сказал он себе, адвокат такого уровня, как Маврик, гребущий деньги лопатой, не стал бы рисковать смертной казнью из-за каких-то пятидесяти тысяч сестерциев, тем более что он прекрасно знал: жертва — римский гражданин, а не раб, как все полагали.

Эта афера к тому же наверняка не единственный источник дохода хитрого адвоката, содержащего целую армию отличных юристов, которые прекрасно умели вкладывать средства из его наиболее сомнительных источников во вполне законные предприятия.

Сергий владел землями, деньгами и домами по всему Риму. Если он обращал внимание на какое-то здание, владельцу волей-неволей приходилось уступать его, иначе он рисковал, что совершенно случайный пожар уничтожит его владения за несколько часов.

Система известна. Разве не так же веком ранее, во времена триумвирата, Красс собрал огромные богатства, которые передал потом Цезарю, желая помочь ему завоевать Галлию? Никто, ясное дело, не решается подавать в суд на таких известных и влиятельных людей.

В случае с Мавриком все тоже отлично понимали, что перечить ему опасно для жизни. На этот раз, однако, если бы удалось доказать соучастие Сергия в убийстве Хелидона, то, возможно, адвокат ответил бы наконец не только за это убийство, но и за все свои предыдущие преступления.

И все же, кто посмеет восстать против него? Кто попытается хотя бы усомниться в правоте такого могущественного человека? Кто, если не он — Публий Аврелий Стаций, получивший от Клавдия Цезаря право действовать от его имени? Он должен найти способ разрубить эту цепь круговой поруки, иначе Клавдий решит, что зря положился на него, подумал, глубоко опечалившись, патриций.

Начинать следует с самого слабого звена — с Ниссы. Что-то подсказывало ему — несмотря на свое положение известной актрисы, в глубине души она оставалась все той же юной девушкой и не очень изменилась с тех пор, как ее насиловал Вибон. Богатая и знаменитая, она по-прежнему служила инструментом в чьих-то руках.

Нисса относилась к тому типу женщин, которые, не умея жить без чьего-либо покровительства, если и освобождаются от одного патрона, тотчас оказываются в руках другого. Вечный ребенок, живущий в мишуре и блестках, мечтающий об отцовском авторитете, каким бы грубым и жестоким он ни был… Поэтому, если кузнеца сменил адвокат, то почему бы не найти ему другую, более полезную замену?

Аврелий подошел к старинному медному зеркалу, висевшему на стене, и принялся внимательно, не без некоторого самодовольства рассматривать себя. Он член сената, а также прокуратор Цезаря, происходит из знатнейшего рода и хотя ему недавно исполнилось сорок, хорошо сохранился… Его, правда, считают человеком слишком свободных нравов, но это явное преувеличение. Так почему бы и в самом деле ему не стать новым патроном молоденькой актрисы?

Приняв решение, Аврелий быстро вышел в перистиль. Он немедленно отправится к ней и заявит о своих правах. Он готов даже попотеть в своей тяжелой шерстяной тоге с латиклавией, лишь бы выглядеть еще внушительнее. Разумеется, он наденет сапожки, какие носят сенаторы, — с полулунием из слоновой кости — и свои самые дорогие украшения… Но сначала нужно хорошо вымыться.