Возьми мое сердце - Ширли Басби

Фэнси не ответила. Нет, подумала она, отворачиваясь и глядя в сторону, Чанс не мог поступить иначе. Если кто-то нападает на близких ему людей, он тут же встает на их защиту.

— И ему было всего шестнадцать лет? — Эллен взглянула на Хью широко раскрытыми от удивления глазами.

Хью кивнул.

На некоторое время воцарилось молчание. Почувствовав вскоре, что оно становится тягостным, Фэнси вновь заговорила.

— И все-таки непонятно, почему ваш отец до сих пор не хочет ничего рассказать о том, кто настоящие родители Чанса, — задумчиво проронила она. — В конечном счете с того времени прошло уже немало лет, и, что бы он ни говорил, это не вызовет скандала. Даже если заявит, что Чанс его сын — все и так давно в этом уверены.

— А о матери Чанса что-нибудь известно? — тихо спросила Эллен. — Есть какие-нибудь предположения?

— Нет. — Хью покачал головой. — Все так и осталось тайной, а отец просто выходит из комнаты, если кто-нибудь начинает разговор. Я думаю, он так ничего и не расскажет.

— Было бы неплохо, — раздался позади них громкий голос, — если бы ты тоже держал язык за зубами.

Из-за деревьев показался Чанс.

Фэнси было так неудобно, что она залилась румянцем и не знала, что сказать. Первой нашлась Эллен.

— Пожалуйста, Чанс, не сердитесь на Хью, — умоляющим тоном произнесла она. — Это мы во всем виноваты, но, право же, мы совсем не хотели вмешиваться в ваши дела.

Чанс что-то невнятно пробормотал в ответ, и разговор снова прервался. Между тем было ясно, что рано или поздно он возобновится — тайна Чанса заинтриговала сестер, и они горели желанием узнать все до конца. Вечером, когда они, как обычно, сидели у костра, Эллен, правда, нерешительно, вновь заговорила о том, что не давало покоя ни ей, ни Фэнси.

— Признаться, нам очень неудобно перед вами, Чанс, — сказала она. — Мы стали расспрашивать Хью о ваших родителях, не подумав о том, как вам бывает неприятно, если кто-нибудь вдруг начинает говорить об этом.

Очарование Эллен подкупило Чанса.

— Дело не в этом, — дружелюбно отозвался он. — Я просто думаю, тема не особенно интересна.

— Ну что вы! — возразила Фэнси, и глаза ее блеснули любопытством. — Насколько я поняла из рассказов Хью, никто не знает, кто ваши родители. Фактически ваша жизнь началась с того, что отец Хью отдал вас Эндрю.

— Может, здесь и есть тайна, — Чанс пожал плечами, — однако все это уже давно в прошлом, и я, как, кстати, все Уокеры, предпочитаю больше не говорить об этом. В конечном счете, человек сам должен пробивать себе дорогу в жизни, не так ли? — Он с усмешкой взглянул на Фэнси, и ее сердце тревожно забилось. — Вот уже много лет, как я прекрасно обхожусь без родителей.

— Но все-таки не забывай, — заметил Хью, что, кем бы ни были твои родители, отец так и остался в роду Уокеров паршивой овцой. Более того, я даже иногда думаю, что обязан этому случаю своим рождением.

— Что вы имеете в виду? — Эллен в замешательстве переводила взгляд то на Чанса, то на Хью.

— До появления Чанса отец катился по наклонной плоскости — пил, гулял и тратил все деньги на вино и женщин…

— Так, по крайней мере, говорят некоторые Уокеры, — заметил Чанс. — Но я не особенно верю.

— А после того как вы появились на свет, он изменился? — Фэнси удивленно подняла брови.

— Да, многие утверждают, что именно так и произошло. — Чанс вздохнул и помешал палкой тлеющие головни. — Если верить сестре Эндрю, тете Миллисент, с того дня Морли стал совсем другим человеком: больше не ходил по тавернам, а если и пил, то совсем мало. Более того, именно тогда он начал, не покладая рук работать на Сэма, не требуя никакого вознаграждения. Как и сейчас. — Чанс нахмурился. — Будто он чувствует за собой какую-то вину и делает все, чтобы загладить ее.

— Верно, — со смехом добавил Хью. — Сэм часто вспоминает, как, вернувшись, домой из Англии, он вместо вечно пьяного бездельника Морли увидел трезвого и трудолюбивого человека, на которого всегда можно положиться. Ведь когда у Летти родился мертвый ребенок, Сэм увез ее в Англию, и они прожили там четыре года.

— Подумать только! — воскликнула Фэнси. — Так, значит, Сэм четыре года провел в Англии?

— Да. — Хью кивнул. — Если верить нашим семейным преданиям, Сэм неожиданно вернулся домой через два дня после родов. Увидев, что Летти убита горем, он тут же велел ей собираться, и они уехали в Англию. — Он взглянул на увлеченно слушавшую Эллен и столь же серьезно продолжал: — Сэм, правда, не хотел надолго оставлять Уокер-Ридж, но его двоюродный брат Джереми сказал, что в колонии, где все будет напоминать Летти о неудачных родах, она вряд ли придет в себя. И вот тогда Сэм поручил вести дела одному из своих агентов, а сам стал жить как настоящий английский джентльмен. В конце концов, Летти понемногу оправилась, и они вернулись в Уокер-Ридж.

— Не секрет, что Морли всегда очень уважал Сэма, — сказал Чанс. — Я часто спрашиваю себя: хотел ли Морли, отдав меня Эндрю и Марте, вернуться потом в Уокер-Ридж, чтобы поговорить с ним?

Хью пожал плечами:

— Но если отец собирался поступить именно так, у него бы ничего не вышло, потому что, пока он отвозил тебя к Эндрю, Сэм успел вернуться домой и снова уехать. Отец не застал бы его. Он мог бы написать Сэму в Англию, но так как речь, очевидно, шла о какой-то тайне, решил не делать этого — видимо, боялся, что письмо не дойдет.

— А когда Сэм, наконец, вернулся в Уокер-Ридж, прошло уже четыре года и разговаривать было больше не о чем, — спокойно, словно подводя черту, произнес Чанс.

Не в силах сказать ни слова, Фэнси молча всматривалась в загорелое лицо Чанса, на котором застыло загадочное выражение. В глубине души она чувствовала жалость — правда, не к мрачному человеку, сидевшему напротив нее, а к маленькому мальчику, каким Чанс когда-то был. Да, ему пришлось несладко. Как ужасно — не знать своих родителей, слышать вокруг бесконечные сплетни и пересуды!

Чанс, задумчиво смотревший на огонь, внезапно поднял голову и взглянул на Фэнси.

— Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство, — сквозь зубы процедил он. — И, графиня, мне бы не хотелось, чтобы вы испытывали сочувствие ко мне. Я совершенно не нуждаюсь в жалости таких людей, как вы.

Фэнси почувствовала, как зародившаяся в ее душе симпатия сменяется возмущением и желанием еще раз дать Чансу пощечину.

— Вы говорите о жалости? — Она с негодованием встала и поправила платье. — Боюсь, вы ошибаетесь. Если я к кому-то и испытываю жалость, то не к вам, а к мистеру Уокеру и его жене. Судьба несправедливо обошлась с ними — их сын умер, а вы остались живы.

Часть 2

ЧАНС